— Нет, — удивленно сказал Коля. — А почему ты об этом говоришь?

— Было когда-то хорошее время. Была я тебе боевой подругой. И делили мы все пополам, дорогой муженек: и хлеб, и сахар, и пули. Слава богу, хоть Генка у нас есть.

— Сотрудником УГРО хочет стать, — с гордостью сообщил Коля.

Маша кивнула и улыбнулась:

— Я знаю, Коля. Никогда бы не подумала, что мой сын захочет стать милиционером, а я буду этому радоваться. Он приходит из школы, рассказывает, как ребята дразнят его за то, что отец — милиционер. А он дает отпор, веришь — агитирует их за милицию! У них в классе уже человек десять хотят у вас работать. Надо их к вам на экскурсию сводить.

— Не детское это зрелище, — вздохнул Коля. — А вообще-то, веди! Я, знаешь, о чем подумал? При государе-императоре такое было невозможно. Дети тогда о чем угодно могли мечтать, только не о службе в полиции! Значит, мы резко отличаемся от них, и это хорошо. Это очень приближает последний день…

— Какой еще последний день?

— А тот самый, — улыбнулся Коля, — в который мы выпустим из домзака последнего жулика.

В кабинете было душно — комендант расщедрился и натопил печку докрасна. Коля открыл окно, в комнату ворвался свежий, морозный воздух. Вечерняя Дворцовая площадь переливалась огнями фонарей, гуляли парочки.

— А что, братцы, — задумчиво сказал Коля, — гуляют люди. Вечер — а они гуляют и ничего не боятся. Гордитесь! Это ваша заслуга. — Коля повесил пальто на вешалку и пригладил волосы. — Изучаете?

— Есть одно несоответствие. — Маруська подняла голову от бумаг. — Мы с Витей все проверили и сопоставили.

— Что именно? — Коля начал перелистывать дело.

— Проверяй, — сказала Маруська. — За убитым вахтером Ивановым числится наган номер сто восемьдесят три двести пятнадцать. А фактически при нем обнаружен сто тринадцать пятьсот шестнадцать. Нашел?

— Нашел, — кивнул Коля. — Это кто же усмотрел? Ты, Витя?

— Я. — Витька не скрывал гордости. — В постовой ведомости значится один номер, а фактически — другой! А этого другого у них на заводе никогда и не было! Вот поглядите, я привез ведомости со времен Ивана Пермитина, хозяина.

— А может, твой Куликов и в самом деле хороший человек, — проговорил Коля. — Интерес к первому изданию Лермонтова и убийство двух человек плохо вяжутся.

— Бывают и исключения, — заметила Маруська. — Помнишь, в прошлом году на Владимирском взяли карманника? Студент третьего курса технологического!

— Ну и что? — Коля пожал плечами. — Это исключение, редкость. Вы же знаете: мир преступника не выходит за пределы бутылки. У всех у них узкие, тупые лбы. Но вот я думаю: если не Куликов, то кто? Свой? Он в полном смысле этого слова должен быть своим, товарищи! Его все знают, никто не опасается. Он заходит в кассу, когда там никого еще нет. У него два нагана. Один — куликовский, номер четыреста двадцать один восемьсот, второй — посторонний, номер сто тринадцать пятьсот шестнадцать. Из куликовского он убивает Анисимова, Евстигнеева и Иванова , а из постороннего — Куликова! Затем сует этот посторонний в руку мертвого Иванова, а куликовский — Куликову. А настоящий наган Иванова и тот, что заранее подсунул Куликову, уносит и уничтожает, и тогда получается, что всех убил Куликов, а Куликова подстрелил Иванов! Если я прав, Куликов сном-духом ни в чем не виноват. Кстати, эта версия объясняет, почему в руках Иванова оказался наган сто тринадцать пятьсот шестнадцать.

— Имею вопрос, — сказал Витька. — А как, по-вашему, удалось Своему заполучить наган Куликова? Выходит, он его заменил другим наганом, чтобы Куликов не обнаружил пропажи? По-вашему, тот, кто это сделал, — не вызывал у Куликова ни малейших подозрений? Он что, вместе с ним жил? А куда он дел деньги? Как их вынес? Слабо, товарищ начальник!

— Тут вот ведь какое дело, — вступила в разговор Маруська. — Ты, Коля, забываешь, что зайти в кассу никто не мог. Свидетель Анохин как говорит? Стучал в кассу без пяти два, — кроме Тихоныча никого не было. А без одной минуты два уже стояла очередь и преступнику, если по-твоему считать, деться было некуда!

— Четыре минуты… — вдруг сказал Витька.

— Ты про что? — Коля с интересом посмотрел на разгорячившегося парня.

— Про то, что от без пяти два до без одной минуты два — ровно четыре минуты прошло. В этот промежуток у кассы никого не было, а если преступник — мастер, то… — Витька развел руками: сами, мол, понимаете.

— Верно, — оживился Коля. — У него были в запасе четыре минуты. Это не так уж и мало! А потом вы учтите, что Анохин с Тихонычем через окошечко разговаривал. А может, в эту минуту убийца уже в кассе сидел, только Тихонычу он опять-таки своим человеком казался?

— А может, Тихоныч тоже был с ними в сговоре? — вскочил Витька и покраснел. — Не-е… Чепуха. Сморозил я.

— Нужно все проверить в натуре, — сказала Маруська. — Я предлагаю провести эксперимент. Сыграем спектакль. Все сделаем, как тогда.

На следующий день всех участников недавних заводских событий собрали в кабинете заместителя директора. Коля объяснил, что будет проведен следственный эксперимент, поэтому, находясь на месте происшествия, все должны делать по возможности то же самое, что делали в день ограбления кассы.

— От точности ваших поступков будет зависеть раскрытие преступления, — Коля несколько преувеличил значение эксперимента, но сделал это умышленно, чтобы вызвать у свидетелей энтузиазм. Все разошлись. Анохин повел Колю в кассу.

Лестница и коридор были пусты, и Анохин заметил по пути, что именно так оно и было в прошлый раз.

— Начали… — Коля посмотрел на часы.

Анохин постучал в дверь кассы. Открылось окошечко.

— Чего тебе? — спросил Витька. Он играл роль кассира Тихоныча.

— Я… — растерялся Анохин. — Понимаете… А, была — не была! — Анохин махнул рукой и затараторил: — Тихоныч, войди и положение, деньги — во как нужны! Будет зарплата?

— Вали в цех, — сказал Витька. — Объявят — придешь. У нас ни для кого исключений нет.

— Тихоныч… — Анохин вошел во вкус и роль играл очень правдоподобно. — Чего тебе стоит? Ты только намекни, а уж я догадаюсь!