посидишь минуту, а потом и поболтаем.

 - Идет, - легко согласился Маркелас и, дав газ, развернул своего

мастодонта почти на месте.

 Убедившись, что Бренда все сделала как надо, Огоновский спустился вниз,

однако шерифа не обнаружил. Тот ждал его в саду.

 - Знаете, - сказал он, прихлебывая свой самогон, - у меня часто бывает

так, что положу деньги в какой-то карман, а потом долго не могу их найти...

В последнее время у нас появились люди, которые всегда помнят, где у них что

лежит.

 Андрей вопросительно поднял брови. Раньше Ник Маркелас не умел говорить

намеками.

 - После войны многое изменилось. Вы поздно приехали, док, нам тут здорово

не хватало вас. Никто, в общем-то, и не верил, что вы вернетесь, - думали,

погибли, как все...

 - Что значит, как все? - удивленно переспросил Андрей.

 - Да вот то и значит. Я ведь, - шериф сделал глоток и яростно затянулся

сигаретой, - трижды подавал прошение зачислить меня кем угодно и куда

угодно, а мне все отвечали: нет, до инвалидов пока не дошло. Нашли инвалида,

с-суки!

 - Ну, призывные комиссии правы, куда с твоим позвоночником. Ты ведь

перегрузку не выдержишь, зачем тебя калечить?

 - Да при чем тут мой позвоночник! У нас же больше половины мужиков не

вернулись, понимаете?

 - Я знаю, Ник. Я смотрел статистику. Да, Оке почему-то пострадал сильнее

всех... судьба.

 - Ни черта вы, док, не знаете! Вы б видели баб, которые криком кричат,

потому что сынишки подрастут - когда еще, а в шахту лезть надо сегодня! Вы

еще увидите... фермы стоят, док, шахты валятся, в этот год почти половина

так и не посеялись. Жрать они что будут? Я пришел к шефу этому, Бэрду, и

говорю: надо писать отчет, требовать правительственных субсидий, а он мне в

ответ только вздыхает. Никто нам, говорит, никаких денег не даст, надо

выползать как получится. Как получится, док? Как?

 Андрей промолчал. Он знал, что Маркелас, наверное, прав, но в то же время

понимал и еще кое-что: слава богу, что на Оксдэм не навесили

продовольственную программу. Чиновников крупных метрополий совершенно не

волнует, сколько рабочих рук потеряла та или иная планета, у них есть план

госзаказа, и его надо выполнять. А то, что на Оксдэме дерьмовые почвы и он

еле научился обеспечивать самого себя - так кого это волнует? Конфедерация

только что вылезла из войны, потери кошмарные, причем это везде, и сейчас

нужно в первую очередь восстанавливать экономику, а не платить кому-то

какие-то субсидии.

 - Я слышал, что у тебя возник конфликт? - осторожно поинтересовался он.

 - Басюк, сучий сын, - фыркнул Маркелас. - Есть у меня странные ощущения,

док, но это не сейчас.

 - Какие - странные?

 - А вот такие - странные, и все тут. Вы сами увидите, как покрутитесь в

долинах. Вы мне лучше вот что скажите - вы работать-то готовы или как? Что

мне людям говорить, когда спрашивать будут?

 - Я готов работать всегда, Ник, и ты это прекрасно знаешь. Ты обиделся?

Но почему?

 - Да бог с вами, док... это вы меня простите. Вы... вы еще на войне,

наверное, а я тут и никуда отсюда не девался. Простите, поеду. А люди,

кстати, ждут вас... да.

 - Обожди, Ник. - Андрей остановил шерифа уже возле самой машины. - А

доктор Коннор... он что?

 - Коннор? - Маркелас скривился, пожал плечами и молча нырнул за руль. -

Счастливо, док.

 Огоновский проводил его долгим взглядом, дождался, когда зеленая корма

вездехода растает среди холмов, и поплелся к себе.

 С Авроры он привез двух медсестер: старшую, Бренду, которая имела самые

лучшие рекомендации, ему фактически навязали в Центре здравоохранения

развивающихся миров. Бренда всю жизнь прослужила в разных респектабельных

клиниках, была, безусловно, компетентна и так же, безусловно,

неприспособлена для Оксдэма. Андрей был уверен, что если она тут и

задержится, то только на характере - этого добра Бренде было не занимать.

Младшая, милое существо по имени Лалли, прошла всю войну операционной

сестричкой и честно заслужила свои лейтенантские погоны вместе с Рыцарским

Крестом. Едва Андрей узрел в Центре грустную, немного неуклюжую из-за своего

совсем не девичьего роста сестру с "Рыцарем" на жакете, как ему стало ясно:

это то, что надо. Лалли вызывала у него откровенно отцовские чувства, и

сразу же по прибытии он дал себе слово сосватать ей сыночка кого-нибудь из

местных аристократов. Очаровательный гренадер в юбке, плюс еще и

госслужащая, плюс украшенная одной из высших боевых наград - да от такого

компота любой навозный лендлорд растает, как снег на экваторе.

 С сестрами все было вроде как ясно. Вот с остальным было хуже. Андрей

органически не мог существовать без шумной толпы, населяющей его дом, -

молоденьких девочек, чьих-то детей, которые остались на "пару деньков" и

зависли на месяц, без всей той атмосферы бедлама, которая сопровождала его в

прежние годы на Оксдэме. Он привык спускаться к обеду в плотном домашнем

камзоле с неизменным, древним стетоскопом на шее, с напускной строгостью

оглядывать свое многочисленное "семейство", хлопать по заднице какую-нибудь

из девчонок, делать традиционный, совершенно театральный выговор кухарке и,

хитро щурясь, садиться с краю стола. Наверное, именно ради этого он и летел

в этот не самый лучший из миров.

 Вспомнив былые годы, Андрей горько вздохнул и пошел наверх к себе в

кабинет, заваленный не распакованными еще книгами и коробками с кучей

военных реликвий.

 - Лалли! - гаркнул он, поднимаясь по лестнице. - Принеси мне кофе и

булочку!

 Старик генерал, владевший домом, имел, по всей видимости, огромную

библиотеку, но после его смерти дом некоторое время стоял без всякого

присмотра, и книги перешли в собственность всяких обормотов, шлявшихся по

окрестностям. Андрей был рад уже тому, что в большущем кабинете уцелели

камин и темные, под самый потолок, книжные шкафы. Свой ковер он расстелил на

полу в первый же день, прежде чем занести остальные вещи. За ковром

последовал письменный стол и новенькое, приятно скрипящее кресло, от

которого пахло дорогими ботинками.

 Дождавшись, когда Лалли принесет на подносе кофейник и булочки, Андрей

принялся вскрывать ящики с книгами. Библиотека у него была большая, с

медициной соседствовала классическая беллетристика самых разных эпох,

начиная еще с XIX века, многие издания были старинными, попадались даже

раритеты имперского времени, напечатанные на бессмертном пластике и

переплетенные в специально обработанную кожу, которой не страшны столетия, -

то была собственность его семьи, прошедшая через множество парсек и

сражений. Прихлебывая кофе, Огоновский располагал книги на чуть

поскрипывающих деревянных полках. Шкафы были местной работы, солидные,

никакой химии, только дерево и лак, да небьющийся пластик в тяжелых дверцах.

Он долго, с наслаждением перебирал тома, подбирая их сперва по тематике, а

потом - по цвету корешков. К тому моменту, когда большинство книг заняли

свои места на полках, кофейник был пуст, а пепельница, наоборот, полна.

Андрей устало сел в кресло, глянул за окно - уже начало темнеть - и вдруг

услышал, как внизу приглушенно заблеял звонок.

 Тихо, словно стесняясь, щелкнула входная дверь. Огоновский навострил уши:

ему показалось, что он слышит слабый, очень усталый голос молодой женщины. И

- резкий, сухой ответ Бренды: - Доктор не может принимать в такое время.

Существует распорядок... приходите завтра.

 - Старая сука, - прошипел Андрей, вскакивая. - Бренда! - заорал он,