В начале августа Норман Мейлер, одетый в плохо отутюженный черный костюм, весь в поту, стоял в толпе журналистов, политиков и полицейских, дожидаясь своей очереди задать Джону вопросы, необходимые, чтобы написать для Esquire статью «Супермен идет в супермаркет». Помимо многочисленных зевак на лужайке и политиков, которые «увековечивали» свой визит в Хайаннис, позируя фотографам на веранде, в желто-белой гостиной Джеки собралась масса гостей: Артур и Мариан Шлезингер, корреспондент Saturday Evening Post Питер Маз, фотограф Жак Лоу и помощник Кеннеди по связям с прессой Пьер Сэлинджер. Мейлер отметил про себя, что хозяйка не в восторге от нашествия в ее дом, хотя и скрывает недовольство. Предложив ему безалкогольный прохладительный напиток, она пошутила: «У нас, конечно, есть и кое-что покрепче…» В этом вся Джеки – она попыталась выбить почву из-под ног у журналиста, который и без того нервничал. Намекнула на обвинения «в пьянстве и неподобающем поведении», которые были предъявлены Мейлеру в прошлом месяце, когда он, изрядно навеселе, вышел из бара в Провинстауне (Кейп-Код) и с криками «Такси!» кинулся к полицейской машине.
Мейлер обратил внимание на ее «стильную внешность» и «тонковатые, но соблазнительные» икры. Дотошный Мейлер нервировал Джеки, не в пример женщинам-репортерам, засыпавшим «жену кандидата» обычными пустыми вопросами, он задавал вопросы, требовавшие размышлений. Джеки избрала тактику отлучек: за время интервью она минимум раз пять вставала, исчезала на две минуты, потом возвращалась на три. «Она определенно знала свои слабости, – писал Мейлер, – и хотела собраться с мыслями». Джеки опасалась не зря, поскольку Мейлер, как никто другой, выказал в своей статье необычайно острую наблюдательность. Подобно большинству мужчин, он не устоял перед Джеки, перед ее дипломатичностью и «подспудной жесткостью». Первое впечатление – милая, чистенькая, жизнерадостная выпускница колледжа, удачно выскочившая замуж, – изменилось, когда он уловил недовольство Джеки по поводу нашествия чужаков на ее территорию. «Джеки Кеннеди напоминала кошку, гибкую, дикую, с встопорщенной шерсткой». Когда она подколола его насчет чая с вербеной, «в ее глазах блеснула жесткая насмешка, как у зловредной восьмилетней девчонки». Если «стильность» Мейлер замечал и на фотографиях, то теперь он обнаружил в Джеки еще одно качество, которое искренне его удивило, – застенчивость. «В ней чувствовалась некая отстраненность, не напускная, не холодная, не направленная на кого-то конкретно, просто отстраненность…» Она явно была в центре внимания. «Все конечно же смотрели на нее, прикидывали, весело ей или нет… она обладала тонким чувством юмора, сосредоточенным на абсурдностях окружающего мира. Было в ней что-то от солдата, который успел недели две пробыть на фронте. Смех как бы отступил в прошлое, – писал Мейлер. – Джеки Кеннеди мне понравилась. Совершенно не чопорная… пожалуй, в ней сквозила некая сумасшедшинка, которая наводит на мысль о грядущей драме…»
Мейлер интервьюировал и самого кандидата, снова проявив недюжинную наблюдательность. Он отметил прекрасные манеры Кеннеди, «лучше, чем у многих выпускников Гарварда», но за учтивым фасадом, как и в случае с Джеки, разглядел «отстраненность человека, который в одиночку приобрел определенный опыт побед и утрат, соприкоснулся со смертью, и это отдалило его от всех». Далее Мейлер пишет: «У Кеннеди с десяток лиц. Его личность излучала мягкую силу, трудно поддающуюся описанию, вроде сухого тепла; глаза у него большие, с серой радужкой и на удивление яркими белками – глаза горца. Его внешний облик меняется вместе с настроением, поэтому наблюдать за ним интереснее, чем слушать, что он говорит. В какой-то момент он вдруг выглядел старше своих лет, будто уже под пятьдесят – высокий, стройный, загорелый профессор с приятно обветренным лицом, не особенно красивый, а буквально через пять минут, когда он стоял на лужайке перед микрофонами и телекамерами, отвечая на вопросы журналистов, его облик претерпел метаморфозу, и он снова стал похож на кинозвезду – яркая внешность, уверенные манеры, быстрые жесты, энергия, неизменно присущая успешным актерам».
Поток официальных посетителей не иссякал, мешая Джону выходить в море на «Марлине» и «Виктуре», в частности, приехали и два главных его оппонента на лос-анджелесском съезде – губернатор Эдлай Стивенсон, давний герой либерального крыла Демократической партии, и Линдон Джонсон, которого после долгих и ожесточенных споров между их сторонниками Джек выбрал своим кандидатом в вице-президенты. Кеннеди не особо симпатизировал Стивенсону, любимцу Джеки. Он считал губернатора занудой и как мужчина не мог понять харизматической привлекательности, какой тот, лысеющий, с брюшком, обладал в глазах многих красивых женщин.
Долговязый Линдон Джонсон, сенатор от штата Техас, лидер сенатского большинства, играл важную роль на вашингтонской сцене; для многих стало сюрпризом, что этот влиятельный человек готов довольствоваться ролью второй скрипки при Кеннеди, который намного моложе его и ниже по статусу. Для Джона тандем с Джонсоном означал голоса избирателей в южных штатах, кроме того, он ценил политическую компетентность Джонсона. Джек был достаточно независим, чтобы проигнорировать враждебность Бобби к Джонсону, поскольку эти двое питали друг к другу прямо-таки животную неприязнь. По натуре Джонсон был переменчив и непредсказуем: «актер, лицедей, то учтивый, то грубый, то мягкий, то властный, то великодушный, то мстительный», как писал один из его недавних биографов.
Джонсон родился в Техасе, в сельской местности к западу от Остина. Семья бедствовала, и, в отличие от Джека, ему довелось испытать на себе нищету, поэтому он видел Америку, которой не увидишь из окна благоустроенного дома в Джорджтауне. Безжалостно амбициозный, остроумный, ловко манипулирующий людьми, Джонсон пробился наверх, на политический Олимп. Культивируя образ этакого мачо, он бывал грубоват; к примеру, известное его высказывание «Эдлай Стивенсон писает сидя» насмешило и Джона и Джеки. Гарвардские интеллектуалы, особенно близкие друзья Бобби Кеннеди, считали Джонсона неотесанной деревенщиной, но Джек ценил его непревзойденные политические навыки и знания, необходимые на Капитолийском холме.
Джеки уже познакомилась с женой Джонсона, Клаудией Тейлор, которую все называли «Леди Бёрд»; она устраивала для жен новых сенаторов званые обеды, и Джеки бывала на них. Это была незаурядная женщина – способная, хладнокровная, сильная. Ей недоставало утонченности и шика, присущих Джеки, зато она была проницательна, мудра и хорошо разбиралась в людях. Казалось бы, эти две женщины – два противоположных полюса, и у них не может быть ничего общего, однако они относились друг к другу с уважением и симпатией. Единственное, что роднило обеих, – преданность мужьям и стойкость, с какой они принимали их измены. Леди Бёрд была настоящей боевой подругой политика, и Джонсон целиком зависел от ее поддержки и помощи, хоть и обращался с нею порой очень жестко.
Леди Бёрд видела в Джеки, при всей ее эффектности, трогательную уязвимость. «Для меня она была маленькой хрупкой девочкой… посмотришь на нее, и сразу хочется помочь, такой она оставалась на всем протяжении нашего знакомства». Позднее Джеки вспоминала, как ее впечатлила спокойная деловитость Клаудии, которая буквально все записывала в блокнот: «Услышав какое-нибудь имя, она тотчас его записывала. Иногда мистер Джонсон спрашивал: “Дорогая, ты не знаешь телефон такого-то?” И миссис Джонсон знала, всегда. При этом она неизменно сохраняла олимпийское спокойствие…» Джеки завоевала Леди Бёрд, обращаясь к ней за помощью. «Ума не приложу, как мне быть…» – говорила она своим детским голоском. И Джон, и Джеки беспокоились, как участие в финале выборной кампании скажется на беременности, Джеки ужасно боялась еще одного выкидыша. Сразу после съезда в Лос-Анджелесе Джек позвонил Джонсонам и спросил, не может ли Клаудия взять на себя женскую часть кампании.
Для Джеки будущее таило и другие страхи. В разговоре с Уолтером Ройтером, председателем Объединенного профсоюза рабочих автопромышленности, во время его визита в Хайаннис-Порт она выразила свои опасения по поводу президентства вообще и возможного убийства в частности. (В 1948 году вооруженный преступник пытался убить Уолтера Ройтера, а в 1949-м покушались на жизнь его брата, Виктора.) Спутник Ройтера Джек Конвей вспоминал: «Ее прямо-таки преследовала мысль, что ее жизнь изменится, и жизнь Кеннеди тоже, она упорно думала о том, как защитить мужа от возможных покушений. Спрашивала, как меры безопасности отразятся на их семейной жизни. Ройтер ответил: “Главное – не позволяйте этим предосторожностям сломать вашу жизнь, надо просто жить дальше”».
