– Из осени в весну! – воскликнул он. – Здорово, а?
Я хохотнул, хлопнул себя ладонями по груди... и даже вздрогнул. Шерсть на моей куртке оказалась ярко-рыжей, почти красной. Что за клоунский наряд... Вот что значит – пустить вскачь воображение!
– Нормально! – выставил мне кулак с оттопыренным большим пальцем оружейник. – Расцветочка дерьмовенькая, зато тепло ведь?
– Тепло, – не мог не согласиться я.
Несмотря на легкий морозец, я почти согрелся – одежда согрела. И налипшая на ноги грязь в сапогах уже не ощущалась. Грязь осталась там – в общем мире.
Однако куда нам дальше двигать? По левую руку от нас – сплошная ледяная стена, отрезающая перспективу, – не то чтобы очень высокая стена, так, с четырех– или пятиэтажный дом, но совсем гладкая и отвесная. Никак на нее не взберешься. У подножия стены неровная – двух-трехметровая кромка, на которой мы и стоим. С одной стороны – стена, с другой – синяя вода, нафаршированная льдинами. Волны лижут кромку, отламывая от нее небольшие кусочки. Вода подтачивает стену, и если мы в скором времени не найдем способа перебраться через эту стену... У меня засосало в животе, точно я стоял на высоком балконе, потихоньку разрушающемся к тому же.
Видимо, Макс подумал о том же, о чем и я. Он перестал улыбаться, взвалил на плечо мешок и скомандовал:
– Пошли. И поскорее.
Мы двинулись вдоль стены.
Шипастые подошвы нашей обуви обеспечивали нам быстрое движение. Черт с ними, с новыми ботинками! Подумать страшно, что было бы, если на мне была обычная обувь. Соскользнул бы в ледяную воду – и привет. Через пару десятков шагов я оглянулся – дыры, сквозь которую мы проникли в Ледяное Поле, не было видно. Где она располагалась, я заметить не успел. В толще стены, наверное...
Кромка то сужалась, то расширялась. Несколько раз нам приходилось перепрыгивать через порядочные трещины, наполненные устрашающе плещущейся водой. Куда мы идем, в самом деле? Конца-краю этой стены не видать. И никакого прохода – тоже. А что за стеной?
– Скалы! – ответил на мой вопрос запыхавшийся Макс. – Граница с Полем Руин! В сезон морозов здесь перебраться через границу легче легкого! По снегу! Но снег-то стаял! Оттого с этой стороны скалы и обледенели. А вода схлынула в низины. Еще неделька, и тут вообще льда не останется – все растает! Одна вода будет. На востоке Ледяного Поля всегда так, а вот на севере в и центральной части таянья вообще почти не заметно.
– Я не понял, а что мы ищем? Проход? Здесь должен быть проход?
– Ага... – Лед под ним натужно потрескивал, и Макс слышал это и непроизвольно ускорял движение. И меня гнал вперед.
– А далеко до прохода?
– Не знаю...
Впереди, преграждая нам путь, замаячила какая-то глыба. То ли отколовшийся кусок льда, то ли что-то еще... Вообще непонятно с этим проходом. Если в этих скалах сквозная пещера, ее же должно залить водой, а вода должна замерзнуть. Ну, хотя бы частично. Так что же нам – прорубаться сквозь лед? Тогда один хрен, в каком месте прорубаться... Или вплавь? Да в такой воде и минуты прожить нельзя – замерзнешь, сердце остановится. На нее и смотреть-то холодно.
Мы шли вперед, почти бежали, и глыба росла. Росла как-то уж очень быстро, несоразмерно быстро. Будто пологий склон...
Еще десять метров... Двадцать...
Нет, не склон. По крайней мере он не с вершины ледяной стены спускается. Примерно с середины. Я остановился, всматриваясь.
Черт знает что такое – глыба похожа на гигантский, невообразимый шланг, один конец которого погряз в ледяной стене, в другой утонул в разлившемся по Полю море.
– Почти пришли! – закричал Макс. – Вот он, родненький! Я знал, что нам долго искать не придется...
– Искать – что? – тут же обернулся я.
Макс не ответил. Он ускорил бег. Минут пять мы молча бежали, и я смотрел себе под ноги, потому что трещин в кромке стало много больше, а сама кромка сузилась до ширины в метр. Стало темно – это мы вбежали в тень глыбы.
– Стой!
Я затормозил, вонзив шипы в ледяную поверхность. Дальше пути нет. Синевато-серая, цвета льда глыба-шланг огромным округлым боком нависала над нами. Нет, и правда похоже на шланг. Или на чудовищную змею. Или на...
– Червь, – сказал Макс.
Обогнав меня, он похлопал ладонью по глыбе, а она отозвалась неожиданно мягко-гулким звуком. Как промерзшая насквозь подушка.
– Ледяной червь, – спокойно объяснял Макс, снимая с плеч свой мешок, объяснял, пока я стоял с открытым ртом. – Под снегом живет, как вот земляные черви – в земле. В сезон таяния они уходят на север – в большинстве своем. Те, кто не успел, выпрыгивают на поверхность, бесятся, ревут, мечутся из стороны в сторону, крушат все, до чего могут дотянуться... Я как-то видел – страшное зрелище. Представляешь, такая орясина – в длину до двух километров... Для них повышение температуры на пять-шесть градусов все равно что для тебя – купание в напалме. Они просто варились заживо.
– Ничего себе... – сумел выговорить я, – а как он... оно... Вот это – живое?
– Уже нет. – Макс развязывал мешок. – Те, кто не успел уйти на север, погибают.
Я попытался представить себе необъятную площадь синей воды, кипящей от мечущихся в ней громадных созданий, разлетающиеся во все стороны куски льда... И не смог. Ни хрена себе ушица... И как можно было это видеть? Откуда? У меня даже толком уточнить картину не получилось:
– Но как же вот он?.. Вот сюда?.. И как же ты?..
Оружейник вытащил из мешка крюк – теперь это была не та несуразная загогулина, что я видел в его квартире. Теперь это была добротная стальная конструкция. Макс привязал к крюку один конец веревки, на другой наступил ногой:
– Пригнись! – и со свистом стал вращать крюк над головой. Сильный замах – и крюк взлетел вверх, потащив за собою веревку. Упал на спину червя, глубоко вонзился в сине-серую шкуру.
Макс подергал за веревку, повис на ней, поджав ноги. Шкура там, наверху, сморщилась глубокими складками – будто на ней обозначилась жутковатая ухмылка. Веревка заскрипела, но выдержала вес тела оружейника. Глубоко и прочно вонзившийся крюк чуть дрогнул.
– Возьмешь мешок! – крикнул он мне и, поплевав на руки, полез вверх на спину червя, держась за веревку, перебирая ногами, как альпинист. Шипы его подошв оставляли на шкуре глубокие царапины.
Я взвалил на спину мешок – тяжело, черт побери, – а Макс уже стоял наверху, на спине гигантской твари. И махал мне рукой:
– Валяй за мной!
Вскарабкавшись на червя, я наконец закончил формулировать вопрос:
– Откуда же ты наблюдал за бешенством вареных червей? С вертолета?
– Зачем? С вершины приграничных скал. Со стороны Поля Руин. До сих пор у меня эта дивная сценка перед глазами стоит: мы спускаемся со скальной гряды обратно в пустыню, и вдруг под нами взрываются камни. И из образовавшейся дыры с грохотом выползает ободранная морда этого зверя. Они ведь, Никита, последним усилием выбрасываются на скалы. Вроде как киты приходят умирать на берег. А гряда здесь тонковата. Представь себе тушу километровой длины, тараном врезающуюся в толщу скал...
– Неужели... пробивают насквозь?
– Как правило... – Оружейник повернулся по ходу направления движения и махнул рукой. – Глянь-ка...
И я увидел отсюда, с высоты горба чудовища – дальше, метрах в двухстах, – длинное тело еще одного червя, в агонии пронзившее приграничные скалы и навсегда застывшее; еще дальше – еще одно... И еще дальше...
– Ну, ты даешь... юный натуралист, – выдохнул я. – Точно никто, кроме тебя, не догадался бы войти этим путем в Поле Руин. Засад по дороге нам опасаться нечего. Ничего себе у тебя голова варит! Как ты это придумал?
– Само собой на ум пришло, – сказал Макс. – То есть... В общем, я ведь при аварии чуть башкой вперед через лобовуху не вылетел.
– По аналогии, значит. Здорово. Только вот... – Я примерно представлял характер наших дальнейших действий, но при одной мысли меня затошнило. – Что нам теперь делать?
