– Не знаю наверняка, – и добавляю, – Может ты чем-то приглянулся?

Он глядит на меня с испуганным недоумением, потом до него доходит, что я пытаюсь шутить и фыркает сердито:

– Да иди ты…

– Вероятно, – подает голос Клаус, – каким-то образом тварь решила, что Семен эмоционально ближе тебе, чем остальные из нас, и доверия к нему ты испытываешь соответственно больше.

Рыжий снова фыркает, я же не спешу отвечать. В словах Клауса на самом деле присутствует зерно истины.

– Получается, твари могут принимать любой облик? – испуганно спрашивает Соня, чем привлекает к себе всеобщее внимание.

– На уроках Марины Яковлевны мы изучали эту их способность, – говорю я девушке. – Ты, что, не помнишь?

– Помню, но… – она запинается. – Просто я не думала, что вот так… Что они могут принимать наш облик.

Она нервно машет рукой, а меня посещает странное ощущение. Я знаю, что и Соня, и Катя, и Семен – опытные и искусные Плетущие. Я знаю, что мы все через многое прошли, чтобы ими стать. Нагрузки, которыми мы себя подвергаем из ночи в ночь имеют больше моральный характер, ведь зачастую нам приходится бывать в самых настоящих кошмарах других людей. По сравнению с ними сегодняшние события отнюдь не кажутся какими-то действительно страшными. Странно видеть своих друзей еще такими молодыми и неопытными юнцами. Мою короткую задумчивость прерывает Клаус:

– Так как ты убил монстра, ты говоришь? – спрашивает он.

– Я не говорил о том, как именно с ним расправился, – отвечаю я, стараясь контролировать свои эмоции. – Я сказал, что просто убил тварь, и все.

– Мы слышали выстрелы, – подает голос Катя, – но их было слишком много для одной твари.

Ловлю ее недоуменный взгляд.

– Сколько их было на самом деле? – снова спрашивает она, но я слышу испуг в ее голосе.

С некоторым недоумением я вдруг понимаю, что Катя волнуется за меня. И меня трогает подобная забота.

– Просто пришлось побороться, – отвечаю уклончиво, – и в пылу схватки всадил в тварь всю обойму.

– Почему же не из Вала? – удивляется Клаус. – Было бы не так громко.

У меня перед глазами мелькают образы оскаленной пасти, огромных клыков в ней. И эти ярко-алые глаза, чей свет залил все вокруг, лишив воли и вселив ужас. Лапы, вцепившиеся в меня и тянущие, тянущие… Невольно передергиваю плечами, отгоняя воспоминания.

– Потому что я не успевал дотянуться до автомата, а не то, чтобы стрелять из него, – отвечаю я не в силах скрыть злое раздражение от того, что приходится рассказывать ребятам такие подробности схватки. Сразу жалею, что дал волю чувствам, но молчу.

– Это тварь следы оставила? – осторожно спрашивает Соня, прикасаясь к моему плечу.

Опускаю глаза, чтобы только сейчас увидеть, что разгрузочный жилет разорван у основания шеи. Ругаюсь про себя на собственную невнимательность.

– Да, – отвечаю коротко и начинаю стягивать с себя испорченную разгрузку. Ребята молча наблюдают за моими действиями.

– Самое главное, – говорю я, натягивая новый жилет и продолжая прерванный разговор, – это то, что у волков обнаружено уязвимое место. Они боятся электрического света.

– Если бы все твари боялись его, – вздыхает Рыжий.

– Надеюсь, что мы не встретим больше ни одной твари, и нам не придется проверять эту теорию в деле, – говорю я.

– Да, было бы неплохо, – соглашается Семен.

– Как вы сами добрались?

– Нормально, – отвечает он, – твари оставили на полу четкие следы, хотя нам и пришлось поплутать, следуя им.

– Лестница, по которой мы сюда поднялись, ведет выше, на верхние этажи, – произносит Клаус.

– Это хорошо, – отвечаю, и на этом разговор как-то сам заканчивается.

Мы провели на площадке четверть часа. За это время мы успели немного передохнуть, прежде чем снова отправиться в путь. Каждый из нас уже навесил на оружие фонари. Никого не приходится уговаривать закрепить дополнительные осветители и на шлемах. Я встаю, разминая ноги. Основание шеи, ключицы и плечи моментально отзываются тупой ноющей болью. Стараюсь внешне не выдать неприятных ощущений. Боль вполне терпима, в общем, нужно не обращать на нее внимание. У меня всего лишь синяки. Оглядываю ребят. Вид у них уставший, я бы сказал, изможденный, но глаза горят упрямой решимостью. То, что нужно.

– Как рука? – спрашиваю негромко у Кати.

– Нормально. Жить буду, – она поправляет повязку через плечо.

Клаус уже стоит у выхода на лестницу, выглядывая. Семен несколько раз подпрыгивает на месте, проверяя, ничего ли не гремит. Соня, смешно выпятив нижнюю губу, дует вверх, сгоняя с глаз выбившийся из-под шлема светлый локон.

– Идем прежним порядком, – говорю я, когда мы собираемся выходить на лестницу, – я первый, за мной – Семен, Катя и Соня. Клаус – замыкающим.

Лестница встречает нас пыльной тьмой. Она сохранилась не в пример лучше той, на которой мы приняли бой с волками, в центральном холле. Легкий шорох шагов и шум собственного дыхания вкупе с заунывным пением сквозняка, приятно холодящим лицо, разбавляют тоскливую тишину. Лучи наших фонарей мечутся по стенам, потолку и ступеням, вырывая из мрака каждый темный угол. Здесь нет окон, только голые стены вокруг. Ковер пыли под ногами, приглушающий наши шаги, нетронут, и лишь следы ботинок остаются на нем после нас. Между этажами три лестничных пролета по четырнадцать ступеней в каждом.

Изумленный вдох раздается за моей спиной, когда мы поднимаемся к двери, ведущей на пятый этаж. Да, здесь, в мертвом городе, в этом безжизненном здании мы вдруг натыкаемся на самую настоящую дверь. Обычная белая дверь с изогнутой толстой пластиковой ручкой. Насколько она привычно выглядит в реально мире, настолько и нелепа здесь. Поднятый мной вверх кулак моментально прекращает усиливающийся шепот за спиной. Оглядываюсь назад. Взглядом нахожу Семена и делаю ему жест. Он понимает правильно и, протиснувшись мимо меня, поднимается на несколько ступеней следующего пролета.

– Чисто, – шепчет он.

Дверь открывается внутрь. Показываю на Клауса, а потом – на дверь. Парень кивает и подходит совсем близко, берясь за ручку. Показываю ему три пальца, два, один и коротко машу ладонью. Он толкает дверь, вваливаясь внутрь, и смещается влево, давая мне дорогу. Захожу и занимаю позицию справа у стены. С десяток секунд мы шарим стволами по помещению в поисках целей, но никто так и не показывается. Просто удивительно, но помещение, в котором мы оказались, резко отличается от всего, что мы видели здесь. В лучах наших с Клаусом фонарей видны белые стены, облицованные мрамором, отражающим свет. Самый настоящий красный ковер под ногами…

– Соня, Катя, Семен! – громким шепотом зову я. – Давайте сюда.

Умело прикрывая друг друга, ребята, втекают в помещение, водя стволами по сторонам. С тихим, почти неслышным скрипом дверь закрывается. Чуя неладное, быстро шагаю к ней и дергаю за ручку. Дергаю еще раз, сильнее, но дверь остается закрытой. Ловлю испуганный взгляд Кати и недоуменный – Семена. Вышибить ее к чертовой матери? А зачем? Если будет нужно, мы наверняка сможем подорвать эту дверь, а сейчас совсем не хочется шуметь на все здание и ближайшую округу.

Странно, но здесь темно, хотя, по идее, свет с улицы должен проникать сюда через точно такие же окна, как этажом ниже. Ну не может быть планировка этажей разной. Луч моего фонаря скользит по гладкой белой стене и, наконец, натыкается на окно. Машинально отмечаю, что на месте проема в стене находится самое настоящее застекленное окно, а рядом с ним – другое, точная копия соседнего. Стекла отражают свет, но в ступор мены вводит нечто другое. Ребята опускают стволы своих автоматов, когда я прохожу мимо них и подхожу вплотную к окну, за которым царит мрак. Шарю взглядом по его раме в поисках ручки, но не нахожу ее.

– Где это мы? – сдавленно шепчет Семен.

«Может, – думаю, – стекло так сильно затонировано, что ничего за ним не видно?» Прижимаюсь лбом к холодному стеклу, пытаясь разглядеть, что за ним. Нет, ничего не вижу, будто в бездну гляжу. Делаю шаг от окна, и в этот момент загорается свет. Кажется даже, что кто-то из девушек негромко вскрикивает от неожиданности. Замерев в напряженных позах, целую минуту мы ждем чего угодно. Мой взгляд скользит по белым стенам (похоже, они и вправду облицованы мрамором), полу под ногами, на котором лежит красная ковровая дорожка, а там, где между ней и стенами остается свободное место, виден пол, выложенный черным с какими-то золотисто-белыми прожилками мрамором. Гляжу на светильники, закрепленные на стенах и потолке, на коричневые двери с блестящими позолоченными ручками. Время идет, но ничего так и не происходит. Никто на нас не нападает. Ничего не слышно, и никого не видно. Шум нашего дыхания – единственный звук, да и тот впитывается толстым ковром под ногами без остатка. Тишина звенит от напряжения. Слева от выхода на лестницу, над которым в зеленой табличке изображен стилизованный человечек, идущий вниз по лестнице, располагается дверь. Клаус чувствует мой взгляд, когда я смотрю на него и кивает согласно, едва только я показываю на дверь. Подходим к ней. Оглядываю косяк – она открывается наружу. Пальцы в обрезанных перчатках ложатся на круглую ручку. Влево или вправо? Пробую вправо, медленно и осторожно, – ручка поддается. Негромко щелкает, я рывком распахиваю дверь, и Клаус влетает в помещение. Оно идентично по площади с такой же комнатой на четвертом этаже, где я обнаружил раненную тварь. На этом вся схожесть и заканчивается. Здесь на полу – серый ковролин, у стены напротив двери – совсем небольшой стол и стул подле него. Стены какого-то невнятного мышиного цвета. На потолке – казенный плафон, и в нем ярко светит, наверное, «сотка». На другой стене – полки, сейчас пустые. В углу стоят ведра и несколько швабр. Рядом – машина, судя по всему, одна из тех, которыми убирают: моют и пылесосят полы. Мы с Клаусом покидаем помещение, выходя к ребятам, они тревожно встречают нас настороженными взглядами.