Весом сорокопут на одну четвертую легче скворца, но выглядит крупнее, чем он, потому что хвост у него вдвое длиннее скворчиного и голова больше. Этот маленький и отчаянно смелый хищник терроризировал орлиную семью. Особенно докучал он орлице, почти не отлучавшейся с гнезда. Раза три-четыре за день прилетал он на ее гнездовое дерево. Усевшись на макушке, он угрожающе размахивал хвостом, словно обдумывая, как посильнее досадить наседке. Потом, трепеща крыльями, зависал над орлицей, как бы прицеливаясь ударить получше, и падал ей на спину. Изнуряемая жарой, наседка даже не оглядывалась. А сорокопут, ободренный собственной удалью, ударял еще раз, тут же взлетая вверх, словно отскакивая от упругой спины орлицы. В голову он не метил, а жесткие перья орлиных крыльев были для него непробиваемой броней, но отказывать себе в этом удовольствии он не хотел. Иногда вместе с ним прилетала и его самка, но ни разу не отважилась, а может быть, и не хотела нападать на беззащитную орлицу, которая терпела его дерзость, не делая ни малейшей попытки защититься.

Сорокопут никогда не пропускал тех минут, когда орлица отлучалась с гнезда, и тут же оказывался у нее за спиной. На орла он почему-то не нападал, словно чести не удостаивал, но и не боялся его. Он норовил ударить орлицу, когда она чистилась или обедала на дереве, но особенно рьяно бросался на нее в воздухе. И громадная птица в полете не чувствовала той уверенности, какую она имела, стоя или лежа на твердой опоре, защищенная броней крыльев. Ожидая удара, она старалась встретить налетевшего сверху и сзади сорокопута клювом, неуклюже оборачиваясь на лету. Скорый на крыло сорокопут, стремительно налетая сверху, заставлял ее и зеленую веточку бросить, которую она несла в клюве, и опуститься на ближайшее дерево. Так что попасть в гнездо ей удавалось не сразу. Интересно, что орлы видели гнездо сорокопутов, но позволили им выкормить весь выводок, наверное не припугнув ни разу: не опустились до мелочной мести.

Другие соседи — из смежного квартала, пара воронов, наоборот, больше недолюбливали орла. Они ни разу не дали ему пролететь свободно через свое воздушное пространство, был ли он с добычей или без нее. Завидев могильника, они с набатным круканьем в два голоса поднимались выше него и, пристроившись сзади, норовили ударить в спину. Вороны в воздухе выглядели лишь немного меньше орла, а орел почти не уступал им в скорости. И со стороны их нападение было, пожалуй, похоже на птичью игру.

Как только один из воронов был готов нанести удар, орел применял красивый прием, без усилий уходя от соприкосновения с противником. Он подтягивал крылья к корпусу, почти складывая их, и резко пикировал к верхушкам деревьев. А когда до его гнездового дерева оставалось несколько взмахов, сам переходил в нападение и отгонял черных птиц на их территорию. После такого отпора вороны успокаивались и улетали к своему гнезду. Сильные, рослые, они побаивались нападать на орла в одиночку, а преследуя его вдвоем, только мешали друг другу. Может быть, настоящий удар они не собирались наносить. Знали орлы и вороны друг друга хорошо, гнездились по соседству не один год, и было в их отношениях что-то свойское.

Ежедневно со стороны реки на вырубку прилетала серая ворона. Эта относилась к орлам без страха, но почтительно. Она не ошибалась в их принадлежности к врагам своего племени, тем более что под одной из сосен были рассыпаны перья ее соплеменницы, ощипанной орлицей. Но она ни разу не свернула к гнездовому дереву орлов, пролетая неподалеку, ни разу не каркнула угрожающе, не пыталась звать своих, словно хотела дожить в мире до того дня, когда можно будет увести из леса свой выводок.

Птенцов у орлов было двое. Хотя один из них вылупился из яйца двумя днями раньше другого, это были самые настоящие близнецы. Младший даже казался чуть покрупнее первенца. Только когда в их белом пуховом наряде затемнели кисточки растущих перьев, разница стала заметнее. А вскоре различия прибавились и в поведении, и в голосах орлят. Первый никак не мог догнать в росте второго. Завидев подлетающего с добычей отца, он сипловато пищал, тогда как второй требовательно и резко тявкал. Пока мать кормила обоих с клюва, никакой очередности в кормежке не было: кусочек — этому и такой же кусочек — другому. Когда оба стали сами управляться с добычей, когда на охоту стала улетать и орлица, больший никогда не позволял меньшему позавтракать раньше себя. Если он не успевал первым схватить принесенного грача или суслика, то бесцеремонно отбирал его, не встречая никакого сопротивления, и позволял доедать остатки, когда сам уже не мог проглотить ни кусочка. И рост, и голос, и поведение выдавали в нем самку: в гнезде росли брат и сестра.

Орлы были хорошими охотниками, и дети у них не голодали, но почти ежедневно на гнезде повторялась одна и та же сцена. Молодая орлица, набив до отказа зоб мясом, ложилась на помост, дремала, изредка расправляя то одно, то другое крыло, потягивалась. А ее брат, доев, что оставалось, принимался махать крыльями, подскакивая чуть ли не на метр, или усердно перебирал клювом перья, пуская по ветру белые пушинки, большинство которых, зацепившись за хвою, оставалось около гнезда. Вся широкая мутовка с метлами была в этих пушинках, как новогодняя елка в ваточных «снежинках».

Тренировка и чистка так занимали орленка, что он не обращал внимания на свежую добычу, которой мог уже полностью распорядиться сам. Утомившись, он тоже ложился на гнездо и дремал. Но вскоре поднимался и как-то нехотя принимался ощипывать грача. Ветер сдувал сверху черные грачиные перья, разнося их по вырубке. Орленок никогда не торопился. Казалось, что ему нравятся собственные старательность и аккуратность. А возможно, что не спешил он, зная, что от его трудов ему все равно достанется то, что не съест сестра.

Когда его работа подходила к концу, она лениво, медленно вставала на ноги. Ее вроде и не интересовало занятие брата. Перо на ее зобу еще немного оттопыривалось, и есть ей явно не хотелось. Мельком взглянув на почти ощипанную птицу, она отводила взгляд в сторону, глядя куда-то поверх деревьев, где, может быть, кружили над степью старые могильники, продолжая охоту. Но орленок знал, что кроется за этим равнодушием, и стоял, не шевелясь. И действительно, сестра вскоре наклонялась, без усилий вытягивала из-под его когтей грачиную тушку. Ни ссоры, ни малейшего намека с его стороны на недовольство при этом не было.

Когда молодой орел обзаводится собственной семьей, он охотится и кормит самку на гнезде: так заведено в его роду. Видимо, это чувство обязанности и требовательность орлицы как-то проявляются уже в детском возрасте: самка имеет право на первый кусок. Такая внутригнездовая иерархия наблюдается и у некоторых других хищников, когда в выводке растут два птенца разного пола. У ястребов-тетеревятников птенец-самец, появившийся на свет раньше самки, быстро сменяет свой деспотизм на полную покорность. А она не мстит ему за прошлые укусы, а просто забирает добычу, делясь с ним лишь насытившись.

Через год в том же бору было найдено гнездо еще одной пары могильников, которые были помоложе орлов первой пары. Зимой в Хоперском заповеднике вместе с залетными беркутами и орланами-белохвостами впервые увидели могильника. Так что есть теперь некоторая уверенность в том, что будем мы любоваться полетом этих белоплечих орлов над просторами Подворонежья, где когда-то жили их предки.

Стояла в стороне от больших лесов рощица — маленький островок в степи. Можно было обойти ту рощицу, но почему-то проложили дорогу через нее. Тянулись по ней обозы на нижний Дон. Пришло время — столбы поставили вдоль дороги, и еще поубавилась роща. Потом полотно поднимали, асфальт клали. Узковата стала дорога — вторую вырубили полосу. И осталось от когда-то густого перелеска сотни полторы стволов по обе стороны широкою, в две полосы шоссе. Но не пропала у того местечка спокойная приветливость степной рощи. Нравится оно людям. Не облетают его птицы.