– Этот аппарат мы оставим здесь, а параллельный пусть будет у вас, с усилителем, чтобы разбудить тебя в случае чего. Так вот, Правило Номер Один: во время еды запрещаются программы новостей и газеты. Запрещаются также разговоры о делах, о деньгах, о неприятностях. Не допускаются никакие политические дискуссии, упоминания о налогах, о внутренних и внешних политических проблемах. Чтение художественной литературы разрешается только в кругу семьи, не при гостях. Беседовать надлежит исключительно на приятные темы…

– Что, скандалы и сплетни тоже запрещаются? – возмутилась тетя Хильда.

– Смотря какие, милая. Весело сплетничать о друзьях и знакомых, перемывать косточки несимпатичным субъектам – пожалуйста! Итак, что ты собираешься делать с этим Правилом: ратифицируешь, аннулируешь, внесешь поправки или примешь на рассмотрение?

– Ратифицирую без изменений. Не хочет ли кто-нибудь перемыть косточки какому-нибудь знакомому несимпатичному субъекту?

– Могу вам кое-что сообщить про Дубину, – предложил Зебадия.

– Ну-ка?

– Я получил эту информацию из надежного источника, но у меня нет доказательств.

– Для перемывания косточек это несущественно. Ну же, Зебби!

– В общем, эту историю рассказывала сама ее героиня, одна смазливенькая студенточка. Она попыталась вручить Бинни всю себя в обмен на удовлетворительную оценку по общему курсу математики, который совершенно необходим, чтобы получить у нас в университете хоть какую-нибудь степень. Он на то и рассчитан, этот курс, чтобы даже самые тупые спортсмены-рекордсмены все-таки не остались без диплома. А эта мисс Смазли и его завалила – хотя нужен особый талант, чтобы такой экзамен завалить. И вот она попросилась на прием к декану факультета – то есть к Дубине – и сделала ему недвусмысленное предложение. Он дает ей горизонтальные уроки прямо тут, или у нее дома, или у него дома, или в мотеле, она вручает ему гонорар когда и где ему будет угодно. Но чтоб у нее была удовлетворительная оценка.

– Такое случается в любом университете, сын, – заметил папа.

– Я еще не дошел до главного. Рассказывала она эту историю не то чтобы с негодованием – скорей с недоумением. По ее словам, суть ее предложения до Бинни так и не дошла (по-моему, это невозможно, видели бы вы эту девицу). Профессор не ответил ни согласием, ни отказом, не счел себя оскорбленным и вообще как будто ничего не понял. Он велел ей договориться с преподавателем о дополнительных занятиях и о переэкзаменовке. Теперь мисс Смазли всем сообщает, что профессор Дубина – либо евнух, либо робот. И вообще не совсем человек. Абсолютно бесполый.

– Он безусловно туповат, – сказала тетя Хильда. – Но я бы сумела объяснить подобную вещь любому мужчине. Даже если его совершенно не интересует моя прекрасная девственная плоть. Просто я ни разу не обращалась с такими предложениями к профессору Бину, потому что меня не интересует его плоть. Даже в виде шашлыка.

– Хильда, дорогая моя, почему же ты тогда пригласила его к себе на вечеринку?

– Как почему? Из-за твоей записки, Джейкоб… Я не могла бы отказать тебе в просьбе.

– Постой, Хильда, я что-то не пойму… Когда я говорил с тобой по телефону, я попросил тебя пригласить Зеба – будучи уверен, что это его кузен Зебулон – и я действительно сказал, что неплохо было бы позвать еще двоих-троих с математического факультета, иначе будет ясно, что наша встреча специально устроена. Но я не называл доктора Бина. И я не писал тебе записку.

– Джейкоб! Ты написал мне записку. Она у меня. В Калифорнии. На почтовой бумаге твоего университета, и там напечатано твое имя.

Профессор Берроуз недоуменно покачал головой.

– Шельма, – сказал Зебадия Картер, – записка написана от руки или напечатана на машинке?

– Напечатана. Но там же была твоя подпись! Постойте-ка. Там были мои фамилия и адрес, слева внизу. И фамилия Джейкоба, тоже напечатанная, но подписано было от руки: «Джейк». Сейчас… «Дорогая Хильда, это постскриптум к моему вчерашнему звонку, очень прошу тебя включить в число приглашенных доктора Дональда У. Бина, декана математического факультета. Вчера я забыл его упомянуть – не знаю, что на меня нашло. Возможно, я был околдован твоим изумительным голосом. Нежный привет от Дити. Всегда твой Джейкоб Дж. Берроуз», и поверх напечатанной фамилии от руки написано «Джейк».

– Ватсон, вы знаете мои методы, – сказал мне Зебадия.

– Безусловно, дорогой Холмс. Черная Шляпа. В Логане.

– Это мы и так знали. Что нового мы знаем теперь?

– Так… Папа звонил из дома, это я помню. Значит, кто-то прослушивает наш телефон. То есть прослушивал: если там была какая-то электроника, то теперь она сгорела.

– Вероятнее всего, записывающая аппаратура. Возможно, пожар для того и устроили, чтобы уничтожить эту аппаратуру и прочие улики. Ведь теперь мы знаем, что Черным Шляпам было известно, что твой отец – и ты, конечно, но охотятся-то они за отцом – будет в этот вечер в Калифорнии. «Убив» его в Калифорнии, они уничтожили все, что могли, в Юте. Профессор, предсказываю: вскоре мы услышим, что вчера вечером был ограблен ваш кабинет в университете – исчезли все работы по шестимерным пространствам.

– Они там ничего не найдут, – пожал плечами папа. – Я не спешил с представлением полного текста монографии, после того как мои тезисы встретили столь унизительный прием. Я работал над ней только дома или здесь, и всякий раз, когда мы приезжали сюда, я привозил в здешний подвал все, что написал в Логане.

– А здесь ничего не пропало?

– Нет, сюда никто не являлся, я уверен. Вообще-то, эти бумаги не имеют особого значения, я все держу в голове. Континуумоход никто не трогал.

– Зебадия, по-твоему доктор Бин – это Черная Шляпа?

– Не знаю, Дити. Может быть, он просто марионетка в их руках. Но он так или иначе участвует в заговоре, в противном случае они не пошли бы на такую рискованную вещь, как подделка записки, только для того, чтобы он оказался на вечеринке у Хильды. Джейк, трудно ли украсть твою университетскую почтовую бумагу?

– Совсем не трудно. У меня нет секретаря, когда мне нужно, я посылаю за стенографисткой. Кабинет я не запираю, пока я в университете.

– Дити, раздобудь ручку и бумагу, а? Я хотел бы посмотреть, как Джейк подписывается «Джейк».

– Сейчас. – Я принесла требуемое. – У папы очень простая роспись, я часто за него расписываюсь… Я же веду его дела.

– Простую роспись как раз труднее всего подделать, если надо обмануть графолога. Но им-то не надо было обманывать графолога, им надо было подделать стиль, выбор слов – ведь Хильда не усомнилась, что это написано Джейком.

– Естественно, сын: если бы я писал Хильде, я бы примерно так и написал.

– Должно быть, составитель записки прочел много твоих писем и прослушал много разговоров. Джейк, будь добр, напиши «Джейк» четыре-пять раз, так, как ты обычно подписываешь письма друзьям.

Папа написал. Мой муж принялся изучать образчики подписи.

– Нормальные вариации. – Зебадия сам расписался «Джейк» с десяток раз, полюбовался на свою работу, взял чистый лист, расписался «Джейк» один раз и подал бумагу Хильде. – Ну как, Шельма?

Тетя Хильда подвергла роспись тщательному исследованию.

– Мне бы не пришло в голову сомневаться – почтовая бумага Джейка, стиль Джейка, подпись Джейка. Ну, и куда это нас привело?

– На простор пока не вывело. Но теперь у нас есть новые данные. Участвуют по меньшей мере трое: две Черные Шляпы и доктор Бин, который, возможно, тоже является Черной Шляпой, а возможно, и нет. Как минимум он наемный агент, служебная фигура, марионетка, которую они передвигают как шахматную пешку.

Причем двое плюс Бинни – это минимум, а скорее всего их больше. Все планировалось долго и основательно. Поджог, подлог, подрыв машины, прослушивание телефона, кража – и тайные сношения на больших расстояниях, с координацией преступных действий в каждом из пунктов. Вероятно, сюда следует включить и убийство моего кузена Зебулона. По всей видимости, Черные Шляпы знают, что Зеб Картер, который занимается n-мерной геометрией, – это не я. Я у них числюсь просто как случайная жертва.