Вернувшись на землю, «рожденный вторично» Флинт приступил к реорганизации своей «империи непристойностей» в царство божие. Печать шаг за шагом хронометрировала эти метаморфозы, сообщая о них «всему человечеству»:

Лэрри Флинт решает заменить одного из главных героев серии комиксов «Хастлера» Честера Молестера, то есть Честера — приставалу к маленьким девочкам, Честером Протектором, то есть Честером, защищающим этих малюток.

Лэрри Флинт решает закрыть основную секцию «Хастлера», публикующую фотографии женщин в чем мать родила, ту самую секцию, которая принесла ему реальное богатство и сомнительную славу.

Лэрри Флинт отправляется в Каноссу, то есть в Хьюстон, на всеамериканский женский конгресс и вновь публично приносит извинения перед слабым и прекрасным полом. Он буквально бухается на колени перед Глорией Стейнем, Беллой Абзуг, Фло Кеннеди и другими руководителями феминистского движения в Соединенных Штатах и молит у них прощения за грехи прошлого. Церемония покаяния повторяется перед конгрегацией верующих женщин, собравшейся в том же Хьюстоне, который является не только космическим, но и религиозным центром Америки.

Лэрри Флинт дает аудиенцию своему бывшему коллеге, другому королю порнобизнеса, Элу Голдстину, который желает непосредственно убедиться, не рехнулся ли часом его ближайший друг? Нет, не рехнулся, успокаивает его Флинт и многозначительно добавляет: «Большой парень, который там, наверху в небе, находится на нашей стороне». Флинт не уточняет — то ли случайно, то ли намеренно, — на чьей же это стороне, праведников или порнографов?

Лзрри Флинт встречается с другим не менее знаменитым «рожденным вторично» грешником. Зовут его Чарльз Коулсон. Да, да, это тот самый Коулсон, которого принято считать злым гением экс-президента Никсона и главной пружиной Уотергейтского дела. Коулсону повезло меньше, чем Флинту. Он «открыл бога», уже находясь за тюремной решеткой. Коулсон несказанно рад, что его полку раскаявшихся грешников прибыло. После встречи вновь обращенных на высшем уровне Коулсон делает заявление для печати, в котором между прочим говорится: «Когда грешник возвращается в лоно Христа, ангелы на небе плачут от счастья. И сегодня я тоже плачу вместе с ними от счастья. Испытав на себе издевательства и насмешки, скептицизм и цинизм, я верю, ни один человек не сделает признаний, которые сделал Флинт, если он не верит в них искренне. Я думаю, что спасение Флинта — дело рук самого господа бога, и еще многие флинты мира сего испытают подобные превращения». И вся христиански лицемерная Америка, читая эти слова в газетах, слушая их по радио и телевидению, умиляется и, умилившись всласть, присоединяется к плачу на реках вашингтонских, присоединяется к рыдающим в небе от счастья ангелам, к уголовному преступнику и одному из главарей затейщиков Уотергейта, к оптовому торговцу непристойностями, некоронованному королю порнографов Америки. Да, вот это тайная вечеря! И вряд ли кто-нибудь из мастеров Возрождения, будь то раннего или позднего, смог бы воссоздать ее на своих полотнах.

Лэрри Флинт становится вегетарианцем. Затем начинает питаться одними плодами. И постится, постится, постится. Дни поста он проводит на Багамских островах вместе со своим вновь обретенным другом, комическим актером Диком Грегори. Молитвы очищают его душу, клизма — желудок. (После покушения хирурги поведают миру о том, что, если бы не посты, диета и клизма, то раны, полученные Флинтом в Лоуренсвиле, могли бы оказаться фатальными.)

Флинт расширяет свою издательскую империю, скупая налево и направо респектабельные провинциальные газеты и журналы, одни в меру либеральные, другие не в меру консервативные. Вскоре их у него набирается до дюжины. Но хотя верующих в бога больше, чем верующих в порнографию, вновь приобретенные журналы приносят только убытки, и их приходится поддерживать за счет греховных доходов «Хастлера».

Лэрри Флинт посещает Лос-Анджелес. Он едет на фотостудию в Калвер-сити, где стряпают порнографические иллюстрации для «Хастлера», сделавшие его мультимиллионером. Возмущенный грязью и мразью фотостудии в Калвер-сити, Флинт предлагает Алтее «бросить все и уехать на вечное жительство в Акапулько». Алтея с трудом отговаривает мужа от «ухода». Лимузин с Лэрри и Алтеей скользит мимо магазина спортивных товаров, расположенного по соседству с греховной студией. У Флинта возникает новая идея. «Давай купим этот магазин, поселимся в нем и станем торговать теннисными туфлями», — говорит он Алтее. Но Алтея и здесь неумолима. Не для того эта бывшая золушка подцепила порнографического принца, чтобы променять золотые туфельки на матерчатые теннисные!

Лэрри Флинта распирает от филантропических потуг. Он помещает стоящее десятки тысяч долларов рекламное объявление на целую полосу в «Нью-Йорк таймс», «Вашингтон пост» и еще в двадцати крупнейших газетах страны. В объявлении говорится, что Флинт начинает поход за вечный мир, за искоренение голода и за излечение от рака сенатора Губерта Хэмфри. (Последний был еще жив тогда, но дни его были уже сочтены.)

Конечно, не все идет у Флинта гладко. Бывают и срывы. Так, устроенная им встреча между Рут Стэйплтон и Элом Голдстином закончилась вничью. «Я как был закоренелым грешником и развратником, так им и остался», — заявил не без некоторого кокетства Эл Голдстин представителям печати, кстати, не спортивным обозревателям, а политическим.

Но еще больший конфуз приключился на съезде Национальной ассоциации религиозного радиовещания, который проходил в вашингтонском отеле «Хилтон». Флинт с превеликой помпой прибыл в столицу, чтобы принять участие в работе съезда и выступить перед его делегатами на тему «Секс и насилие в печати и телевидении». Номер в «Хилтоне» Флинту дали, а вот трибуну нет. Более того, исполнительный секретарь ассоциации Бен Армстронг заявил, что Флинта вообще никто не приглашал на съезд. Но Лэрри не растерялся и устроил импровизированную пресс-конференцию в гостиничном холле. Мне довелось быть на ней. Лэрри был великолепен. Лэрри метал громы и молнии. Лэрри клеймил лицемеров.

— Я знаю, почему ассоциация взяла назад свое приглашение, — говорил Флинт, глядясь в линзы телевизионных камер. — Некоторым ее высокопоставленным членам пришлось не по вкусу мое замечание о том, что я предпочитаю по воскресным утрам дома терпимости церквам, ибо первые осуществляют расовую интеграцию более решительно…

Переждав, пока смолкнет одобрительный смех и улягутся поощрительные аплодисменты, Флинт продолжал:

— У меня создалось впечатление, что устроители съезда испугались, как бы я не отхватил у них кусочек пирога. Напрасные страхи. Я хоть и являюсь вторично рожденным христианином, но мой бизнес — бизнес, а не религия. Так что отцы религиозного радиовещания могут не беспокоиться… Я же на них не в обиде за то, что они захлопнули дверь съезда перед моим носом. Обретя бога, я обрел и внутренний покой. Это не рекламный трюк. Видите ли, я пал настолько низко, что падать дальше было просто невозможно. Оставался единственный путь — наверх, к богу. Я его проделал. И если я по-прежнему сутенер, то исключительно сутенер бога на земле.

Умри, Флинт, лучше не скажешь!

Далее «сутенер бога на земле» вкратце коснулся политических вопросов.

— Если бы у находящегося в Белом доме брата моей доброй феи была бы хоть толика ее благодати, то все проблемы, стоящие сейчас перед Вашингтоном, были бы незамедлительно решены.

Воспоминания о доброй фее вызвали слезы на глазах Флинта.

— Не пишите о ней ничего плохого. А уж если вам будет невтерпеж, пишите обо мне. Я кое-как управлюсь…

Тут рыдания окончательно задушили преображенного рыцаря-сутенера, голос его дрогнул и сел. Пресс-конференция была прекращена…

Но хронометраж жития Лэрри Блэкстона Флинта продолжался. Газеты, журналы, телевидение, казалось, вели один непрекращающийся рассказ, или, вернее, многосерийную передачу, состряпанную по избитым голливудским рецептам, главные ингредиенты которых секс, религия и насилие. (Последнее материализовалось позже — в небольшом, всего семь тысяч жителей, городке Лоуренсвиле, штат Джорджия.)