Сталин, очевидно, пришел к выводу о том, что внутри КПК Мао Цзэдун обеспечил себе к тому времени такую поддержку, что всякая борьба против него внутри его партии была в то время бесперспективна. Сталин своим таким шагом рассчитывал также выбить из рук Мао Цзэдуна его «старые козырные карты», то есть его утверждения о том, что Сталин продолжает пытаться внутри КПК опираться на кого-то из китайцев, которые выступают против Мао Цзэдуна.
К изумлению и негодованию Сталина, оказалось, что это совсем не так. Мао Цзэдун проглотил жертв, которые были предложены ему Сталиным. Он был действительно доволен. Но ему этого оказалось мало. В дальнейшем, совсем скоро, он поступил так, что это никак не укладывалось в ожидания Сталина; Мао Цзэдун продемонстрировал, что его отношения со Сталиным в настоящем и будущем — это непрерывная борьба.
Сталин исходил из того, что во внутрикитайских делах теперь, с образованием КНР, он может демонстрировать Мао Цзэдуну свое полное понимание и отдавать их полностью на откуп Мао Цзэдуну. Но в мировых делах Сталин требовал от Мао Цзэдуна по крайней мере подтверждения того, что в самом главном, в вопросе о том, чтобы занимать единые позиции там, где речь идет о противостоянии с США, Мао Цзэдун будет следовать за ним, за Сталиным, так как себя Сталин видел руководителем всего мирового лагеря борьбы против США. Подспудно Сталин имел в виду и следующее: борьба в мировом масштабе была столь острой, что все остальные вопросы, в том числе и трудные проблемы в двусторонних советско-китайских отношениях (вопросы территориального порядка и вопросы, касавшиеся границы), должны быть заморожены, стать на какое-то время «неприкасаемыми», если хотите, подчиненными относительно главного вопроса — противостояния с США.
И вдруг Сталин обнаружил, что Мао Цзэдун желает быть, как он это хотел бы называть, полностью независимым и самостоятельным от него не только в том, что касалось внутрикитайских дел, но и по вопросам мировой политики. Да дело было даже не в независимости и самостоятельности в мировых вопросах, а в том, что Мао Цзэдун фактически отказывался становиться надежным союзником Сталина в этих вопросах. Иначе говоря, со стороны Мао Цзэдуна можно было ожидать подвоха. Мао Цзэдун, как стало ясно Сталину, был способен при подходящих условиях, то есть тогда, когда СССР не сможет силой защищать свои границы и территории, а впрочем, в той или иной степени и гораздо раньше, поставить свои требования к СССР (касавшиеся вопросов о территории и о границе) на первый план, невзирая на существование США; да даже более того, именно такая постановка вопроса Мао Цзэдуном переводила его со временем и по сути дела в положение силы, с которой должны были считаться и СССР, и США. Мир становился или мог стать не биполярным (СССР — США), а по крайней мере триполярным (СССР — США—КНР), а до той поры и в конкретных условиях того времени позиция Мао Цзэдуна была выгодна США и не выгодна Сталину, следовательно, для Сталина шаг Мао Цзэдуна был предательством по отношению к нему со стороны Мао Цзэдуна на мировой арене.
Однако Сталин был вынужден спасать то, что можно было спасти из двусторонних советско-китайских отношений, и в то же время использовать реальную заинтересованность КНР в помощи со стороны СССР в военном и экономическом плане, поэтому он был вынужден в ответ на молчание Мао Цзэдуна тоже промолчать, затаить в себе свои мысли и попытаться на практике двинуть вперед дело обсуждения текста советско-китайского договора.
Что же касается характера Сталина, то весьма примечательно, что он, с одной стороны, проявил недюжинную выдержку и силу и постарался сохранить хотя бы внешне теплую атмосферу в двусторонних отношениях; попутно заметим, что власти и харизмы Сталина в тот вечер и в ту ночь хватило для того, чтобы заставить пить и плясать перед собой не только своих подчиненных, но и подданных Мао Цзэдуна, то есть всех, кроме самого Мао Цзэдуна.
Мао Цзэдун, со своей стороны, видел ситуацию как чрезвычайно серьезную. Упор на формальные моменты, на международные обычаи, ссылки на международное право и практику, которые делали фактически и Сталин, и Молотов, не были убедительны для Мао Цзэдуна.
Да и вообще необходимо сказать, что и Сталин, и Мао Цзэдун, когда кому-либо из них это было выгодно, ссылались на международное право, прямо и громогласно или в своих оценках для внутреннего пользования. Так, Мао Цзэдуну не нравилось нарушение Сталиным норм международного права, когда он поставил вопрос о неподсудности советских граждан, советских специалистов китайским властям и законам в тех случаях, когда они нарушили бы законы и правила, действовавшие на территории КНР. Со своей стороны, Сталин ссылался тоже на нормы международного права, на международные обычаи, когда речь шла о согласованном общем демарше официальных властей обеих стран перед лицом США и всего мира. И в то же время и Сталин, и Мао Цзэдун не считались с позицией партнера-со-перника, если полагали это для себя выгодным и необходимым.
Сталин и Мао Цзэдун действовали в конечном счете как два «самодержца», как те, для кого иной раз вынужденно существовали некие «законы», а иной раз такие «законы» для них и не существовали, как те, кто способен на нарушение всякого «закона», на «беспредел». Для Сталина и Мао Цзэдуна любой «договор» или «соглашение», любая даже уже согласованная международная акция, даже уже осуществленное дипломатическое признание другого государства (СССР, МНР в одном случае; КНР или Китайской Республики в другом случае) — это только «бумажка», которую при необходимости можно не заметить и обойти.
Сталин и Мао Цзэдун внешне прикрывались положениями как бы общей для них «теории», то есть марксизма-ленинизма, а именно ссылались на интернациональный долг, на классовую солидарность, хотя сутью их политики была всегда смертельная борьба против всех тех, кого они в данный момент считали своими противниками; речь шла о борьбе не на жизнь, а на смерть, острием против острия, то есть о борьбе с целью уничтожения противника всеми доступными средствами; при этом предполагалось, что разрешены все приемы: и те, что уже использует против тебя противник, и те, до применения которых противник еще не додумался.
Сталин и Мао Цзэдун исходили при этом как бы из интересов своих наций. Сталин защищал интересы русских, как утвержда-
25 — 1897 ли в КНР, когда хотели уязвить Сталина в отступничестве от интернационализма. Мао Цзэдун защищал интересы китайцев, как говорили в СССР, упрекая Мао Цзэдуна в великоханьском национализме. В общем, стороны обвиняли одна другую в великодержавном шовинизме. Частично это было и так, и вообще анализ с точки зрения национальных, а не классовых интересов больше объясняет в политике Сталина и Мао Цзэдуна. Однако на самом деле все решалось или определялось для каждого из них тем, что было еще более важным, самым важным и для Сталина, и для Мао Цзэдуна, а именно борьбой каждого из них за сохранение власти, за приобретение еще большей власти, то есть их собственными эгоистическими интересами, которые фактически превалировали над всем остальным.
Мао Цзэдун, размышляя о том, что тогда происходило, мог сопоставлять содержание дипломатического демарша СССР, то есть заявления министра иностранных дел СССР А. Я. Вышинского, с тезисами своей собственной статьи, которая была опубликована в виде интервью руководителя управления информации Ху Цяому китайскому корреспонденту.
В своей статье (в интервью Ху Цяому) Мао Цзэдун называл утверждения Д. Ачесона «клеветническими». Однако если попытаться разобраться в том, что именно не нравилось Мао Цзэдуну, то оказывалось, что он упрекал США в том, что основой их политики было стремление превратить Китай в свою колонию, что они оказали за несколько последних лет помощь Чан Кайши в размере 6 млрд долларов, что США неверно понимали и свои собственные интересы, и интересы Китая. Из всех тезисов Мао Цзэдуна в данном случае следовало, что он выдвигает те условия, при принятии которых США могли бы надеяться на благоприятное развитие двусторонних отношений с КНР; более того, в этом случае по-иному стоял бы, очевидно, с точки зрения Мао Цзэдуна, и вопрос об отношениях между КНР и СССР. Особенно привлекала внимание цифра американской помощи Чан Кайши. Нельзя исключать того, что Мао Цзэдун заранее хотел принизить размеры той помощи в виде займа, которую в то время Сталин мог оказать Мао Цзэдуну (этот заем составил 300 млн долларов и был рассчитан на пять лет (1950-1954); в КНР— КПК демонстративно выражали недовольство столь «скромным» займом). Это был и намек на то, что нормализация отношений
