Любовь моя! Нет, я все-таки черств. Как мог я равнодушно смотреть на то, как умирала в тебе, еще такой юной и живой, последняя отчаянная надежда, а вместе с ней потухали твои всегда прежде веселые глаза? Как мог? Пусть эти мысли навечно вдавят в мою душу тяжелый камень, пусть же всегда теперь меня будут мучить совесть и боль.
В воздухе кружился снег, а Саша начала обижаться. И мне это не нравилось. Это не соответствовало моим правилам. Уже не была она такой податливой и ласковой, как прежде.
Все чаще пыталась она меня оттолкнуть.
– Тебе наплевать на меня, тебе нужно от меня только одного! – с горькой яростью восклицала она.
Я морщился. Ни к чему были мне эти объяснения.
– Ну неужели я такой никчемный человек, что больше ни на что не гожусь?
– отчаянно спрашивала Саша.
Меня это утомляло. Разумеется, она была прекрасным человеком. Милая девчушка, добрая и смышленая – мне все было приятно в ней: ясность ее глаз, открытая улыбка, шаловливый, игривый характер. С ней было весело и интересно, а было бы еще веселее и интереснее, если бы мне все это было нужно, но это было не так, но этого-то она и не хотела понять. Я хорошо к ней относился, и искренне желал ей счастья, которое она обязательно найдет, когда встретит человека, который оценит все ее замечательные качества.
Она была просто маленьким золотцем, звездочкой с неба, мечтой – но только не для меня, я свою мечту уже нашел.
Хороший мой, маленький человечек, как обманчивы бывают грезы!
– Не приезжай больше! – говорила она с обидой.
Я пожимал плечами. Что ж, как вошла она в мою жизнь, так и уйдет. Буду изредка вспоминать с теплой улыбкой, но скучать не буду. А обиды… Какие могут быть обиды? Она сама на это согласилась. Она знала, на что идет.
Сашенька моя! Сашенька. Как мог я, такой взрослый, быть таким бездушным с тобой, как мог так обижать тебя – маленькую, слабую, наивную влюбленную девочку, которой было всего пятнадцать лет?
И ты сдавалась, ты унижалась передо мной, ты кидалась мне на шею – и я бессовестно целовал твою нежную девичью кожу, жадно сжимая тебя в своих объятьях…
Милая! Где сейчас эти пушистые хлопья белого снега, где звонкое журчанье первых ручейков, где – призрачные лучики предзакатного солнца? Все пронеслось в один миг! Все промчалось, оставляя за собой радостный каскад ярких весенних цветов, а я не заметил.
Помнишь, как ты увидела первый цветок? Маленький желтый цветочек, решительно высунувший пушистую головку из-под еще непрогретой земли и потянувшийся к теплому солнышку своими тонкими ручками? Потом было много еще цветов, но я помню, как ты обрадовалась тогда тому – самому первому, самому отважному.
– Он похож на маленького милого цыпленка, правда? – восторженно закричала ты. А я улыбнулся и поцеловал тебя. И забыл обо всем этом, не вспоминая до теперешнего времени – времени, когда моя тоскующая душа болезненно заглядывает в прошлое, жадно впитывая каждый миг прекраснейшей сказки, которую я сам пожелал прекратить.
Каким я был дураком!
Тогда я уже всерьез занялся своим дипломом и перестал приезжать к Саше. Диплом был удачно защищен, я был доволен собой, но забот у меня стало не меньше. Люда изъявила желание поехать со мной на море в один из летних месяцев, и мне пришлось самозабвенно погрузиться в рабочий процесс, чтобы заработать достаточное количество денег для исполнения ее пожелания.
Отдых на море был поистине прекрасным, тем слаще он был оттого, что я его сам заслужил. Однако он стоил мне многих усилий, когда я вернулся домой, поскольку я принялся работать с двойным усердием, стараясь компенсировать потраченное мной на отпуск время. Деньги по-прежнему были нужны, и я по-прежнему трудился. Легче мне было оттого, что мне больше не добавлял хлопот мой институт.
Жизнь шла своим чередом. Люде исполнилось двадцать семь, и я старался, чтобы ее День Рождения обернулся для нее сказкой. Она была моей красавицей, моей королевой, и ее счастье было самым дорогим из того, что я мог себе вообразить.
Я оглянуться не успел, как догорел последний лучик лета, и мне самому стукнуло двадцать четыре.
Наконец я погасил свои долги за машину, и теперь разъезжал на своей блестящей прелести довольный и абсолютно счастливый, все интенсивнее откладывая деньги на квартиру.
Когда выдавалась свободная минута, которая требовала покоя и наслаждения, я бродил по темнеющей осенней улице. Я любил гулять вместе с Людой, медленно прохаживаясь по убранным свежей прелестью позднего октября аллеям, вдыхая прохладный аромат осени моего счастья – обманчивого, как я теперь понимаю, счастья! – разгребая ногами устланные по земле листья рыжих и бардовых цветов, улыбаясь, и строя планы на будущее. Как хорошо было вот так просто идти рука об руку с любимым человеком, заглядывая в глаза, выделяющиеся из миллионов глаз!
Любимая моя, как это все было давно! Как мог я в этом море глаз, отражениях таких разных человеческих душ не распознать одни единственные – твои, такие яркие и живые, светящиеся самой чистой и прекрасной на свете душой?
Любимая! Как мог я улыбаться облетающим листьям и не задумываться о том, какую боль причиняет тебе каждый сорвавшийся с ветки листочек, каждый безнадежно поникший и обветшавший осколочек твоего счастья? Милая! Я навсегда запомню эти прекрасные бардовые листья, вид их зябкой сырости навсегда запечатлится в моей душе.
Минула еще одна зима, которая, признаться, прошла в заботах, но я о них не жалел, так как результатом моих стараний стало осуществление моего давнего стремления – я наконец-то приобрел свой собственный уголок – уютную квартирку, которой я столько времени грезил, предвкушая наше с Людой совместное счастье.
Люда была в восторге. В мгновение ока она переехала ко мне, и потянулись дни моей безоблачной эйфории. Мне казалось, я еще никогда не был так счастлив. Глупый мальчишка, тогда я еще не понимал, что дни моего истинного, единственного достойного жизни счастья давно прошли. Они были тогда, когда я его не осознавал, не желая увидеть, распознать его.
Моя работа к тому времени стала уже стабильной, диплом института сделал свое дело, а заработок вполне приличным. Целые вечера я проводил с Людой, мы самозабвенно наслаждались присутствием друг друга и мечтали о будущем, промышляя о свадьбе, которая была запланирована на будущую осень, мой финансовый достаток мог позволить мне ощущать реальность близости этой мечты.
Неожиданной яркой вспышкой в моей жизни явилась Алена, страстная легкомысленная любовница, добавившая в мою жизнь разнообразия, приобретенная мной для более полного ощущения яркости жизни. Алене было девятнадцать лет. Она заканчивала третий курс какого-то там университета. Она привлекла меня тем, что в плавных движениях ее гибкого тела я подсознательно старался угадать твои, пусть неосознанно и безуспешно. Но очень быстро я понял, что, несмотря на приятные впечатления от встреч с ней, она не вписывается в график моей расписанной по часам жизни, и Алена исчезла из моей жизни так же быстро, как и появилась.
Забыл ли я о Саше? Не думаю, чтобы совсем однозначно. Скорее всего, мне просто было не до нее. Я даже не помню, мелькала ли у меня когда-нибудь мысль позвонить ей. Я занимался своими делами и не думал о том, что не звонил ей уже целый год.
Странно, я даже ни разу не упомянул, каким родом деятельности я занимался. Но это не имеет значения. Особенно это стало неважно после того, как однажды случайно я увидел на улице ее.
Этот день я запомню навсегда. Это произошло, когда лето еще не утратило свою силу и баловало петербуржцев погожими деньками.
Я сидел в машине и курил, ожидая Люду. Она была в гостях у своей подруги, а я собирался встретить ее и отвезти домой.
Люда задерживалась, и в этом, наверное, была ее роковая ошибка. Я сидел, посматривая по сторонам – мне было скучно ждать. Недалеко на площади толпились люди. Лица их были радостны. Я с любопытством принялся разглядывать объект их внимания, отчего мне самому стало радостно. Это была молодая пара – жених и невеста. Глядя на них, мне стало легко и светло на душе. Мне было приятно смотреть на жениха – светловолосого парня лет двадцати с добродушной улыбкой. Он с обожанием смотрел на свою молодую жену, словно он обрел величайшее сокровище, какого ни у кого в мире больше нет и не будет. Я наблюдал за ним и думал о том, что совсем скоро и я также буду смотреть на Люду, наряженную в пышное белое платье, и держать ее за руку – нежно и осторожно, словно она – это прекраснейшее видение, которое может растаять, рассыпаться от любого неосторожного движения.
