Людвига Хольстейна с поэтами-символистами сближали глубокая любовь к природе, чувство гармонии с окружающим миром. Полемизируя с поэтами религиозно-мистического течения, Хольстейн писал: «Да, я верую, но верую во все живущее». Большинство его стихотворений написано во время и после первой мировой войны (сб. «Листва», 1915; «Мох и земля», 1917; «Когда созревают яблоки», 1920). В них воспевается природа без всякой мистической окраски.
Важное место в истории датской культуры конца века принадлежит поэту и переводчику Тору Ланге. Его стихотворения в духе символизма неоднократно печатались в журнале «Башня», однако главная заслуга Ланге не в оригинальном творчестве, а в переводческой деятельности. Поэт долгие годы жил в России, увлекался русской литературой и переводил на датский язык стихи Пушкина, Лермонтова, А. К. Толстого, Фета, Ап. Майкова, Бальмонта и многих других. Высокую оценку датской критики заслужил перевод Ланге бессмертного памятника древнерусской литературы — «Слова о полку Игореве», сделанный впервые. Ланге написал и множество статей, очерков и заметок о русских писателях.
Среди датских прозаиков 90-х годов особое внимание привлекли к себе писатели, развивавшие традиции психологического реализма Германа Банга. В критике за ними закрепился термин «школа копенгагенского реализма». Петер Нансен (1861—1918), Карл Ларсен (1860—1932), Свен Ланге (1868—1930), Агнес Хеннингсен (1868—1962), Карен Михаэлис (1872—1950), Густав Вид, как и Герман Банг, изображали внутренний мир человека, исследовали психологические и нравственные конфликты. Банговское изображение любви, семейных отношений, таящих за своей заурядностью сложные конфликты, в значительной степени стало примером для писателей, обращавшихся к тем же темам. Этому посвящены рассказы и повести Петера Нансена (сб. «Молодые люди», 1883; повести «Один дом», 1891; «Записки студента», 1892; «Дневник Юлии», 1893; «Мария», 1894, и др.). Роману «Благословение Бога» (1895) Нансен предпослал эпиграф: «Благословение бога никогда не снисходит на любящих». Тема неравного брака, разочарования в жизни и тоски по идеалу звучала в романе Карла Ларсена «В старом районе Копенгагена» (1889), сюжетное построение которого напоминает роман Банга «У дороги» (1886). К теме неравноправия женщины в семье и обществе обращались Свен Ланге (роман «Деяния сердца», 1901) и поборница прав женщин, Агнес Хеннигсен (романы «Дочери Польши», 1901; «Большая любовь», 1917, и др.). Эта же тема волновала и Карен Михаэлис. Заслуженную славу принесли писательнице отмеченные тонким психологизмом романы «Девочка» (1902), «Мамочка» (1902), «Опасный возраст» (1910), «Эльси Линдер» (1912), «Маленькая женщина» (1921), «Девочка с цветными стеклами» — первая и наиболее значительная часть цикла «Древо познания добра и зла» (1924—1930) и др.
Центральной фигурой среди приверженцев психологического реализма был в 90-е годы Густав Вид. Один из наиболее выдающихся датских сатириков, которого часто принимали за насмешливого циника, он не отступал от позиции художника, болезненно переживающего несовершенство человеческой природы и мира. «Когда мир так отвратителен, лжив и лицемерен, можно ли поверить, что Бог существует?» — писал Вид в своем дневнике. Настойчиво и последовательно Вид стремился разрушить иерархию ценностей, воздвинутых как социальными реалистами 70—80-х годов, так и поэтами-символистами. Он едко иронизирует и над прекраснодушной, как ему казалось, мечтой о гармонии человеческих отношений, и над еще более наивной верой в единство природы и духа.
В отличие от брандесианцев, равно как и от поэтов «Башни», Вид изображал окружающую природу чаще всего как обезличенную материю. В самые, казалось, взволнованные описания природы он вкрапливал выражения, своим комическим эффектом взрывавшие ткань лирического повествования; или, заканчивая повествование грустным лирическим пассажем, в конце ставил фразу: «А вдалеке, как водится, слышался лай собаки» (роман «Злоба жизни»). Слова «любовь», «народ», «природа», «родина» писатель, воспринимал как стершиеся клише и, как правило, ставил их в кавычки, подчеркивая, что с этими высокими понятиями следует обращаться очень осторожно. Вид «гримасничал», но за его сарказмом, выраженным в карикатурах, гротескных образах, чаще всего скрывались беспомощность, тоска по вечным ценностям, опошленным бездуховностью мещанской жизни.
Расщепленность авторского сознания заметна уже в первых сборниках новелл Вида — «Силуэты» (1891), «Детские души» (1893), «Дети людей» (1894). В юмористических зарисовках быта и нравов датской провинции, основанных на воспоминаниях детства писателя, чувствуется горечь автора. В романах «Род» (1898), «Злоба жизни» (1899), «Кнагстед» (1902), «Отцы ели виноград» (1908), «Пастор Сёренсен и Ко» (1913) картина жизни становится еще более гротескной и мрачной. В романе «Род», как и в «Безнадежных поколениях» Банга, звучит натуралистический мотив биологического вырождения личности. «Больной род! Гнилой род! Нет у него будущего!» — эти слова в финале романа старая баронесса, считающая себя последней опорой вырождающегося рода, бросает в лицо своему сыну. Баронесса знает, что сын убил жену и ее любовника, но не вина сына, а его раскаяние и готовность отдать себя в руки правосудия вызывают ее гнев и презрение. Ни старая баронесса, одержимая ницшеанской идеей сверхчеловека, ни ее безвольный, опустившийся сын не вызывают сочувствия автора.
Мотив наследственности и неотвратимой власти полового инстинкта звучит и в романе «Отцы ели виноград», по-прежнему сочетаясь с крайне пессимистическим взглядом на жизнь и на человека. Романы «Злоба жизни», «Кнагстед», «Пастор Сёренсен и Ко» продолжают линию бытописательных новелл. Действие объединено вокруг главной фигуры всех этих романов — таможенного контролера Кнагстеда. В «Злобе жизни» сатирически изображаются нравы провинциального городка. От шуток Кнагстеда, прозванного в городке «злобой жизни», страдают и враги и друзья. Заветная мечта Кнагстеда — «ощутить полное равнодушие к жизни как высшее блаженство». Но это циничная маска, под которой человек, утративший веру в жизнь, прячет свое отчаяние.
Среди персонажей Вида особое место занимают «маленькие», «униженные и оскорбленные» люди, судьбы которых складываются из цепи постоянных мучений, несправедливых обид, физических и душевных страданий. В структуре его романов подобные персонажи располагаются, как правило, на периферии повествования, но именно им отдано сочувствие писателя, озаряющее его произведения светом гуманности.
К началу нашего века Вид стал широко известен и как драматург, автор пьес «Эротика» (1896), «Дворянство, духовенство, буржуа и крестьяне» (1897), «Слабый пол» (1900), «Любительница танцев» (1905) и др. Многие из них он писал на основе собственных новелл и романов. Подобно Бангу, создателю «драматического романа», Вид синтезировал в своих пьесах, предназначенных не столько для постановки, сколько для чтения, качества двух жанров, объединил некоторые особенности «драматического действия» и «эпического повествования» сочетая густой, насыщенный и очень живой диалог с пространными, раскрывающими «подтекст» слов и поступков авторскими ремарками.
Лучшие из пьес Вида 90-х годов дают сатирические социально-характерные портреты представителей разных слоев общества. В драматургии начала века наряду с сатирическими тенденциями усиливается пессимизм автора, намечаются предвестия экспрессионистской драмы и даже драматургии абсурда.
На рубеже веков в датской литературе возникло мощное течение, именуемое «новым реализмом», — термин, устанавливающий генетическую связь с критическим реализмом 70—80-х годов, или «народным прорывом», так как в литературу вступили писатели — выходцы из крестьянской и рабочей среды. Ощущение близости к народу, органическая потребность жить интересами простых людей стали исходными стимулами творчества Йохана Скьольборга (1873—1950), Йеппе Окьера (1866—1930), Йоханнеса В. Йенсена (1873—1950), Якоба Кнудсена (1858—1917), Мартина Андерсена Нексе (1869—1954) и др. Для многих писателей «нового реализма» характерны социальная направленность творчества, вера в общественный и духовный прогресс и конечное торжество справедливости, даже если существование их героев трагично. Эти писатели отвергали как настроения символистов, так и безрадостный взгляд на мир «копенгагенского реализма», а также его почти «камерную» тематику. Они проявляли обостренный интерес к народной жизни, народной культуре, к живому разговорному языку.
