Звонок прозвучал отрывисто и резко. С трудом приподняв отяжелевшую голову, Коля протянул руку и снял трубку телефона. Третью ночь подряд он ночевал в своем кабинете, на Петровке.

— Полковник Кондратьев. — Коля с трудом подавил зевоту.

— Клычков говорит, из секретариата товарища Щербакова. — Голос в трубке сел, послышались щелчки и хрип, связь работала плохо. — Александр Сергеевич ждет вас через пятнадцать минут.

Вызывал первый секретарь МГК. «Что-то случилось», — подумал Коля, на ходу застегивая ремень и поправляя кобуру с пистолетом. Включил радио:

— … западном направлении ухудшилось, — говорил диктор. — Немецко-фашистские войска бросили против наших частей большое количество танков, мотопехоты и на одном участке прорвали нашу оборону…

«Это у Подольска», — решил Коля. Накануне, в специальной сводке Информбюро, с которой познакомил его начальник управления, было сказано, что в районе Подольска создалось угрожающее положение.

Коля вышел к подъезду. Только-только рассвело, и шофер спал, склонив голову на руль.

— В горком партии, — Коля тронул его за плечо, и шофер, озираясь спросонок, привычно щелкнул ключом зажигания:

— Как дела, товарищ полковник? Что слыхать?

— Ты нажми, Горохов. Я опаздываю.

По Петровке спустились до Кузнецкого моста и повернули налево. Вверх по Кузнецкому, к Сретенке, медленно двигался поток людей. Старики, женщины, дети катили коляски с пожитками, в руках у многих были чемоданы, узлы.

— Тронулась Москва, — вздохнул шофер. — К тому идет, что сдавать будем, товарищ полковник?

Коля пожал плечами:

— Какая сорока принесла тебе эту весть, Горохов? В городе трудно с водой и продовольствием, возможны интенсивные бомбежки. Лишние люди в такое время — помеха.

— Ну-ну. Дай бог. Однако у меня мнение другое.

— А ты держи его при себе. Сам не паникуй и другим нервы не трепи.

«Что скажет Щербаков? — думал Коля, невольно задерживая взгляд на движущейся толпе. — Хорошо, если бы сказал он то же самое, что и я Горохову».

…В подъезде МГК чекист из комендатуры проверял документы. Поднимаясь по лестнице, Коля обратил внимание, что вместе с ним идут еще десятка полтора людей в полувоенной одежде и в форме войск внутренней охраны НКВД. В кабинете Щербакова было тесно. По предыдущим визитам Коля знал, что здесь всегда большое скопление людей, но сегодня и в самом деле яблоку негде было упасть. Из соседней комнаты вышел Щербаков, гул разом смолк. Все напряженно ждали. Видно было, что Щербаков, всегда спокойный, невозмутимый, на этот раз с трудом сдерживает волнение.

— Товарищи, — сказал он негромко. — На фронте создалась такая ситуация, что угроза немецкого вторжения на окраины Москвы стала достаточно реальной. — Он жестом оборвал начавшийся шум и продолжал: — Оборона Москвы — дело решенное, товарищи. Москвы мы им не сдадим. Но положение чрезвычайное, и оно потребовало от нас принятия чрезвычайных мер. — Он замолчал, обводя взглядом собравшихся. На этот раз все напряженно молчали. — Только что товарищ Сталин подписал постановление ГКО о введении на территории Москвы и пригородов осадного положения, — тихо закончил Щербаков.

Молчание затягивалось. Щербаков понял, что людям, даже таким крепким и таким проверенным, какие собрались сейчас в его кабинете, — им тоже нужно дать время на то, чтобы осмыслить, пережить случившееся и вновь обрести спокойствие и уверенность в своих силах.

— Товарищи! — Щербаков снял очки и начал медленно протирать их платком. — Мы собрали сюда наш актив, тех, кому мы безусловно доверяем, отнюдь не для одной только информации, это вы понимаете. Начальнику гарнизона уже поручено превратить каждую улицу, каждый дом в неприступную крепость. Для этого создаются три рубежа обороны: по окружной железной дороге, по Садовому кольцу и по кольцу «А».

— Неужто и до «А» дойдет? — уронил кто-то.

— Нет, не дойдет, — спокойно сказал Щербаков, — если мы немедленно приступим к работе. Военные закончат приготовления к двадцать четвертому октября. На вас, директоров заводов, секретарей парткомов и командиров внутренних войск и милиции, возлагается иная задача. Случаи проникновения в Москву вражеской агентуры участились. Это естественно: Москва — прифронтовой город. Агенты сеют панику, уничтожают линии связи, пытаются вредить на фабриках и заводах. Обычных мер теперь недостаточно. Это постановление, — Щербаков поднял и показал текст, отпечатанный типографским способом, — предусматривает, что охрана строжайшего порядка отныне возлагается на вас, товарищи. На вверенные вам подразделения внутренних войск, милиции и добровольческие рабочие отряды. Прошу внимания, — Щербаков поднес текст постановления к глазам и, подслеповато щурясь, прочитал будничным глуховатым голосом: — «Провокаторов, шпионов и прочих агентов врага, призывающих к нарушению порядка, — расстреливать на месте». Прошу получить в соседней комнате соответствующие удостоверения и разойтись по местам.

Коля вышел в коридор. Все столпились у входа в кабинет с табличкой «Клычков Б. М.». Входили по одному. Подошла и Колина очередь.

— Садись, — Клычков кивнул на стул и открыл журнал учета. — Распишись. Здесь и здесь. Это постановление ГКО — уже знаешь. А это, — он протянул Коле бланк, и Коля заметил, что сверху в самом начале текста, от руки вписана его фамилия. — Это удостоверение ГКО, полковник. Оно вручает тебе полную власть над всеми гражданами СССР и иностранцами, которые находятся в порученном тебе районе.

Клычков подождал, пока Коля прочитал текст постановления ГКО и удостоверение, и добавил, не отводя от Коли немигающих, болезненно прищуренных глаз:

— Ты, конечно, не слабонервный, но на всякий случай разъясняю: любого, застигнутого на месте преступления мародера, провокатора, шпиона или бандита ставить к стенке немедленно. Никаких фиглей-миглей, полковник. Полная власть, я это подчеркиваю. Впредь до особого распоряжения, — Клычков улыбнулся. — Ты теперь нечто вроде единоличного диктатора, что ли. — Он перестал улыбаться и строго добавил: — Только эту диктатуру тебе партия вручила временно. Об этом ни на секунду не забывай.