Зашедший пообедать клиент протягивает мне свою квитанцию. Я легко нахожу его ключи в кабинке и с впечатляющей скоростью срываюсь с места. Его машину нелегко найти: парковочная компания не потрудилась арендовать для ресторана какое-нибудь местечко неподалеку, поэтому мы (конечно, без ведома клиентов) просто ездим по округе и пытаемся приткнуть автомобили как можно ближе к Copeland’s. Как только цель достигнута, парковщик набрасывает простенькую «карту сокровищ» на обратной стороне квитанции, чтобы его сменщик мог потом найти машину. Мой коллега Чип рисует все карты так, что найти машину всегда трудно. Но я все-таки нахожу ее и подкатываю к тротуару, держа дверь открытой, конденсат с кондиционера стекает мне на ноги, как талая вода весной, и клиент протягивает аккуратно сложенную купюру: «Здесь чертовски жарко, сынок. Это тебе за то, что ты так бегаешь».

Это двадцатидолларовая банкнота. Чип, уже вернувшийся и занявший пост у будки, приложил руку к бровям, изо всех сил пытаясь разглядеть ее. Я подхожу к ящику для чаевых и начинаю засовывать ее внутрь, и тут Чип говорит:

– Нет. Нет! Что ты делаешь, Томми? Ты что, не держишь наготове пару долларов, чтобы подменить ее? Пожалуйста, не суй туда эту двадцатку. Пожалуйста. Она твоя. Тот чувак сказал, что это тебе.

– На самом деле, она предназначалась фирме Copeland’s Valet Parking Corporation, – говорит человеческая опухоль, поставив стакан потеть рядом.

– Вы что, и правда пьете «Оползень»[2]? – интересуется Чип.

При помощи ключа от автомобиля я проталкиваю банкноту в щель и занимаю место рядом с Чипом. Опять на солнце. А начальник смены снова уходит в тень.

– Я слишком стар для этого. Делиться чаевыми? Если отдавать руководству сорок процентов, нам остается всего шестьдесят, и их нужно разделить на двадцать с лишним бегунов в штате, да еще вычесть налоги, и угадай, кому на руку такая математика, кто прикарманивает наши чаевые? Взрослый дядя, попивающий чертов «Оползень». – Должно быть, до этого Чип разговаривал сам с собой, потому что теперь он повернулся ко мне:

– Как ты думаешь, он сдаст эту двадцатку в кассу? Или оставит ее себе? Мы никогда не видели здесь хороших чаевых. Знаешь, что я слышал? В центре открывается новый отель. Слыхал? Наверняка он будет пятизвездочным. – Он произнес это слово так, будто оно было волшебным и, пожалуй, слишком хорошим для его языка: «пятизвездочный». – И они набирают парковщиков. А клиенты Copeland’s ни черта не хотят раскошеливаться.

Чип с широкой улыбкой принимает квитанцию от возникшего перед ним клиента и кладет ключи в будку.

– Черт побери, чувак, это «мазда», – говорит он мне тихо. А потом клиенту:

– Я не заставлю вас долго ждать в такое пекло, сэр! Я сбегаю за вашей машиной.

Затем он подрывается с места: очень смешно наблюдать, как он скачет галопом и на полном ходу поворачивает за угол.

Чип пригоняет «мазду» в рекордно короткий срок и подкатывает к краю тротуара.

– Кондиционер включен, и для вас негромко играет классический рок, сэр.

Клиент кладет ему в руку нечто, что заставляет Чипа скривиться. Он не двигается с места, по сути, мешая клиенту сесть в его собственный автомобиль, и раскрывает ладонь, давая двум двадцатипятицентовым монеткам сверкнуть на солнце. Напряженно и надрывно, как будто страдая от сильной физической боли, он говорит:

– А что, спасибо вам огромное, сэр.

Затем он слегка поворачивается и вытягивает руку, не сжимая ладони, и монеты снова сверкают на солнце.

И тут он коротко замахивается и швыряет монеты на землю.

Они описывают дугу, пролетают через дорогу и падают на сухую траву на нейтральной территории, прямо под колеса проезжавшей мимо машины.

Я вижу на лице клиента шок, смятение, ужас. Чип решительным шагом пересекает улицу Сент-Чарльз и оказывается на нейтральной территории. Подняв четвертаки из травы, он направляется в дальний конец улицы, а затем – по Наполеон-авеню, в сторону Мид-Сити; работа, ресторан, начальник смены и я – все это исчезает в его зеркале заднего вида.

Я отпахал смену. А потом прислушался к его совету поискать работу в отеле.

Осознавал я это или нет, но для меня оказалось чертовски важным увидеть реакцию Чипа на то, что казалось лишь незначительным оскорблением. Я видел, как эмоционально он воспринял слишком маленькие чаевые. А потом наблюдал, как он нагнулся, нашел четвертаки в траве и унес их с собой. Я ничего тогда не понял. Пока.

Итак.

Гостиничное ориентирование. Они брали на работу почти всех. Любого, кто прошел тест на наркотики.

Я его прошел, не волнуйтесь.

А вот Чип – нет.

River Hotel, имеющий отношение к дорогому бренду, известному тем, что он не был по карману почти никому, строился прямо на Чартерс-стрит, в центре Нью-Орлеана. Спустя три недели после открытия он все еще находился в стадии строительства. Тем не менее всех нас наняли, сшили нам форму и начали платить жалованье. Неделю назад я зарабатывал деньги и отдавал их идиоту, попивавшему коктейли в теньке. Сейчас я еще даже не начал работать, а уже получал зарплату. Причем хорошую. И никто даже не произносил слова «прислуга».

Нет, не то чтобы они вообще не разговаривали. Они то и дело твердили какие-то слова: «сервис», «пять звезд», «честность», «лояльность». И короткие фразы вроде «отклики клиентов» и «предугадывать потребности». А потом еще длинные фразы на миллион долларов – например, «пододеяльники из особого египетского льна». Они каждый день устраивали на работе занятия в уже отделанных конференц-залах, где столы были накрыты египетскими (по нашему убеждению) тканями и украшены графинами с ледяной водой, которую мы наливали в хрустальные бокалы, чтобы промочить горло после того огромного количества выпечки, которое они нам скармливали. Они с одержимостью маньяков учили нас, как распознавать то, что называется «невысказанными потребностями постояльца».

– Человеку нужна его машина, и для этого ему не требуется ничего говорить. Возьмите его квитанцию. Заработайте этот доллар, поняли меня?

Эта реплика донеслась из задней части аудитории. Я повернул голову, чтобы взглянуть на тех, кто, как я полагал, был моими коллегами: троих чернокожих парней, которые не особенно придерживались правил этих занятий по ориентированию.

– Томми, вы можете привести пример невысказанных потребностей гостя?

На мне даже не было бейджа: эти маньяки гостеприимства выучили каждого по имени.

– Ну, мадам…

– Можете называть меня Триш. Я начальник отдела рецепции.

– Ну, э-э, Триш… – На «галерке» послышался приглушенный смех. – Возможно, когда они приезжают на грязной машине, мы могли бы ее помыть?

– Прекрасный пример.

– Подождите. Вы хотите, чтобы я отогнал машину к своему дому в Найнс Уорд, чтобы помыть ее? Или принести принадлежности для мытья с собой?

– Перри, верно?

– Да, Перри.

– Перри. Ты подходишь ко мне в любое время, и я выдаю тебе деньги из кассы отеля на мытье машины, замену шины или покупки музыкального диска, который, как вы думаете, этот клиент хотел бы послушать на обратном пути. Со всем, что только придет вам в голову, вы можете подойти ко мне.

– Ладно, черт возьми…

За день до торжественного открытия они перегородили часть улицы Чартерс-стрит (кстати, произносится именно так, «ЧартЕРС», невзирая на очевидную французскость этого слова[3]. Кроме того, мы произносим Calliope как «КэлиОУП». «Бургундский» получается как «берга́ндский», а уж названия улицы Чупитулас или города Начитоша и близко не напоминают правильное произношение). Они собирали нас в стройные группы, наши новые начальники держали над головами большие, качественно сделанные плакаты с названиями отделов. «Стойка регистрации». «Парковщики». «Прачечная». «Продажи и маркетинг». «Посыльные». «Швейцары». «Продукты питания и напитки». И, конечно, «обслуживание номеров», самая большая группа примерно из ста пятидесяти чернокожих дам, одетых так, будто они собирались в клуб. Парковщики сбились в небольшую кучу, не общались друг с другом и разглядывали уже законченный отель.