«Мы с Ричардом снова вместе, — заявила Элизабет. — Это будет самое счастливое Рождество в моей жизни».

«Пришлось немного поторговаться, но я вернул ее себе и уверен, что на этот раз все будет хорошо, — заявил Бертон. — Мы оба счастливы. Вернее, мы никогда не были так счастливы».

«Я снова поверила в Санта-Клауса», — добавила Элизабет.

В Лондоне, в музее восковых фигур мадам Тюссо, «Ричард Бертон» и «Элизабет Тейлор», которые с июля стояли порознь, были снова поставлены рядом.

В ночном выпуске новостей Эй-Би-Эм Джон Ченселор объявил:

«Элизабет Тейлор и Ричард Бертон помирились навечно (пауза) — в противоположность временному».

На Рождество Ричард подарил жене бриллиант цвета коньяка в 38 карат, а также картину с изображением двух обнимающихся обнаженных любовников.

«И картина, и Ричард навсегда останутся со мной», — заявила Элизабет.

«Пока Элизабет не вернулась к нему, Бертон вел разрушительный образ жизни, он буквально гробил себя, — доверительно делился впечатлениями Витторио де Сика, режиссер фильма «Вояж». — Он находился в запое. Он являлся на площадку, плохо соображая. Его всего трясло. У меня сердце кровью обливалось, когда я видел Ричарда, ведь у него имелась своя гордость. Всем было известно, что ему вовсе не хотелось быть таким. Но вот появилась Элизабетта, и он стал совершенно другим человеком. И даже если он ее предаст, если изменит ей с другой женщиной, в его жизни всегда останется одна-единственная великая любовь — Элизабетта».

Измены теперь следовали с обеих сторон. И хотя сам Бертон это отрицал, Элизабет обвиняла его, как она выразилась, в «романчике с Софи». Элизабет было известно об их совместном уик-энде на «Кализме». Знала она и то, что в одном из эпизодов мадам Понти, как язвительно она называла Софи, плакала настоящими слезами, когда ей требовалось сказать; «Я не могу выйти за тебя замуж и не могу бежать с тобой». Еще более осложнило ситуацию то обстоятельство, что Ричард был занят написанием хвалебной статьи о своей партнерше по фильму для «Ледиз Хоум Джорнел» — нечто такое, что в прошлом он делал исключительно для Элизабет.

Для удовлетворения любопытства публики Бертон написал, что Софи была «прекрасна, как эротические сновидения... Временами холодна, как золото, а иногда горяча, как огонь... Я обожаю ее. А она меня. Разумеется, платонически».

В кругу друзей он, конечно, высказывался несколько иначе.

«В то время я работал вместе с ним над фильмом, — вспоминал Ларри Барчер. — И я помню, как он стонал: «Ну что мне делать с этими двумя женщинами. О, что мне делать!» Он пытался дать нам всем понять, что у него роман с обеими».

Вполне понятно, что отношения Элизабет Тейлор и Софи Лорен были напряженными. Женщины общались предельно вежливо, но не более того. И хотя обе считались признанными красавицами, единственное, что их роднило — это знаменитые коллекции бриллиантов, хотя и здесь не обошлось без соперничества. Софи как-то раз позволила себе высказаться в интервью журналу «Фотоплей» по поводу принадлежащего Элизабет бриллианта размером в 69,42 карата.

«Нам предлагали этот камень еще до того, как его купили Бертоны, - рассказывала она. — Карло рассмотрел его и решил, что он того не стоит. Уверяю вас, Карло знает толк в драгоценностях».

Элизабет сделала вид что это замечание ее не касается. Позднее она призналась друзьям, что, по ее мнению, Софи «строит из себя Бог знает кого». По ее мнению, Софи могла часами краситься, а купаясь в бассейне, боялась замочить волосы. Секретарь Элизабет, Реймон Виньяль, подчеркивал, что когда Тейлор впервые представили итальянской кинодиве, она была одета в джинсы, майку и увешана золотыми цепями.

«Именно так она и оделась для встречи с Лорен, — вспоминал он. — На мадам Понти был костюм от Диора, а также сумочка и туфли в тон».

В течение полугода, проведенного с Генри Уинбергом, Элизабет переняла более раскованный стиль. Она не только предпочитала носить джинсы и майки, но и, если верить Ларри Барчеру, научилась курить «травку».

«Элизабет открыла для себя марихуану. С собой у нее ничего не было, а ей ужасно хотелось закурить, — рассказывал Барчер. — И тогда мы позвонили одному знаменитому киноактеру, тот оказал, что у него «травка» есть, но не слишком высокого качества. А еще он сказал, что если я поеду в Милан, то он там свяжется с нужными людьми, и мы сможем привезти в Венецию «косячки» для Элизабет. Я ради этого слетал на такси из Венеции в Милан, но опоздал и вернулся с пустыми руками».

Закончив съемки в Италии, Бертоны вылетели в Пуэрто-Валларта, где отпраздновали сорок второй день рождения Элизабет, затем Элизабет в сопровождении сиделки, которая была приставлена к ней после операции, выехала вместе с Ричардом в Оровилль, Штат Калифорния, где Ричард начал работу над фильмом «Один из клана» с участием Ли Марвин. Однако к моменту их прибытия на место съемок вновь возродившуюся страсть Ричарда к жене снова вытеснил алкоголь. Он пил отчаянно и беспробудно — заливал в себя целые бокалы водка-мартини перед завтраком, после чего весь день ходил с налитыми кровью глазами и трясущимися руками. Элизабет тоже прикладывалась к рюмке, начиная каждый день с бутылки шампанского, и к тому времени, как ей становилось хорошо, Бертон уже впадал в беспамятство.

Как результат, не заставили себя ждать скандалы.

«Любая женщина пытается подчинить себе мужчину, — поясняла Элизабет. — Она постарается сделать так, чтобы это ей сошло с рук. Но в действительности, в глубине души, она сама жаждет подчинения... Она хочет, чтобы мужчина владел ею. А еще ей хочется на него опереться. Ведь если так и случится, все пойдет наперекосяк, как неправильно взятый аккорд. Она надеется, что все пройдет, что мужчина все это переживет. Но этого не происходит, и она начинает над ним подшучивать. Опять-таки, в том случае если ничего не случается, она продолжает его донимать — до тех пор, пока он не перестает ее слушать. И в этот момент она озлобляется, а он становится глух ко всему. В конце концов, между ними пропадает всякое взаимопонимание, и они становятся чужими».

Именно так и обстояли дела в сумасшедшем браке Элизабет и Ричарда. Сорокавосьмилетний муж, вечно пьяный и плохо отдающий отчет в своих поступках, публично унижал собственную жену — например, он подарил восемнадцатилетней официантке, с которой, как поговаривали, у него был роман, кольцо с рубином и бриллиантами.

«Милое очаровательное дитя, — заявил Бертон. — Она чем-то напоминает мне мою старшую дочь, Кейт».

Когда же Ричард велел директору подыскать для этой девушки роль в его картине, Элизабет хлопнула дверью. Ей, наконец, стало ясно, что истинная угроза их браку заключается вовсе не в молоденьких женщинах, а во всеобъемлющей любви Бертона к собственным страданиям.

«Ричард был больной человек, — вспоминал режиссер Теренс Янг. — Когда мне стало ясно, как далеко он зашел, я всем сказал, что нам пора закруглиться со съемками». Ему приходилось прилагать неимоверные усилия, он буквально выдавливал из себя слова... Я пригласил к нему врача, и тот сказал: «Этот человек одной ногой стоит в могиле. Через три недели он отправится на тот свет».

Ричарда, у которого поднялась температура, доставили на скорой помощи в госпиталь св. Иоанна в Санта-Монике. У него обнаружили больные почки, грипп и трахеобронхит. Ему в срочном порядке сделали переливание крови и начали проводить детоксикацию. Через несколько недель, одурманенный действием транквилизаторов, Бертон вышел из больницы. Он передвигался, опираясь на двух телохранителей. Его лицо, по словам одного из очевидцев, «прекрасное и отмеченное печатью порока», было бледным и осунувшимся, а седые волосы придавали ему трогательный вид убеленного сединами старца. Бертон утверждал, что цирроза печени у него нет и в помине, однако был согласен с тем, что пить ему больше не следует.

«Я едва не погубил самого себя, — сказал он. — Я больше не хочу мучиться головными болями, судорогами и ужасным чувством похмелья. Никогда больше, никогда... Я не алкоголик, но я из тех пьющих людей, кому мало одного мартини перед ленчем. Вместо одной порции мне требуется тридцать два мартини, а потом за ленчем еще семь бутылок вина, а когда официант приносит мне «Реми Мартэн», я говорю: «Не уносите бутылку». Но теперь этому положен конец. Подобное больше никогда не повторится».