Полевой жаворонок может петь и на земле, на какой-нибудь кочке или бугорке, но старается этого не делать. Не соблазняют его ни телеграфные столбы, ни опоры высоковольтных линий, ни провода, которые любит его сородич, хохлатый жаворонок. За манеру полевого жаворонка петь в полете, на крыльях, англичане называют его небесным.
Круто взлетает он вверх, начиная песню с первыми взмахами крыльев, и почти отвесно, не залетая в воздушное пространство над участками соседей и не смолкая ни на секунду, поднимается метров на сто, а иногда и выше. Там, трепеща крыльями, повисает будто в невесомости, и никакому ветру не столкнуть его в сторону. Есть у нас кроме жаворонков еще несколько птиц, которые тоже могут петь на лету. Но их полет с песней длится несколько секунд, а потом певцы словно в изнеможении падают вниз, чтобы отдышаться. Слушая жаворонка и глядя на него снизу, думаешь, что поднялась птица на такую высоту не только для того, чтобы выразить свои чувства, но и отдохнуть с песней в воздушном просторе.
Нет, конечно, и он устает и почти камнем падает к земле, обрывая песню в нескольких сантиметрах от ее поверхности, и долго стоит, слушая, как поют над полем другие. Устанет и опустится сосед, отдохнув, поднимется снова он. Там, где жаворонков много, песни над полями звучат беспрерывно даже в неприветливую погоду. Строгой очередности, конечно, нет, потому что все равно никому не хватит терпения соблюдать какой-то порядок.
Среди сотен или тысяч соплеменников всегда найдется такой жаворонок, который что-нибудь делает не так, как остальные. С одним таким оригиналом я встретился на большой бросовой залежи, где когда-то была бахча, на которой не удавались ни арбузы, ни дыни. Степная трава уже выживала сорняки и разный бурьян, среди которого еще торчали палки от пугала для грачей, охочих до арбузной начинки.
Этот жаворонок по утрам, какая бы погода ни была, пел только стоя на кривой, как переломленная пополам дуга, палке. Стоять на палке ему было не очень удобно, и, поворачиваясь, он неловко балансировал крыльями, но песню не обрывал. А как пел! Это был один из лучших, если только не самый лучший певец в округе. Его соседи успевали отдохнуть от пения по три-четыре раза, а у него за это время не было ни единой паузы. Однако такие концерты он давал только по утрам, когда вокруг одобрительно крякали токующие стрепеты, а днем и под вечер, как и все, пел на крыльях.
Когда-то распевали жаворонки в бескрайних придонских степях, ковыльных, полынных, чабрецовых, где еще и сурки пересвистывались. Когда стали эти степи полями, птицам не стало хуже, наоборот, это избавило многих из них от врагов, уничтожающих яйца и птенцов. Но когда поднялись по полям защитные лесополосы, сильно пострадали жаворонки от своих земляков, грачей. Не поют ни весной, ни летом полевые жаворонки там, где крепнут грачиные державы. Не потому, что мешает неумолчный гвалт в тысячных грачевниках, а потому, что уничтожают грачи потомство поднебесных певцов, начиная с яиц, которые находят, бродя по молодым посевам и травам. В Каменной степи даже на заповедных залежах давно не живут ни жаворонки, ни перепелы, и на земле там гнездятся только луговые луни, к которым не подойдет ни один грач.
Поющий жаворонок поражает каким-то непонятным бесстрашием. Я не раз видел, как равнодушен жаворонок к взлетающим и садящимся самолетам, начиная от самых маленьких, Ан-2, до огромных, реактивных. Даже когда вихри от их двигателей срывали поющую птицу с места, она не прекращала пения, и по мере того как слух вновь начинал воспринимать звуки живого, первым сквозь затихающий рев моторов пробивался жавороночий напев, в котором все — и темп, и тон были те же, что и прежде, как будто рядом пронеслась не грохочущая громада, а на миг налетел легонький ветерок. Может быть, вырос этот жаворонок при таком громе, и дети его привыкнут к нему еще в скорлупе яйца, но скорее всего, не боится он ни грома небесного, ни огня земного.
Летом 1942 года на нашу колонну — ребят-детдомовцев, уходивших от фронта, налетело несколько «юнкерсов». С воем полетели на дорогу бомбы, но мы, уже повидавшие войну, побывавшие и под бомбежками, и под обстрелами, мигом рассыпались по сторонам дороги. Все лежали лицом к земле, невольно считая взрывы (знали уже, сколько и каких бомб может нести самолет), и когда грохнула последняя бомба, услышали в необыкновенной тишине поющего жаворонка. Он пел и до налета, но тогда никто не обращал на него внимания, а теперь ему поверили, что можно вставать, что улетели стервятники. Через несколько минут босоногая ватага смело пылила к переправе, а в небе до самого вечера пели жаворонки, будто и не было на земле никакой войны.
Поет жаворонок и тогда, когда совсем рядом на поле охотятся лунь, пустельга, кобчик, словно это его самые добрые соседи. Но есть у него один смертельный враг, от которого может спасти лишь высокая рожь, густая пшеница или другая трава. Это маленький сокол чеглок. Высоко поднимается поющий жаворонок, но еще выше парит невидимый нашему глазу чеглок. Наметив жертву, он с такой скоростью падает на нее сверху, почти сложив острые крылья, что жаворонок не успевает опередить его. Оборвав песню, он быстрее, чем камень, несется к спасительной земле, стараясь спрятаться между комьями пашни, но и чеглок достигает земли в тот же миг и никогда не промахивается. Попадают в его когти только поющие самцы. Самкам взлетать незачем, песен они не поют. Потеряв супруга, любая из них справляется с воспитанием выводка в одиночку.
Говорят, что и ночью поет полевой жаворонок, как юла, но мне ни разу не приходилось слышать его ночную песню даже там, где в июне и ночи настоящей не бывает. Однако верно то, что он первым встречает над полями солнце и последним провожает его вечером, смолкая только в лиловые сумерки. Вечерних певцов среди полевых жаворонков немного, и когда на гаснувшем небе зажигаются первые звезды, слышен один там, где утром и днем пели десять. Голос певца иногда доносится с такой высоты, на которую днем он не поднимается. Вот и кажется утром, что ночевал он где-то под звездами.
Когда приходится летней ночью ехать по полевой дороге на автомобиле или мотоцикле, кого только ни увидишь в лучах фар: то бегущую полевку, то сову болотную, сидящую с полевкой в когтях, то хоря, который сверкнет двумя огоньками в придорожной траве. Но чаще других встречаются полевые жаворонки. Свечой взлетают они чуть ли не из-под самых колес и мгновенно исчезают в темноте. Что они тут делали? Спали на открытом месте? Купались в теплой придорожной пыли? Или иные дела привели их на дорогу, где днем не видно ни одного?
Во всем остальном, кроме пения, жаворонок — чисто наземная птица. Он никогда не гоняется за летающими мошками, а собирает насекомых только с земли и травы. И гнездо у него на земле. Птенцы в нем не засиживаются и уходят, еще не умея летать. Окраска жавороночьего пера такая, что заметить его на земле даже среди свежей, но редкой травы непросто. Спит на земле, купается в пыли и никогда по своей воле не замочит перо водой. А когда заканчивается время песен, когда остаются позади все заботы по воспитанию второго выводка, жаворонок словно забывает о небе: внезапно вспугнутый, пролетит немного над самой землей и поскорее снова опустится на нее.
Осенью, до начала перелета (он бывает в конце сентября — начале октября), полевых жаворонков можно обнаружить лишь случайно, вспугнув из травы или с еще не запаханной стерни. Их предотлетные стайки большими не бывают и собираются по краям полей, по вершинкам безлесных балочек и пастбищ. Отсюда и улетают, высоко не поднимаясь и негромко перекликаясь друг с другом в полете. Похожи эти голоса на весенние, но обстановка не та, и даже над зелеными коврами озими они воспринимаются иначе: а не остался ли кто из своих случайно?
Кроме полевого, живут на верхнем Дону еще четыре жаворонка: домосед и подорожник — хохлатый, рослый, звонкоголосый пересмешник — степной, самый маленький из жаворонков, но довольно посредственный как певец — малый, и юла — лесной. Но их всех вместе взятых в несколько раз меньше, чем полевых.
