В суфизме дервишей эта рассудительная мораль, которая стремилась к законному владению повседневным, была принесена в жертву восхвалению бедности, которая близка к отрицанию необходимости трудиться. Нищенство, как писал Ибн Таймия, сделали профессией172. Ученые шариата предполагали общество, члены которого работали бы с ответственностью для себя и для общества верующих, поколение за поколением173. Только такой жизненный уклад молено создать по нормам шариата, а не бродячее существование попрашай-ки-дервпша. Его учение, напротив, гласило, что существует другой путь к Богу, не через веру в посланника Бога и не через подражание его образу жизни. Есть святые, которые не нуждаются в Пророке. Разве не превосходил Хидр сопровождающего его пророка Мо- исея в познании скрытых связей всех событий?174. В восемнадцатой суре рассказывается, как Моисей встречает у источника живой воды одного юношу, который обладает знаниями, полученными непосредственно от Бога (стих 65); Моисей просит разрешения стать его спутником; тот соглашается, но ставит условие, чтобы Моисей не спрашивал о смысле поступков, которые ему с его человеческим разумом показались бессмысленными. Когда Моисей в третий раз нарушает это условие, тот юноша, который в народной религиозной легенде носит имя Хидр175, покидает его. Таким образом, в суфизме дервишей святые считаются более совершенными, чем пророк Мухаммед: «люди под навесом» знали, о чем говорил с Богом пророк Мухаммед во время его небесного путешествия; своему посланнику Мухаммеду Бог запретил раскрывать эти тайны, поэтому Пророка рассердило, как те открыто говорили друг с другом обо всем; тогда Бог успокоил своего пророка указанием на то, что он непосредственно сам известил их об этих вещах176.
Другие дервиши, такие как Ибн Таймия, придерживались мнения, что вера не имеет ничего общего с соблюдением законов, так как, принимая во внимание единственность Бога, будет все, а также и очевидный «враг» Бога необходимым дополнением единого Бога. Между безбожником и верным хранителем шариата существует только одно очевидное различие, так могут явно отличаться друг от друга только творец и творение. Так и «люди под навесом» вели войну против пророка Мухаммеда на стороне политеистов177, именно потому что его послание создало наряду с провозглашенным им шариатом ложное онтологическое разделение между Богом и его творением, и под угрозой всемирного суда также между неверующими и набожными, — к лишенным родины и жалким кочевникам, которых гнали через страны в «тысячах» и «туменах» во время военных походов правителей, к ним ко всем должен был обращаться дервиш-суфий; люди, как те двое оборванных мужчин, которые, как сообщал Ибн Арабшах, прислушивались к читателю Корана Джемал-ад-дину, жаловались ему, что им невозможно жить по исламскому закону, и выразили надежду, что декламация священных слов искупит их тяжкие грехи 178.
Мораль ученых шариата и полное сомнений приспосабливание повседневной жизни к переданному закону не могли быть их делом. Так они не могли найти путь к Богу. Их путь к Богу шел не через ученость, а был указан им святыми, мог, как с возмущением констатирует Ибн Таймия, включать опьянение, танец, восторженную просьбу о прощении179. Но все это не означает, что суфизм дервишей возник у исламизированных азиатских кочевников-скотоводов. История их успеха остается невыясненной. Теологические и мировоззренческие основы этого суфизма можно, однако, понимать как совершенствование восприятия, достигнутого в аша-ритизме одиннадцатого века180. Если, как учили ашариты, собственное стремление онтологически слабых людей не может привести к познанию Бога, а это скорее милостивый подарок создателя избранным еще до всех времен181, то почему же тогда есть еще окольные пути через святое писание и пророческие предания? В этом была безвыходность ашаритизма. Едва ли можно оспаривать, что непосредственное усвоение целебной истины не только возможно, но даже желательно. Ибн аль-Араби (ум. 1240) смело не обращал внимания на такие противоречия и претендовал на то, чтобы получить знание о Боге и мире сокровенного в неожиданной форме; и Умару ас-Сухраварди (ум. 1234), очень образованному в области суфизма тринадцатого-четырнадца-того веков, не были чужды подобного рода представления; его главный труд носит программное название «Милостивый дар познания». Но оба выделяют не начало, а кульминацию развития, зародившегося в одиннадцатом веке внутри старого шариата на научной основе. Хорасанец Абу Сайд абил-Хаир (ум. 1049) соединил в себе аскетизм традиционного стиля с качествами святого", из-за чего вступил в конфликт с учеными-правоведами182. То, что индивидуальность человека была непостоянной, а его дела отличались постоянством еще меньше — это было так точно подчинено знатоками шариата и виртуозами воздержания разнообразным правовым нормам, — это все непонятно тем ученым, так как они не осознают тождественность любимого и любящего, творца и стремящегося к нему творения183, так однажды ответил Абу Сайд на вопрос. И в его кругу экстаз, вызываемый музыкой и танцами, использовали, чтобы приблизиться к Богу, — практика, тогда еще считавшаяся предосудительной184.
Ибн Хальдун сознавал, что суфизм дервишей, который он тоже резко отвергал, был совершенствованием старых воззрений. В одной статье о суфизме он отличал получение знаний с помощью откровения, что характерно для Пророка, от опыта видений святого, который Ибн Хальдун понимает как непосредственное открытие истины. Антропологические предпосылки, на которых основывается его теория, должны быть разъяснены в другой связи185. Добытое знание, в противоположность увиденному, можно скорее выразить словами; призывают Пророка, чтобы он объявил, предупредил. У святого — иначе! Открытие истины выпадает на его долю только в конце его долгого пути, на котором он подвергает себя величайшим нагрузкам. И эти нагрузки соответствуют в основном идеалам старого суфизма, связанного с исполнением шариата. Они, по Ибн Хальдуну, бывают трех видов: страх перед Богом, причина которого кроется в стремлении спастись и который побуждает строго соблюдать запреты Бога; воспитание души согласно нормам образа жизни, которые предписывают Коран и пророческие предания; подавление сил, которые воздействуют на утверждения «Я» перед Богом, а также укрощение телесных побуждений, пока тело не будет похоже на труп. Страх перед Богом и укрощение страстей души полностью созвучны шариату. Затруднения вызывает третье усилие суфизма; здесь слишком легко можно перейти границу с монашеским образом жизни, запрещенным в исламе, но, прежде всего, определенные лишения, связанные с покаянием, могут принести к такому помутнению сознания, что человек не в состоянии будет управлять своими действиями 186. Но вообще, говорит Ибн Халдун, как раз только третье усилие вызывает видение.
В страхе перед Богом и в укрощении страстей души Ибн Хальдун видит необходимость первых ступеней укрощения плоти; только тот, кто живет по закону и управляет своими страстями, может продолжать путь к духовидцу, к святому. Именно эта необходимость отвергается суфизмом дервишей. Так, у его адептов не хватает даже укрепленной исламской веры, чтобы правильно истолковывать восторженный возглас «Хвала мне! Как я могуществен!» Баязид Бистами выкрикнул это в экстазе, и нужно знать, что такое проявление нельзя воспринимать буквально. Ибн Хальдун бросает упрек в адрес суфизма дервишей за неподходящую попытку получить представление о тайне тех, кажущихся противоречащими закону слов и установить их космологическую или метафизическую первопричину. Суфизм дервишей всегда означает и науку о в конечном счете непознаваемом, то есть исследование явившегося в видениях с использованием терминологии, заимствованной из наук, изучающих предметы, которые могут восприниматься чувствами, а оцениваются разумом. Основой всех этих неприемлемых новомодных умозрений о сокровенном является, как подробно объясняет Ибн Хальдун, учение о единственности Бога187.
В старом суфизме, связанном с шариатом, сознательно отказались от подобного. Насколько это было правильно, видно сейчас: суфии-еретики злоупотребляли распространенным учением о пути суфиев, чтобы совратить невежд и легковерных к признанию неисламского учения Ибн аль-Араби и других провозвестников единственности Бога. В одном послании Ибн Хальдун предостерегал власти, чтобы они воспрепятствовали таким проискам, так как уже повсюду у населения циркулировали сочинения тех лжеучителей. Правители, обязанные заботиться об умножении благ людей, должны были принять меры против этих происков. Если эти книги заполучили, то их нужно сжечь или смыть текст со страниц188.
