Иномир не является полностью недостижимым; Шнайдер говорит о возможности проникновения в этот континуум. Звучит как фантастика, но для целей данного исследования должно быть принято. И Шнайдер подразумевал — нет, прямо утверждал, — что такое проникновение совершается мысленным усилием.
Уж так ли это фантастично? Если некий континуум располагается неизмеримо близко, но в то же время вне прямой физической досягаемости, не будет в диковину обнаружить, что он легче всего достижим с помощью некоего трудноуловимого и, вероятно, подсознательного усилия мозга. Когда речь о мозге, все трудноуловимо, и небеса порукой в том, что никто не знает, как именно действует мозг. Ни малейшего понятия не имеет. Смехотворна и безнадежна попытка описать, например, процесс создания симфонии в рамках коллоидной химии. А поскольку никто не знает, как работает мозг, приписать ему еще одно необъяснимое свойство — в этом нет ничего неприемлемого.
Если уж так-то подумать, все понятия, касающиеся сознания и мысли, выглядят фантастически невероятными.
Так и быть, значит, Маклеод сам вывел из строя свою машину несоответственной мыслью; а Шнайдер отремонтировал ее соответственной. И что из этого следует?
А по крайней мере следующий предварительный вывод: в выходе из строя всех остальных декальбов, вероятно, повинны те, кто с ними работал. Операторы, вероятно, находились в состоянии упадка сил, утомления, неясной тревоги и поэтому заразили — нет, поразили — декальбы, которыми управляли. Каким именно образом — это пока неясно. В первом приближении скажем так: в Иномире все эти декальбы замкнулись накоротко. Неряшливая терминология, но на данном этапе помогает прояснить картину.
Но ведь отсюда всего один шаг до гипотезы Граймса! «Упадок сил, утомление, неясная тревога» — это то, о чем толкует док. Окончательных доказательств пока нет, но правота дока для Уолдо очевидна. Реально нарастающая эпидемия аварий — это просто аспект всеобщей myasthenia, вызванной коротковолновым облучением.
Но если это верно…
Он включился в видеофонный канал на Землю и вызвал на разговор Стивенса.
— Доктор Стивенс, — с ходу же приступил он к делу, — имеется одна предварительная мера предосторожности, которую следовало бы принять уже сейчас.
— Да?
— Но прежде позвольте задать вопрос. Много ли было случаев отказа декальбов на машинах в личном пользовании? В каком соотношении?
— Сию секунду не могу привести вам точных цифр, — ответил несколько заинтригованный Стивенс, — но на транспорте личного пользования аварий практически не было. Страдает в основном общественный и грузовой транспорт.
— Так я и думал. Частник не полетит, когда нет настроения, а платному водителю приходится. Вне зависимости от того, как он себя чувствует. Примите меры к особому психофизическому обследованию водителей общественного и грузового транспорта, на котором используются декальбы. Отстраняйте от полетов всех, кто хоть немного не в форме. Позвоните доктору Граймсу. Он скажет вам, на что обратить внимание.
— Легко сказать, мистер Джонс. И вдобавок большинство таких водителей, практически все, это не наши служащие. Они нам неподконтрольны.
— Это ваша проблема, — пожал плечами Уолдо. — Моя забота — подсказать вам, как временно уменьшить число отказов, пока я отрабатываю свое решение вопроса.
— Но-о…
Уолдо не дослушал окончания фразы; он сам сказал все, что хотел, и прекратил разговор. Он уже звонил по другому, не знающему отдыха, арендованному каналу, которым был связан со своей наземной конторой, со своими «гномами». И дал более чем странный приказ — достать книги, очень старые, очень редкие. Книги по магии.
Прежде чем что-то предпринять для исполнения требования Уолдо, Стивенс посоветовался с Глисоном. Глисон засомневался.
— Он объяснил, почему дает такой совет?
— Ни слова не сказал. Рекомендовал связаться с доктором Граймсом и получить у него более подробные указания.
— С каким еще доктором Граймсом?
— С врачом, который свел меня с Уолдо, с нашим общим знакомым.
— A-а, припоминаю. Н-да-а-а. Трудновато будет брать за ворот людей, которые не у нас работают. Однако, полагаю, некоторые из наших крупных клиентов пошли бы нам навстречу, если бы мы к ним обратились и привели некие резоны. А почему вы так странно смотрите?
Стивенс рассказал Глисону о последнем необъяснимом заявлении Уолдо.
— Не думаете ли вы, что это могло подействовать на него точно так же, как на доктора Рэмбо?
— Как вам сказать? Полагаю, могло*. А в этом случае следование его советам к добру не приведет. Есть ли еще какие-нибудь предложения?
— Откровенно говоря, нет.
— Тогда не вижу альтернативы. Придется последовать его совету. Он наша последняя надежда. Возможно, напрасная, но единственная.
Стивенс несколько приободрился.
— Можно бы поговорить об этом деле с доктором Граймсом. Уж он-то знает Уолдо как никто на свете.
— При том, что вы направлены на консультацию именно к нему, это будет вполне уместно. Поговорите.
Рассказ Стивенса Граймс выслушал молча. Когда Стивенс закончил, врач сказал:
— Скорее всего, Уолдо имеет в виду симптомы, которые я наблюдал, занимаясь коротковолновым облучением. Дело несложное. Можешь взять гранки монографии, которую я подготовил. Прочти и все поймешь.
Эта информация Стивенса не порадовала, а только усилила подозрения насчет того, что Уолдо маленько того.
— А что касаемо второго твоего вопроса, Джим, трудно мне себе представить, чтобы Уолдо свихнулся таким манером.
— Мне-то он никогда не казался особо уравновешенным.
— Понимаю, о чем речь. Но его параноидальные наклонности не в большей мере напоминают случай с Рэмбо, чем ветрянка свинку. На деле-то один психоз защищает от другого. Но я побываю у него, погляжу.
— Правда? Вот и славно.
— Но не нынче. Нынче мне надо присмотреть кое за кем. Несколько детишек простыло, перелом ноги со смещением, и, похоже, полиомиелит в округе прорезался. Так что раньше конца недели мне никак.
— Док, почему вы не откажетесь от общей практики? Ведь скучное же дело.
— И я так думал, когда был помоложе. Но примерно сорок лет назад перестал лечить болячки и начал лечить людей. И это доставляет мне радость.
Уолдо погрузился в оргию чтения, глотая трактаты по магии и близким темам с неимоверной быстротой. Раньше этими предметами он вообще не интересовался. Но теперь, когда велик оказался шанс, что в них можно почерпнуть что-то полезное, он, читая не просто так, а под определенным углом, нашел там очень много интересного.
О некоем ином мире там упоминалось часто. Иногда его называли «Иномиром», иногда «малым миром». Будучи теперь убежден, что этим термином обозначается реально существующий, материальный континуум, отличный от нашего, Уолдо отчетливо видел, что многие мастера запретных искусств придерживались буквально той же точки зрения. И указывали, как можно использовать этот иномир. Временами фантазировали, временами давали чисто практические советы.
Было совершенно очевидно, что по крайней мере девяносто процентов всей магии, а вероятно, и больше — это галиматья и чистой воды мистификация. Чувствовалось, что на мистификацию ловились даже профессионалы; им не доставало научного метода; они применяли однозначную логику так же неверно, как и двузначную логику устаревшего Спенсерова детерминизма; и речи не было о современной расширенной, многозначной логике.
Тем не менее там, где дело касалось рассуждений о концепции иного, отличного, но доступного мира, в законах контактозной, симпатической и гомеопатической магии[99] ощущалась некая искаженная истинность. Человек, имеющий доступ в иное пространство, вполне мог бы исповедывать логику, в которой объект способен «быть», «не быть» или «быть чем угодно иным» с одинаковой легкостью.
Какими бы бессмысленными или путаными ни представлялись магические обряды, восходящие к поре, когда это искусство находилось в общем пользовании, перечень его достижений выглядел впечатляюще. Это маги обнаружили кураре, дигиталис, хинин, гипноз и телепатию. Это маги Древнего Египта разработали гидравлические машины. Собственно, химия развилась из алхимии. По делу-то, многие современные науки своим происхождением обязаны колдунам. Наука отбросила все лишнее, пропустила сырой материал сквозь пресс двузначной логики и привела знание к формам, в которых оно доступно любому.
