Петроградский январь 1919-го был промозглым и слякотный.

Четверка коней на фронтоне Главного штаба рвалась сквозь туман. Над Дворцовой площадью провисло мокрое небо. У правого крыла Зимнего стоял оркестр — несколько продрогших солдат с помятыми трубами в крючковатых, покрасневших пальцах. Надувая щеки, они неслаженно, но старательно выводили: «Смело, товарищи, в ногу…»

Над импровизированной дощатой трибуной трепетало кумачовое полотнище: «Все на борьбу с Красновым!» Держа равнение, вдоль трибуны шел полк петроградской милиции. Другие полки уже прошли, а этот, только что сформированный из петроградских милиционеров, вступил на площадь, чтобы сразу же после парада вслед за другими грузиться в эшелон и отправляться на Южный фронт. Зрители уже разошлись. Когда последняя рота свернула под арку Главного штаба, наперерез строю бросился мальчишка лет десяти.

— Батя! — закричал он, срывая голос. — Ба-а-тя!!

Милиционер с винтовкой, видимо, отец мальчишки, растерянно оглянулся, вышел из шеренги:

— Витька… Ты зачем здесь? А мать? Мать-то больная я тебе настрого не велел уходить, настрого!

— Нету больше матери. — Витька опустил голову и отвернулся. — Я уж думал, тебя не найду…

— Как это нету? — не понял милиционер.

— Умерла мать… Только ты ушел, она и умерла… — мальчишка заплакал.

Шагали шеренги. Вот и последняя скрылась в глубине арки, а милиционер все стоял, не в силах осмыслить случившееся.

— Ты иди, батя, — мальчишка вытер мокрое лицо рукавом. — Иди… А то отстанешь.

— А ты? Ты как же? Мать бы надо похоронить…

— Соседи похоронят… Обещали, — буднично сказал мальчишка. — Ты иди… Нельзя тебе…

— Ну, ладно… — милиционер бросился догонять роту. Уже у самого Невского он оглянулся: сын все стоял под аркой — маленький, сгорбившийся, с поднятым воротником старенького пальто, в отцовском шлеме с синей милицейской звездой.

На этом месте и увидел его Коля — он шел на службу по срочному вызову Сергеева. С недавнего времени управление уголовного розыска помещалось на Дворцовой…

Коля прошел бы мимо, но, заметив, на голове у мальчишки милицейский шлем, остановился:

— Ты чего здесь? Отца ждешь?

— Отец ушел на фронт…

— А мать?

Мальчишка заплакал.

Коля чуть-чуть подумал и сказал:

— Идем со мной. У тебя отец милиционер?

Парень кивнул.

— А вы кто? — Он с любопытством посмотрел на Колю.

— Я тоже милиционер. Как твой батька.

Вошли в подъезд управления. В вестибюле Колю ждала Маруська. В черной кожаной куртке, с кобурой на правом боку, она была неузнаваема.

— Торчу здесь с утра… — Она взяла Колю за руку, отвела к окну. — Тебя отправляют в Москву, и я считаю, что нам надо, наконец, поговорить.

— А чего говорить, — Коля вздохнул. — Может, я и не вернусь. Хорошая ты, всегда тебе это говорил, а нет у меня к тебе того-этого… Ну, вот хочешь — обижайся, хочешь — пойми… Нету, и все! — Коля снял шапку и вытер пот со лба. Ну, слава богу… Наконец-то произнес то, что давно уже собирался сказать. Видел с самого начала — влюбилась, мучается, но что поделаешь, если ему нечего сказать в ответ.

Маруська вздохнула:

— Ну что ж… Пока — не судьба…

— Как это — пока? — удивился Коля. — Я тебе вполне определенно говорю!

— И я тебе вполне определенно говорю! — разозлилась Маруська. — Смотри мне в глаза и слушай: я тебя люблю, Коля. Как увидела тогда у Бушмакина, так и полюбила сразу. На всю жизнь. Но я так считаю: не может быть, чтобы один человек любил, а другой нет! Несправедливо это! И я уверена, что ты одумаешься и встанешь на правильный путь!

— Да ты со мной, как с правонарушителем, — попытался пошутить Коля. — Ладно, Маруська… Не надо больше про это. Вот, парень, видишь? Как тебя зовут, парень?

— Витька, — мальчишка не отводил глаз от ярко-желтой Маруськиной кобуры.

— Мать у него умерла. А отец — он из наших, только что ушел на фронт. И больше никого нет. Никого?

Витька молча кивнул.

— Пусть он поживет у нас, пока я вернусь. Бушмакину я скажу.

— На задании Бушмакин. Я сама ему скажу.

— Ну и ладно, — согласился Коля. — А когда вернусь — решим, как быть.

— Все решим? — Маруська с вызовом посмотрела на него.

Коля глубоко вздохнул:

— Тебе говорят: стрижено, а ты — брито. Витька! Марусю слушайся!

— Мать похоронить надо, — строго сказал Витька.

— Поедем, — кивнула Маруська. — Я с дежурства, сейчас свободна.

…В кабинете Бушмакина Колю ждал Сергеев. За прошедший год он совсем не изменился, только седины прибавилось. Сергеев протянул Коле телеграмму:

— Из Москвы. Только что в Сокольниках некий Кошельков совершил нападение на товарища Ленина. И вообще, у них там резкая активизация уголовной преступности… Аппарат малочисленный, Трепанов просит помочь.

— Это кто?

— Это мои боевой товарищ, в подполье вместе работали, — сказал Сергеев. — С руководством вопрос согласован, поезжай в Москву.

— Думаете, я здесь самый умный? — спросил Коля.

Сергеев внимательно посмотрел на него:

— Шутку не принимаю. Но если ты хочешь знать мое мнение, — скажу: тобой лично раскрыто несколько крупных преступлений… два бандитских налета, два убийства с ограблением…

— А всего тринадцать, — сказал Коля. — Несчастливое число, между прочим.

— Ты не все сосчитал, — Сергеев тепло улыбнулся. — Ты лично задержал шесть особо опасных рецидивистов. В скобках замечу — вооруженных.

— Троих, — упрямо сказал Коля. — Остальных мы задерживали вместе с Василием и Никитой.

— Ну, хорошо, хорошо, — сдался Сергеев. — В общем, так: тебе объявляется благодарность в приказе. А это — от меня. Владей, — Сергеев протянул Коле кобуру с кольтом и две коробки патронов.