К концу избирательной кампании нервы кандидата были порядком потрепаны, а его терпение на исходе. Он уже истратил на это мероприятие более восьмисот тысяч из собственного кармана и, тем не менее, отставал от Эндрю Миллера на шесть пунктов. Для того чтобы опередить соперника, Уорнер планировал выложить еще двести тысяч на мощную рекламную блиц-кампанию. Увы, чего ему не было дано, так это заглаживать крупными суммами все допущенные им ляпы. Его спросили, вкладывал ли он деньги в президентскую кампанию Ричарда Никсона, в ответ на что Уорнер заявил, что никогда не делал ничего подобного. Через несколько дней он попробовал взять свои слова назад, когда газетчикам удалось-таки разнюхать, что Уорнер пожертвовал на различные никсоновские мероприятия более ста тысяч долларов. Тогда горе-кандидат заявил, что просто забыл об этих деньгах.

По мере возрастания политического давления, увеличивалось и число совершенно невероятных несчастных случаев, происходивших с Элизабет. То она упала с лошади, то повредила на руке два кровеносных сосуда, то неудачно повернула спину, то свалилась с электрического велосипеда. Как-то раз в ричмондской пиццерии она неожиданно вскрикнула от острой боли, пронзившей, подобно молнии, её глаза. Элизабет тотчас доставили в больницу. Там ей из глаза удалили мелкий осколок, а сам глаз промыли и перевязали. Через несколько дней во время официального завтрака в Норфолке она подошла главному столу, чтобы побеседовать с президенто Фордом, но зацепилась каблуком за ковер, подвернула лодыжку, растянула шейные мышцы и сломала ручку на своей сумочке. Уорнер отвез ее назад в номер, а сам позднее заявил репортерам: «Я чувствовал, что какое-то время не могу оставлять ее одну, Элизабет нуждалась в моей любви и участии».

Но самый драматичный случай произошел с ней за две недели до выборов, когда они с Уорнером прохаживались среди гостей на устроенном республиканцами фуршете. Супруги направились в кухню, чтобы поприветствовать поваров и официантов, но в тот момент Уорнер заметил поднос с жареными цыплятами и, ухватив себе лакомый кусочек, воскликнул: «До чего же я люблю жареных цыплят!» Элизабет широко открыла рот, и муж дал ей откусить. Но буквально в следующую секунду она поперхнулась и схватилась за горло руками. Куриная кость встала у нее поперек горла, и Элизабет, не в состоянии сделать ни вдоха, ни выдоха, не могла даже прокашляться. Она потянулась за горячими булочками и принялась набивать ими рот в надежде с их помощью протолкнуть кость дальше в желудок. Увы, бесполезно. Помощники Уорнера в срочном порядке отправили супругов в близлежащую больницу. Там Элизабет дали наркоз, и хирург при помощи пластиковой трубки извлек ей из горла кость.

«Ей повезло, — сказал он. — Господь проявил к ней милосердие! Застрянь эта кость в дыхательном горле — и ей конец!»

На следующее утро газеты уже вовсю кричали о том, как Элизабет чудом удалось избежать смерти.

«Актриса едва не задохнулась во время предвыборной кампании», — вещала «Вашингтон стар».

«Элизабет Тейлор срочно доставлена в больницу. Она подавилась куриной косточкой», — кричала «Вашингтон Пост».

Один из помощников Эдди Миллера, вспомнив последний раз, как Элизабет Тейлор едва не отправилась на тот свет, в отчаянии отбросил газету: «Тогда она выиграла «Оскара», — воскликнул он. — А теперь, скорее всего, выиграет выборы!»

Его озабоченность имела под собой основания, ведь случай с куриной костью всколыхнул в сердцах многих избирателей сочувствие к Элизабет и тем самым дал новый толчок избирательной кампании ее мужа. На протяжении двух недель ни один из кандидатов не мог тягаться с ней в популярности ни на радио, ни на телевидении, ни в газетах, ибо все они дружно докладывали о том, как идет ее выздоровление от травмы пищевода.

Тем не менее, на самой избирательной кампании ее присутствия явно недоставало. Наконец, за несколько дней до выборов, ее выписали из больницы, и уорнеровский распорядитель сказал ей:

«Элизабет, уж если когда и требуется, чтобы представление продолжалось дальше, то именно сейчас».

Уорнер целиком был с этим согласен. Таким образом, Элизабет возобновила свои посещения залов Американского легиона, церковных подвалов и завтраков в сельских клубах.

«Я немного хриплю, — говорила она собравшимся, — но надеюсь, вам известна моя история. Я тогда здорово проголодалась. Я взяла себе кусок курицы, и одна кость просто не пожелала расстаться с моим горлом».

Когда толпа начинала бурно выражать свое сочувствие, Элизабет спешила добавить:

«Как мне кажется, я по натуре борец, что из любой схватки выходит живым. Иначе бы я просто не была здесь».

В день выборов, 7 ноября, Джон Уорнер отправился на избирательный участок, чтобы проголосовать за самого себя, в то время как его супруга, будучи британской подданной, осталась дома. После выборов они вместе с детьми поехали в Ричмонд, полакомиться жареным цыпленком вместе с губернатором Джоном Долтоном и его супругой, а заодно понаблюдать, как идет подсчет голосов. Уорнеры оставались в резиденции губернатора до часа ночи, когда, наконец, стали известны первые, пока еще неофициальные данные о том, что Уорнеру удалось с трудом, с перевесом менее чем в один процент обойти своего соперника. Из 1,2 миллиона поданных голосов у Уорнера был перевес всего в 4721 голос.

Шел моросящий дождь, когда их лимузин наконец подъехал ко входу отеля «Джефферсон». Уорнеры и чета Долтонов протиснулось сквозь орущие толпы, скандировавшие: «Мы хотим Джона!», «Мы хотим Лиз!»

Уорнер, взяв микрофон, произнес: «Мы с Элизабет... мы всей душой болеем за Энди и Дорис Миллер. В этой кампании в прошлом году нам пришлось начинать буквально с нуля, чтобы сегодня наконец выйти вперед».

Затем Уорнер засвидетельствовал свое глубочайшее уважение вдове Ричарда Обенсхайма, а также поведал своим сторонникам, что избирательная кампания явилась для него самым поучительным опытом в его жизни. Повернувшись к жене, Уорнер добавил: «А теперь я хочу представить вам еще одного участника этих событий, того, кто на протяжении всего этого времени неизменно находился рядом со мной».

Элизабет поднялась, прижимая к груди дюжину алых роз сорта «Американская красавица», и в этот момент ее приветствовал гром аплодисментов. Со слезами на глазах она поведала ликующей толпе: «Я безумно счастлива, потому что знаю, что вы сделали правильный выбор. Всех нас ждет блестящее будущее».

Она перевела взгляд на мужа и, закрыв глаза, произнесла: «Слава Богу. Слава Богу».

Уорнер извлек из кармана обрывок газеты и принялся размахивать им перед толпой. По его словам, это был гороскоп, опубликованный накануне в одной из ричмондских газет, в котором ему предвещалась победа.

Однако официально он смог отпраздновать эту победу только через три недели. Ему пришлось ждать, пока голоса не будут пересчитаны главным избиркомом штата, а там тянули с утверждением результатов до 27 ноября. Но и потом победу еще нельзя было считать окончательной, поскольку Эндрю Миллер еще официально не признал своего поражения. Согласно вирджинским законам, кандидат от демократической партии, имеющий отставание менее чем в 1% голосов, имел право потребовать их пересчета по каждому избирательному участку. Правда, проигравший в этом пересчете должен был уплатить 125 тысяч долларов издержек — а подобную сумму Миллер мог наскрести лишь с большим трудом. Тем не менее, 7 декабря он заявил, что требует пересчета. Однако когда через десять дней ему так и не удалось представить чек на сумму 125 тысяч долларов, как того потребовал суд, Миллер был вынужден признать свое поражение. Сенатор Уильям Скотт сложил свои полномочия еще накануне, так, чтобы Джон Уорнер мог быть приведен к временной присяге и получить, таким образом, преимущество в двадцать четыре часа. Первая официальная церемония принесения присяги состоялась 3 января 1979 года в вирджинском Капитолии, где Элизабет, вся укутанная в мех серебристого песца, держала библию, на которой ее супруг поклялся соблюдать конституцию Соединенных Штатов.