Поль снова взялся за письма Карины и стал читать все подряд, пытаясь глубже проникнуть в тайны их семьи. Только благодаря письмам незнакомой женщины Поль узнал, почему в двенадцать лет его выселили в мансарду. У брата, оказывается, в тот период были постоянные кошмары, он мучился страхом смерти, боялся, что задохнется, засыпанный песком. Просыпаясь ночью в слезах, Ахим бежал в постель к матери, а папе это очень не нравилось. Чтобы спасти мир в семье, мама часто спала вместе с младшим сыном в детской. В то время они и решили, что Поля надо переселить, чтобы он мог спокойно отдыхать.

Из всех писем Карины лишь одно было вложено в конверт и тщательно заклеено. С угрызениями совести Поль вскрыл конверт.

«Милая Хелена, я потрясена тем, что узнала из твоего письма. Мне очень жаль, что ты потеряла ребенка, но подумай, сколько эмбрионов погибает в первые недели своей жизни, и никто не знает, почему именно. Бывает и наоборот, когда, несмотря на тяжелое психическое и физическое состояние матери, рождается абсолютно здоровый младенец.

И чем больше я хочу проникнуться твоей болью, тем меньше понимаю твои упреки в адрес Ахима. Я понимаю, этот ужасный случай поверг всех вас в шок, но Ахим слишком мал, чтобы понимать все последствия своего поступка. В любом случае ты не должна его винить в гибели мальчика и тем более в том, что случился выкидыш. И не обижайся на меня, пожалуйста, но тебе вообще не надо было знать, что это могла бы быть дочка».

«Боже мой, какие у нас странные были родители!» – думал Поль. Ведь во всех семьях детей готовят к появлению братика или сестрички. Почему он даже не имел понятия о беременности матери? Не помнит, что мама была нездорова или расстроена? Только смерть чужого мальчика, который задохнулся под кучей песка, врезалась в его память. Вся их семья была потрясена.

Аннетта проснулась от жалобного крика. Поскольку Поля явно мучил ночной кошмар, она попыталась осторожно разбудить мужа.

– Мама пришла ко мне, словно в сказке, и спросила: «Что, мое дитятко? Что, козлик мой?»[16] – пожаловался Поль, с трудом просыпаясь.

Переполняемая сочувствием, Аннетта подвинулась к нему ближе, взяла за руку и стала утешать, шепча ласковые слова.

Поль снова заснул, но двумя часами позже Аннетта снова услышала его бормотанье:

– Она не умерла, мне Маркус только что сказал, что это ошибка. Мама жива!

По собственному опыту Аннетта знала, что этот сон будет еще много раз повторяться в разных вариантах. Правда, сейчас ей уже не снились ни мать, ни отец, но иногда она по-детски просила у родителей совета или помощи, и ей всегда казалось, что они слышат ее.

Утром Поль чувствовал себя усталым и разбитым. Сумеет ли он когда-нибудь вырваться из плена своей семьи? Или отец с матерью всю его жизнь будут стоять у него за спиной, живые или мертвые, не говоря уже о брате? В отличие от него Ахима с восьми лет мучили кошмары. Поль никогда не спрашивал у него, когда они прекратились.

За завтраком он пытался обсуждать насущные вопросы и говорить с Аннеттой нормальным тоном.

– В родительском доме слышно, как дождь стучит по листьям плюща. И ничто на свете не может меня усыпить лучше. А у нашего дома нельзя развести какую-нибудь растительность?

– Можно что-нибудь посадить у пристройки, – ответила Аннетта, – но о доме не может быть и речи.

Поль поздно сообразил, что его слова прозвучали слишком требовательно.

– Я не хотел все взваливать на тебя, – поправился он. – Я мог бы и сам посадить дикий виноград или плющ, а осенью мы могли бы вместе убирать опавшие листья.

Теперь Аннетте стало ясно, что он ее неправильно понял.

– Пауки, – объяснила она. – Терпеть не могу эту восьминогую мерзость.

После второй чашки чая Поль отвез Аннетту к врачу, а свою черную мантию – в химчистку. Рукава уже лоснились, сатиновые обшлага все были в чернильных пятнах. Он никогда не чувствовал себя удобно в этом плохо скроенном длинном кафтане. Наконец с большой неохотой направился к себе в контору, куда к обеду должен был подъехать Маркус. Хотя его бюро и находилось в центре Мангеймского Квадрата, в так называемом Фильсбахе,[17] но располагалось на третьем этаже в номе без лифта. Об удобствах говорить было трудно, но арендная плата все равно была очень высокой. Поль уже не раз консультировал и самого хозяина турецкой кафешки на первом этаже, и его посетителей, а в отместку съел у Гюркана немало вкусностей. В парадном, как всегда, стояли три велосипеда, которым здесь было не место; стены горчичного цвета малышка Хюлья из самых лучших побуждений украсила фиолетовыми стикерами Бэтмена, фотографиями кошечек и наклейками с футбольной командой «Галата-сарай».

Поль, запыхавшись, поднялся по сорока двум ступенькам и наконец очутился в кабинете. Все было именно так, как он и предполагал: за время его отсутствия накопилась масса почты, а партнер поздоровался с ним без малейшего сочувствия.

– Правда? Сразу оба? – спросил он, полируя ботинок, предварительно на него поплевав. – Что ж, ничего не поделаешь. Умерли так умерли.

Аннетта часто упрекала Поля, что он по роду своей профессии общается со всяким сбродом, но его коллега своим цинизмом и грубостью заткнул бы за пояс любого малолетнего уголовника.

Злость по-настоящему накатила, когда Поль начал вскрывать письма. Защита пьяного водителя, которого уже штрафовали за то же самое, будет стоит много времени и нервов, он знал этого парня и не выносил его; портной-турок, зарабатывающий перешиванием вещей, вежливо напоминал о неоплаченном счете за подгонку пяти пар брюк, которые стали Полю малы. Вообще-то платить за это должна Ольга, подумал Поль и решил с сегодняшнего дня начать худеть.

В этот момент из соседней комнаты вышел его партнер и молча положил ему на стол коробочку.

– Что там? – недоверчиво спросил Поль.

– Пища для нервных клеток: пахлава, «хельва» и «тулумба татлиси», – ответил филантроп.

Поль капнул жидким сиропом, в котором плавали оладьи, на правую штанину.

Потом принялся за объявления туристических бюро; круиз на яхте между островами Маэ, Праслен и Ла-Диг он, наверное, мог бы себе позволить, но есть ли на Сейшелах какие-нибудь развалины? Он с досадой швырнул глянцевый проспект в корзину.

Позвонила Ольга, но не для того, чтобы позвать его на обед в честь их примирения; по резкому тону трех первых слов Поль понял, что любовница очень сердита. Оказалось, она случайно узнала о том, что у него сегодня встреча с Маркусом. Жаль, что он решил нанести ей удар в спину, – она рассчитывала на его лояльность.

Все, увиливать нет смысла, решил Поль. По истории с Ахимом видно, куда может завести постоянное вранье. Нужно внести полную ясность, иначе он потеряет последних близких людей.

– Ольга, может, это ошибка, но Маркус мой хороший друг – я просто не мог ему отказать. Раз я советовал тебе настаивать на получении полных сведений о его имуществе, то по справедливости я не могу бросить Маркуса на произвол судьбы. Я посоветую ему не указывать страховку и срочно переоформить ее на свою польку.

– Спасибо за запоздалые объяснения, – прошипела Ольга. – Даже я, дура, доперла, что ты двурушничаешь, и к тому же бездарно. Впрочем, ты и любовник-то паршивый, худший из всех, что были у меня за последние годы. – И бросила трубку.

– Черт, – пробормотал Поль чуть ли не с облегчением. Если после смерти отца он, к стыду своему, все время думал о сексе, то после смерти матери это желание испарилось. Так что он не слишком расстроился, что Ольгино «дело» отправилось в архив, – во всяком случае, поститься теперь будет проще.