– Фонденбра! Еще! Молодцы! Плие! Ниже! Хорошо! Еще!
– Еще, – Дина даже повторила вслух.
– Зачем? По-моему, можно так оставить. Иначе будут слишком темные щеки.
– Да-да. – Дина неожиданно для себя смутилась. – Вы правы, оставим так.
– Что-то случилось? – Оленька почувствовала перемену в своей модели. Еще бы не почувствовать: балерина только что вернулась с небес на землю и теперь ужасно жалела об окончательно утраченном, растворившемся в недрах воображения жирафе.
4
– Жирафы? – Верочка в недоумении смотрела на старшую сестру. – А почему?
– Ну… они высокие. – Не могла же Надя объяснить приставучей сестрице, что жирафы запомнились ей больше других животных только лишь потому, что именно около их вольера Джузеппе решился ее поцеловать.
– А пони низкие.
– Отстань, Верка!
И Верочка с готовностью отстала. Грубость сестры нисколько не обидела и не задела ее. «Если Надюша кипятится, значит, у нее есть на то причины, значит, это она, Вера, что-то не так сказала, или сделала, или посмотрела, или промолчала. В общем, не важно. Главное, что если сделать то, о чем просит сестра, мир вскоре будет восстановлен. Надя перестанет сердиться и, возможно, даже расскажет хоть что-нибудь интересное про зоопарк, или про больницу, или про…»
– Ве-ерка-а-а! В-е-ерк!
Крик Ксанки несся через двор и врывался в открытое окно. Верочка быстро выглянула на улицу, приложив палец к губам, и скорее из комнаты в коридор, из коридора на лестницу… С грохотом пронеслась со своего шестого этажа, чуть не сбив на втором соседку. «Извините» прокричала уже с первого и выкатилась из подъезда, зацепившись мыском о порожек и эффектно растянувшись прямо у Ксанкиных ног.
– Осторожней! Убьешься! – Ксанка протянула подруге руку.
Верочка встала, потирая ушибленную коленку, улыбнулась. Ксанка все-таки добрая и хорошая, хоть и напускает на себя серьезность и говорит подчас грубовато. Конечно, нюни не распускает и не причитает: «Ой, Верочка! Ой, голубушка! Что же это такое, разбилась, матушка…» Представив это, Верочка расхохоталась.
– Чего ржешь?
– Ничего, пошли!
– Куда идти-то?
– Не знаю. Ты же меня звала зачем-то, значит, собиралась куда-то.
Теперь смехом залилась Ксанка.
– Вот дурища ты, Веруня! – У Ксанки всегда так: грубое слово обязательно подсластит ласковым. – Мало ли чего я орала. Может, хотела узнать, сколько времени.
– Половина восьмого.
Ксанка от хохота пополам согнулась.
– Ну, что ты смеешься? Что я такого сказала? Правда ведь девятнадцать тридцать. Не веришь? – Верочка протянула Ксанке запястье с простенькими часиками: – Смотри!
– Верю, верю. – Ксанка вытерла слезы.
– Так что, мне домой идти?
– Еще чего! Айда. – И, призывно махнув рукой, Ксанка зашагала широким шагом к детской площадке. Верочка спешно семенила за ней.
Во дворе было многолюдно: на скамейках судачили о соседях местные бабушки, молодые мамаши болтали, ногами раскачивая коляски с мирно сопящими младенцами, мужики отдельными компаниями забивали козла или расписывали пульку, мальчишки соревновались в метании перочинного ножика, найденного Борькой по счастливой случайности час назад в мусорном баке.
– Классный инструмент, – громко одобрила Ксанка, уселась на железную трубу и похлопала по ней рукой, приглашая подругу присоединиться. – Дай метнуть!
Верочка сразу заволновалась:
– Ксаночка, может не надо, а? Ксан…
– Отстань! – Ксанка уже вертела нож в руках.
– Отдай! – прозвучал сзади неожиданный громкий окрик.
– Чего?! – Ксанка оторопело обернулась, желая узнать, кто из дворовых решился нарваться на неприятности. Позади нее, протягивая руку, стоял Мишка.
– Ксаночка, правда, отдай ножик, а? – забормотала Верочка, сразу же отводя глаза и вспыхивая. Она должна отговорить подругу. Верочка добудет Мишке ножик, и тогда он наверняка соизволит хотя бы взглянуть на нее.
– Заткнись, Веруня! – отмахнулась метательница, замечая и румянец, разлившийся по щекам подруги, и ее бегающие глаза, и даже читая затаенные мысли. Тут же забыв о Верочке, усмехнулась, глядя прямо в глаза Мишке: – А шнурки тебе не погладить?
– Дай, говорю! – Мишка продолжал наступать, и Верочка не на шутку забеспокоилась: «Что-то будет! Ксанка – горячая голова, уступать не привыкла, да и Мишка не терпит, чтобы ему перечили. Ой, беда!»
Но вопреки ее тревожным мыслям Ксанка неожиданно спокойно протянула Мишке нож:
– А и возьми. Только чур после тебя моя очередь.
– Лады. – Мишка схватил трофей, но кидать не торопился, все вертелся у черты, присматривался, прицеливался, будто ждал чего-то.
– Чего не кидает-то? – тихо пискнула Верочка.
– А ты глянь. – Ксанка живо пихнула ее в бок, и Верочка послушно повернула голову в указанном подругой направлении.
Через двор торопливо шла давешняя новенькая. Верочка против воли залюбовалась девочкой. Она напоминала птицу: была легкой, тонкой, не идущей по земле, а парящей над нею. «На Мишкином месте я бы тоже в нее влюбилась», – решила она. И не было в этой мысли ни зависти, ни злости, ни какого-либо другого недружелюбного чувства к незнакомке. Только тоска от того, что она – Верочка – на своем месте, а потому и напоминает всем колобка, который катится по дорожке, а не свободную, гордую чайку, кружащую над морем, или прекрасного лебедя, рассекающего зеркальную гладь пруда.
– Понятно теперь? – Очередной тычок подруги вернул Верочку к реальным событиям во дворе.
– А что мне должно быть понятно?
– Ох, и недотепа же ты, Верка. Ну, смотри, смотри. Сейчас она подойдет поближе, и тогда…
Девочка как раз поравнялась с площадкой, и Мишка, издав громкий победный клич, что есть силы бросил нож, который спустя мгновение уже сверкал рукояткой ровно в центре мишени. Та, ради которой совершился столь искусный бросок, едва взглянула в сторону ребят и, почти не сбавляя темпа, полетела дальше, как вдруг:
– Ба! Удивил! Да так каждая девчонка может, – Ксанка почти кричала и добилась-таки своего: «прекрасная лебедь» замедлила шаг, а потом и вовсе остановилась, повернувшись к площадке и с любопытством глядя на Ксанку. Та, в свою очередь, никуда не торопилась. Прицелилась несколько раз то ли для пущей меткости, то ли для того, чтобы набралось побольше зрителей, то ли для того, чтобы Верочка, наконец, перестала причитать: «Ксаночка, ну, не надо, а? Все одно промахнешься ведь».
– Посмотрим, – чуть слышно ответила девочка, и через секунду нож стремительно просвистел в верно заданном направлении и вошел точно в центр мишени. Тут же раздались восторженные и не очень возгласы:
– Ух ты!
– Во дает!
– Подумаешь…
– Ну, дела!
Ксанка принимала комплименты, с усмешкой посматривая на Мишку и с тщательно скрываемым нетерпением ожидая его реакции. Успела она бросить взгляд и на новенькую, внимательно следившую за происходящим. Бросила и расстроилась: та на нее не смотрела – следила за Мишкой. Ее интересовало его поведение, а не Ксанкин триумф. Ксанка продолжала улыбаться, принимать поздравления и расшаркиваться перед вмиг образовавшейся группой своих фанатов, мысленно приказывая Мишке: «Ну, давай же, спасуй! Спасуй, тебе говорят!»
Однако Мишка был вольной птицей, приказам не подчинялся, жил своим умом. Он дождался тишины и лишь тогда под прицелом множества глаз спокойно подошел к Ксанке, по-отечески хлопнул ее по плечу и во всеуслышание заявил:
– А ты – молодец! Не ожидал!
Ксанка успела подумать о том, что сейчас, чего доброго, зальется румянцем, подобно Верочке, но вовремя отметила, что Мишка уже забыл о ней! Он стоял и глазел на новенькую, а та ему одобрительно улыбалась. Так что Ксанка лишь фыркнула презрительно: «Больно нуждаюсь в твоей похвале!» – и скомандовала:
– Пошли, Веруня.
– Ох, и горазда же ты, Ксанка, на фокусы. – Верочка тут же бросилась за подругой, не переставая восхищаться ее талантом. И словно в ответ на ее слова перед ними выросла грозная фигура Ксанкиной мамы:
