«Уж если у кого и бывал повод для ревности, — вспоминала она позднее, — так это у меня во время съемок «Синей бороды». А еще там была одна особа, которая вкладывала в некоторые сцены слишком много страсти. Более того, она была в чем мать родила. Уж я врезала ей по физиономии, за все ее старания. А Ричард! Да я со счету сбилась, сколько тарелок я разбила о его голову! Но чего я действительно не могла вынести, так это то, как сильно ему нравилось, когда эта актрисочка выставляла напоказ свою страсть».

Однажды Элизабет присутствовала в павильоне, когда Ричарду предстояло сыграть любовную сцену с Джоан Хезертон — позднее актриса призналась, что присутствие Элизабет действовало ей на нервы:

«Я должна была целовать его и при этом смотреть ему в глаза, — рассказывала она. — Элизабет сидела так близко к камере, что вместо того, чтобы смотреть в глаза ему, я смотрела в глаза ей. Она держалась очень мило и даже улыбалась мне, но все равно я сильно нервничала».

Для Элизабет это было кошмарное время — она была более не в состоянии контролировать пьянство мужа, а также неотступно держать его при себе. Окончательно отчаявшись и погрузившись в депрессию, она практически проводила все время в отеле «Интерконтиненталь». Бертон тем временем вовсю ухаживал за своими партнершами. Наконец, чтобы проучить мужа, Элизабет решила в отместку ему развлечься с тем единственным человеком, к которому Ричард мог ее приревновать. Она позвонила в Рим Аристотелю Онассису и договорилась с ним о встрече в «Остариа дель Орсо». Вечер был окончательно загублен — полиция устроила настоящий переполох, арестовав двадцать семь папарацци, которые решили взять ресторан штурмом, дабы запечатлеть на пленку, как муж Жаклин Кеннеди и жена Ричарда Бертона обедают в компании друзей — но без собственных супругов и супруга.

Элизабет в одиночку вернулась в «Гранд-Отель», позвонила своей свите в Будапешт, а затем в пять утра набрала номер Ричарда. «Немедленно убери эту бабу из моей постели!» — кричала она. Через несколько часов, уже находясь в павильоне, Бертон рассказывал о этом телефонном звонке Эдварду Дмитрыку, удивляясь проницательности своей жены.

«И как это она догадалась? — недоумевал он. — как она только могла догадаться?»

«Можно подумать, ты не знаешь, что тебя окружают фискалы? — недоверчиво спросил его режиссёр. — Господи, да ты в носу не можешь поковырять, чтобы Лиз об этом не узнала. Пора бы знать об этом».

Через несколько дней пресс-агент Бертона объявил, что его знаменитые, хотя и слегка тронутые временем клиенты снимутся в телевизионной ленте, задуманной специально для них и соответственно озаглавленный: Развод (Его) Развод (Ее). Это был их одиннадцатый совместный фильм начиная с «Клеопатры» — и последний. После его показа в феврале 1973 года даже им самим стало ясно, что их экранная магия канула в прошлое.

«Хорошо подобранная пара неудачников», — писала «Таймс».

«Нудное, утомительное исследование рушащегося брака двух незначительных личностей», — отзывался «Голливудский репортер».

«Получаешь то же удовольствие, что и от присутствия при вскрытии трупа», — заключила «Вэрайети».

В профессиональном отношении Бертоны опустились до самой низкой отметки. В личной жизни их совместное существование осложнялось все новыми скандалами, душевными терзаниями и безысходностью. Буквально через несколько месяцев последовал кошмарный распад этого некогда прославленного брачного союза.

ГЛАВА 21

До Элизабет я понятия не имел, что такое всепоглощающая любовь, — заявил Ричард Бертон в июне 1973 года. — Единственное неудобство заключается в том, что если вас любит такая женщина, как Элизабет, она не успокоится до тех пор, пока не завладеет и вашей душой. Что касается меня — то я требую абсолютной верности. Наши характеры не располагают к семейной идиллии».

Рассвирепев на мужа, Элизабет одна улетела в Калифорнию, чтобы избежать взрыва и окончательно не загубить их супружество. В Беверли-Хиллз она устроила обед для старых друзей — Питера Лоуфорда, Лоренса Харви с женой Полин, доктора Рекса Кеннамера, Родди Макдауэлла, Джорджа Барри. Они ели обжигающие «чили кон карне», пили «Столичную» водку и смотрели «Ночную стражу» — фильм с участием Элизабет и Лоренса Харви, снятый незадолго до этого. На протяжении всего вечера Элизабет даже не пыталась скрывать, что чувствует себя совершенно несчастной.

«Женщины неизменно отдавали себя на милость Ричарду Бертону — без каких-либо условий и оговорок, даже не пискнув, — сказала она в какой-то момент. — Но только не я. На меня у него нет никаких прав».

Тем не менее, когда через несколько дней Бертон ей позвонил — с тем, чтобы предупредить, что не приедет к ней в Калифорнию, как то было заранее договорено, — Элизабет немедленно вылетела на Восточное побережье, чтобы немного побыть с ним в гостях у их адвоката Аарона Фроша в местечке Куог на Лонг-Айленде. Пропустив для храбрости стаканчик, Ричард встретил ее в аэропорту в лимузине с шофером. Не успели они доехать до дачи адвоката, как Ричард уже велел ей проваливать подальше, чтобы глаза его ее не видели. Вся в слезах, Элизабет была вынуждена подчиниться, велев шоферу отвезти ее назад — в Нью-Йорк, в отель «Ридженси».

Там она позвонила своему пресс-агенту и 4 июля 1973 года приняла свою собственную Декларацию независимости.

«Я твердо убеждена, что для нас с Ричардом имеет смысл некоторое время пожить раздельно, — говорилось в ее заявлении. — Возможно, мы слишком сильно любили друг друга — я никогда не верила, что такое возможно. Но мы то и дело залезали друг к другу в карман, никогда не разлучаясь — разве только, когда речь шла о жизни и смерти, — и, как мне кажется, это стало причиной временного непонимания между нами. Я всем сердцем убеждена, что разлука в конечном итоге снова сведет нас вместе — как то и должно быть. По всей видимости, я через несколько дней вернусь в Калифорнию, к матери, к тому же у меня там много старых друзей. А ведь друзья для того и существуют, чтобы помогать друг другу в трудную минуту, разве я не права? И если кто-то усмотрит в моем последнем утверждении что-нибудь дурное, что ж, мне только остается сказать, что это на совести самого читателя, а не моих друзей или моего мужа. Пожелайте нам всего доброго в это трудное для нас время. Молитесь за нас».

Прежде никакая кинозвезда не решалась публично заявить о своих личных проблемах, но ведь Элизабет Тейлор прекрасно знала, что она не просто кинозвезда. В свои сорок с небольшим она превратилась в легенду и являлась женщиной, чья слава и чья красота на протяжении тридцати лет завораживали весь мир. Она стала явлением мирового масштаба, и ее заявление тотчас же породило громадные заголовки в газетах всего мира, потеснив на первых страницах даже Никсона и Уотергейтский скандал. Сделав свое заявление, Элизабет улетела на частном самолете в Калифорнию, оставив репортеров и фотографов рыскать по Лонг-Айленду, в надежде узнать мнение Бертона.

Сидя за столиком со стаканом водки в руке, Бертон устроил нечто вроде пресс-конференции. Было видно, что мелодраматическая выходка жены его только позабавила.

«К тому шло, к тому шло, — заявил он. — Знаете, когда двое вспыльчивых людей то и дело обрушивают друг на друга свой гнев, а иногда, чего греха таить, доходит дело до рукоприкладства, что ж, как я уже сказал, к тому все шло. Нельзя тереть две палки друг о друга и не знать, что в результате вспыхнет огонь. Возможно, толчком ко всему послужило мое равнодушие к личным проблемам Элизабет, — продолжал Бертон. — Ведь у меня всего лишь двадцать четыре часа в сутках. Я читаю, пишу, снимаюсь. Элизабет же постоянно выискивает для себя проблемы — не одни, так другие. То она переживает из-за своей фигуры, то из-за семьи, то из-за цвета зубов. По ее мнению, я должен все бросить и целиком посвятить себя ее проблемам, а я не могу...»

«Возможно, здесь виной что-то еще. Не знаю. Женщины — странные создания. Кто возьмется сказать, что там происходит в голове у женщины? Я не разговаривал с ней после этого ее заявления. Самое страшное, что я нахожу все это ужасно комичным. Что ни говорите, а ситуация просто потрясающая».