Та первая ночь под звездным небом послужила примером для всех остальных ночей. Уилл никогда не уставал настолько, чтобы каждую ночь не овладевать ею с той же непреклонной решительностью, с которой он строил дом. Вскоре Рейчел с печальным удивлением поняла, что Уилл больше заинтересован в том, чтобы она забеременела, чем в том удовольствии, которое он может получить, совокупляясь с ней. После нескольких попыток изменить его любовную технику она сдалась, понимая всю бесполезность этого. Уилл был поражен прозвучавшими из ее уст предложениями.

— Женщине не подобает говорить о таких вещах. Рей-чел! Ты хочешь опозорить меня?

Поэтому она научилась отдаваться ему и лежать неподвижно, как камень, пока он, сделав свое дело, не скатится с нее. И тогда можно было наконец заснуть.

Дом в конце концов стал постепенно приобретать форму, а Рейчел окрепла и уже могла не отставать от Уилла. Блоки дерна они укладывали травой вниз в два ряда и располагали параллельно, так же, как кирпичи в кладке. По углам пересекающиеся пласты скреплялись железными скобами, купленными Уиллом специально для этих целей. В стенах были оставлены проемы для двери и окон. Последней натянули крышу. Ею служило то же самое брезентовое полотно, которое укрывало фургон. Его укрепили плотно сплетенной травой и глиной с берегов ручья.

Уилл отступил назад и, с законной гордостью оглядев дело своих рук, сказал:

— Это позволит нам пережить зиму. По весне я съезжу в город за досками, и тогда мы сделаем крышу получше. Но пока и эта хороша. Он прекрасен, правда, Рейчел?

— Да, Уилл, — согласилась она.

Для того, кому приходилось спать на открытом воздухе в то время, как погода становилась все холоднее, дом из дерна казался прекрасным. По крайней мере он защитит их от приближающейся зимы.

Зима всей своей яростью обрушилась на Великие равнины четыре недели спустя. Она спустилась с гор, принеся с собой завывание ветра и жуткий холод. Лед и снег превратили прерию в арктическую пустыню.

В ночь, когда разразилась снежная буря, полночный экспресс находился в двадцати милях от Коннерсвилла, двигаясь на запад со скоростью черепахи. Машинист паровоза Майк Донован вынужден был частенько высовывать голову из кабины, подставляя ее ледяному ветру, чтобы определить, где они находятся. Вихри снега не позволяли почти ничего разглядеть. Паровоз тянул за собой восемь вагонов, в которых более сотни пассажиров собрались вокруг дровяных печек, пытаясь согреться.

Кочегар, огромный мужчина, которого все называли просто Спаркс, с рычанием швырял дрова в пасть топки.

— Если хочешь знать мое мнение, — мрачно сказал он, — нам нужно было остаться в Коннерсвилле. Донован фыркнул:

— А что бы мы делали с сотней душ, которых должны доставить в «Конечный пункт»? В Коннерсвилле нет места для такого числа людей. Ты сам это знаешь.

— А что, если мы застрянем здесь, посреди пустыни? Мы все насмерть перемерзнем.

— Это будет не первый поезд, с которым я застряну в пути, — добродушно ответил Донован. — Помню случай, когда я был…

Донован умолк, увидев у самого железнодорожного полотна отраженное падающим снегом оранжевое сияние. Он дернул за шнур свистка и перекрыл дроссель. Поезд остановился перед костром, рядом с которым виднелась высокая фигура.

— Хоуки! Ты в своем уме, парень? Что ты делаешь здесь в такую ночь?

— Точно такой же вопрос я могу задать тебе, Майк Донован. У меня груз свежего бизоньего мяса, — сказал Хоуки Смит. — Напал на большое бизонье стадо. Я надеялся, что буран не остановит вас, но уже начал волноваться, видя, что вы задерживаетесь.

— Небольшой снег вроде этого никогда не остановит Майка Докована, — гордо заявил машинист.

— Не подбросите ли меня до «Конечного пункта»?

— Буду рад оказать тебе услугу, парень. — Донован потянул за шнур, и раздались четыре свистка — три коротких и один длинный, чтобы собрать поездную бригаду к паровозу.

Хоуки забрался в кабину и сбросил снег со своей долговязой фигуры, встряхнувшись, как мокрая собака.

— Скажи им, чтобы захватили и мою лошадь, ладно, Майк? Я поеду здесь, с вами, поближе к топке, чтобы немного оттаять.

— Буду рад, парень. — Донован высунулся из кабины и крикнул тормозному кондуктору, чтобы тот погрузил лошадь Хоуки в теплушку.

— Ты ехал вдоль путей, Хоуки? Их не замело?

— Когда я проезжал, все было чисто. Сугробы еще не намело, но снегопад-то жуткий. Тебе лучше не задерживаться.

— Это точно.

Машинист крикнул бригаде, чтобы они поторопились с погрузкой. Получив сигнал, что все готово, он открыл дроссель, и поезд, дергаясь и лязгая сцепками, двинулся вперед.

— Раз уж ты едешь с нами в кабине, Хоуки, — ворчливо сказал Спаркс, — то, возможно, мне не придется выслушивать россказни этого парня.

— Россказни? — добродушно переспросил Донован.

— Точно, россказни, — сказал Спаркс, передразнивая манеру Донована. — Ты вспоминал случай, когда был остановлен сильным бураном и…

— Эй, ты что, пытаешься рассказать мою историю вместо меня? — перебил его Донован.

— А почему бы и нет? Я слышал ее столько раз, что могу рассказать ее лучше тебя, Донован.

— Может, в этом и есть доля правды, — возразил Донован, — но я все это пережил, парень. Только тот, кто сам испытал такое, может как следует об этом рассказать. Я говорил о том случае, Хоуки, когда мощный буран..

— Скоро каньон Эддисона, — сказал Спаркс.

— Знаю, — откликнулся Донован. — Надеюсь, у меня будет время закончить рассказ на другой стороне. — Лицо его помрачнело. — Я рассчитываю, что они прислушались к моему рапорту о том, как я в прошлый раз переезжал каньон Эддисона.

— Твоему рапорту? — заинтересовался Хоуки. — О каком это рапорте ты говоришь, Майк?

— Мне не нравится мост через каньон Эддисона. Я ни на йоту не доверяю ему. По правде говоря, ни одному из тех четырех мостов, что они построили.

— А что с ними не так? — спросил Хоуки.

— У меня чувство, что они не в порядке.

— Я говорил ему, что он свихнулся, — засмеялся Спаркс. — Не вижу никакой разницы, и все, с кем я разговаривал на эту тему, тоже ничего подозрительного не заметили. Я не в состоянии понять, как Майк может вести двадцатитонную машину через эстакаду и чувствовать, что что-то не в порядке.

Когда они въехали на мост, Хоуки вынужден был признать, что тоже не чувствует ничего необычного, но по мере того как поезд двигался между пролетами, видел: напряжение Майка Донована росло. Длина моста составляла около трехсот футов, его ажурные пролеты были перекинуты через ущелье в пятьдесят футов глубиной. Мост закончили всего две недели назад, и теперь не нужно было огибать каньон Эддисона.

— Уф! — шумно выдохнул Донован. — А вот и конец, слава всем святым.

Внезапно раздался громкий треск, и мост задрожал так сильно, что все и даже Хоуки почувствовали это.

— Боже мой, он рушится! — крикнул машинист. Он открыл дроссель на полную, и паровоз рванулся вперед, прочь с моста — но не потянул за собой вагоны. Резкое увеличение скорости привело в расстыковке муфты, и паровоз отцепился от состава. Мост стал рушиться, и все вагоны позади локомотива прямо-таки посыпались в глубокое ущелье. Паровоз, внезапно освободившийся от груза, понесся по рельсам с угрожающей скоростью.

— Мы потеряли вагоны, Майк! — крикнул Хоуки. — Останови машину, парень!

Донован повернул заслонку дросселя в противоположную сторону, чтобы заставить огромные колеса локомотива вращаться в обратном направлении.

От внезапного реверса из-под колес вырвался сноп искр, и внутренность кабины осветилась ярким оранжевым светом.

Хоуки в ужасе смотрел, как позади них вагоны один за другим падают в пропасть. С оглушительным треском они ударялись друг о друга.

Донован остановил локомотив прямо у края ущелья, где обрывались скрученные рельсы Хоуки выпрыгнул из кабины еще до полной остановки паровоза и побежал назад, к тому, что осталось от моста. Рельсы были перекручены и изогнуты, а сам мост почти полностью разрушился. Огромные опоры сломались, как спички.