Я несколько раз оступился и теперь был сосредоточен исключительно на том, чтобы ступать на раненую ногу как можно осторожнее.

– Потом мы обнаружили Макса и тебя. Пусть меня сожрут пиа, если окажется, что Макс видел и хотя бы может описать, как выглядит Морок. Морок никому не показывается. Он оставил Макса в живых в качестве приманки, потому что был уверен – Макс не успел его заметить...

Цвиркнула недалеко какая-то птица. Лес становился все прозрачней, а свет с неба – все более тусклым.

– Я сходил на то место, где погиб Жало. Тот, что кричал: «Я вижу...» Морок вогнал ему по стреле в каждый глаз. Жало умер тогда, когда в него воткнулась первая стрела. То есть я надеюсь на это...

«Ненормальные, – подумал вдруг я, – они все здесь ненормальные. Они и говорят, не как обычные люди, а как... ненормальные... Куда мы идем? И когда все это закончится?»

– Послушай... – начал было я.

– А ты видел его?

– Кого?

– Морока! Ты же был там. Как он тебя не убил, я не понимаю.

– Я тоже... – выдавил я.

– Так ты видел или нет?

«Господи, отвяжутся они от меня или нет? Невыносимо, в конце концов... Ненормальные...»

– Будь он проклят! Я так и думал, никто не может увидеть его! Он никому не показывается! Может, его вообще нельзя увидеть?

Ступня плавилась в огне. А выше колена я вообще не чувствовал ногу. Но я не останавливался, потому что чувствовал – если сейчас упаду, вряд ли смогу подняться.

«А если всякое лечение уже запоздало? – со страхом подумал я. – Если – ампутация?..»

– Морок – просто маньяк. Свихнувшийся урод... – неожиданно выдал Аскол. – Говнюк чертов! Когда мы поймаем этого козла, я ему кишки лично выпущу, сучаре!

Я вздрогнул от удивления и поднял глаза на своего спутника. Неожиданная фраза его подействовала на меня как оплеуха. Высокопарный слог мгновенно сменился банальными ругательствами, а сам Аскол, казалось, не заметил этого. Как шагал, так и шагает. Смотрит вперед – по ходу своего движения.

– Курить будешь?

– А?

– Не куришь, что ли?

– Д-да... Буду.

Аскол сунул руку в карман джинсов (куда делись его кожаные доспехи?), вытащил мятую пачку «L&M», не замедляя шага, закурил, протянул мне сигарету и дешевую пластиковую зажигалку. Я остановился, обалдело глядя вокруг. Лес. Лесок. Лесопосадки. Чахлые пропыленные деревца и шуршащая под ногами оберточной бумагой травка.

– Не останавливайся! Нельзя. Еще немного надо...

Через несколько шагов Аскол оглянулся назад и глубоко выдохнул:

– Все. Приехали. Ну, закуривай, чего тормозишь? А я пойду пацанам помогу...

Было лет ему примерно столько же, сколько и мне. Даже, наверное, поменьше. Обыкновенный мальчишка, лишь отдаленно напоминающий того сурового воина, который минуту назад шел рядом со мной. Мне очень хотелось протереть глаза. Я и протер глаза – тщательно и сильно, кулаками. Потом, действуя совершенно механически, сунул в рот сигарету и чиркнул зажигалкой. Позади меня раздалось натужное уханье и сразу после этого – взрыв хохота. Я вздрогнул:

«Макс! Макс же умирает!»

Я развернулся и рванул назад. Впрочем, пробежав пару метров, я остановился как вкопанный.

– Гады... – преувеличенно стонал Макс, поднимаясь с земли и потирая поясницу. – Нельзя было полегче, что ли?

Пятеро пацанов вокруг него откровенно гоготали.

– Ты ж тяжелый, как боров! – прокричал, всхлипывая, тот, кто был Асколом, – высокий парнишка лет шестнадцати-семнадцати в черном джинсовом костюме, с красной банданой, повязанной на шее, и двумя неумело вырезанными из жести кривыми загогулинами за спиной. – В следующий раз надо с собой тачку брать на колесиках. На всякий случай. У меня на даче такая есть – навоз на грядки катать.

Снова хохот.

Как это все понимать?

– Как это?.. – вслух пробормотал я.

На Максе был толстый шерстяной свитер и свободные штаны с карманами на коленях. К свитеру на животе пристали сухие веточки, комочки земли и прошлогодние ломкие листья. Но никаких следов крови. И ладонь – пробитая стрелой – была сейчас всего-навсего выпачкана землей и пылью. Аскол снял через голову веревочную перевязь, взял жестяные легкие мечи под мышку.

Я почувствовал, как дым жжет мне глаза. Я сморгнул, покрутил головой и внезапно увидел, что через редкие деревца просвечивает автомобильная трасса. Два замызганных грязью автомобиля стоят на обочине – черная «девятка» и допотопный желтый «Запорожец», похожий на забавную игрушечную машинку. «Девятку» я узнал. Это была машина Макса.

Сердце забилось чаще.

«Я дома...» – подумал я, глубоко затянувшись сигаретой.

Теперь закружилась голова – должно быть, от этой первой сильной затяжки. Чтобы не упасть, я присел на корточки. Грязный плащ с оторванными рукавами прошелестел по палой листве. Дьявольщина! Я вскочил, стащил плащ и отшвырнул его в сторону, словно ядовитую змею. От резкого движения в груди защипало. Приподняв футболку, я увидел бинтовую повязку, пропитанную потом и серую от пыли.

«Нога!»

Но нога была в порядке. На обмотанной грязной тряпкой ступне – ни пятнышка крови. Ни даже синяка. Я бездумно размотал тряпку... выбросил ее, затем снова подобрал. Обернул вокруг ступни, как портянку. Левого ботинка-то нет. Левый ботинок остался – там.

На живот что-то давило. Я вытащил из-под поясного ремня обломок палки с одним заостренным и выкрашенным красной краской концом. Наконечник копья. То есть это там было – наконечником копья, а здесь... Я кинул палку в кусты.

Черт возьми, я так хотел вернуться домой и последние полчаса невольно предвкушал радость и облегчение, которые испытаю, когда наконец вырвусь из затянувшегося кошмара! Но радости я почему-то не чувствовал. Напротив – меня вдруг охватил страх. Словно я не мог поверить в реальность этого мира. Воины – сейчас было видно, что это просто пацаны моего приблизительно возраста, – хохотали, словно не в силах остановиться. И я почему-то отвернулся от хохочущей компании.

...Они ведь боги. Там. Истинные боги. Точно. Эта мысль словно взорвалась у меня в голове. Мне показалось, что я понял многое в отношении людей из общего мира и детей Поля. Боги – они вышли из круга смерти и крови и теперь заливаются олимпийским смехом. А «капитан» гхимеши остался гнить меж деревьев, его труп даже не заметили. Смеются... Как футболисты после труднейшего матча, смывая весельем, как мыльной пеной, страшное напряжение в игре. То есть в Игре.

– Эй... Никита!

Я поднялся и обернулся. Аскол, ухмыляясь, протянул мне ладонь:

– Меня вообще-то Виталик зовут, – сказал он.

Макс, стоящий позади него, извлек из кармана очки, завернутые в платок. Развернул, дыхнул на них и принялся тщательно протирать платком стекла.

– Даешь... – коротко и даже с оттенком уважения проговорил он, не прерывая своего занятия. – Вот уж не думал, что ты вернешься в Игру. Как тебя угораздило в Лесном Поле оказаться?

Я молчал. «Гриню-то убили, – вспомнил я. – Как же теперь с этим быть?..»

– Ну ладно, потом расскажешь, – согласился Макс, цепляя очки на нос. – Не хочешь, не надо... И это... Спасибо тебе.

– За что? – не мог не удивиться я.

– За то, что меня вытащил.

– Морок, – заговорил Виталик-Аскол, – хитрожопая падла, все равно Макса пришил бы. Или Макс сам бы кончился. А он бы щелкал нас по одному, когда б мы на ту полянку выбредали. А ты крикнул, мы сразу на крик кинулись. Если б не ты...

Макс знакомым жестом поправил массивную оправу очков:

– Ты извини, что я на тебя орал тогда... Просто ты не знаешь пока ничего, а рванул на улицу. Я же не успел тебе ничего объяснить. Понимаешь, я испугался, что Мертвый Дом... ну... И у них, и у нас принято следить за новообращенными, ну и... использовать для какой-нибудь провокации. Новообращенный ведь все равно как слепой, а это очень удобно...

Я смотрел на него, не зная, что мне говорить. Я даже и не понимал его толком. Слишком много всего навалилось на меня. Должно быть, Макс догадался, что со мной, поэтому и замолчал.