В библиотеке Оксфордского университета хранится письмо Кристофера Мингса, адресованное лорду Виндзору, в котором он кратко изложил свою версию похода на Сантьяго-де-Кубу:
«Его Превосходительству Томасу, лорду Виндзору.
Да будет благоугодно Вашему Превосходительству.
Во исполнение ваших приказов 21 сентября мы отплыли из Пойнт-Кагуэя. 22-го ветер стих, и флот рассеялся, мы получили от сего мало выгоды, но затем снова собрались вместе. 23-го мы встретили сэра Томаса Уэтстона, на “Пикасо”, с семьей индейцев, чьи сведения уверили нас в том, что никаких дополнительных сил в Сантьяго на Кубе нет, и, соответственно, внесли правку в прежние сообщения, полученные в основном от английских пленных, пребывание коих в тамошней тюрьме не позволило им собрать всю необходимую информацию. На военном совете сие предприятие было признано возможным и во время дебатов сошлись на том, как осуществить оное, а именно – высадиться на сушу в гавани, устье которой было сильно укреплено. При исполнении сего решения затишья и противные ветры задержали нас.
Так что было уже 5 октября, когда мы увидели крепость. Бриз подул поздно, и ветер был слабым; было уже 4 часа пополудни, когда мы смогли подойти к гавани; когда, продвинувшись на полмили, мы встретили ветер с суши, который не позволил нам войти, это привело к быстрому решению и нашей немедленной высадке под платформой в 2 милях к востоку от гавани – в единственном месте, пригодном для высадки и движения к городу на всем том скалистом побережье. Так как враг весь день ожидал нас в форте, мы не встретили никакого сопротивления; люди, что были в нем, бросились к городу, чтобы предупредить о нашей высадке. К тому времени, когда весь наш отряд высадился на берег, наступила ночь. Это место скалистое и узкое, мы были вынуждены выслать разведчиков в лес, чтобы показывать дорогу остальным; тропа была такая узкая, что по ней можно было двигаться лишь по одному; дорога была такая трудная, а ночь такая темная, что мы были принуждены делать остановки и зажигать огни, и наши проводники с головнями в руках продвигались вперед по тропе. С большим трудом, перед самым рассветом, мы обнаружили плантацию на берегу реки, примерно в 6 милях от места нашей высадки и в 3 милях от города; там, освежив себя водой, встретив день и найдя лучшую дорогу, мы весьма бодро двинулись к городу. Враги, получив сообщение о нашей недавней высадке и зная, что дорога негодная, не ожидали от нас столь быстрого появления и не успели подготовить против нас засады. На входе в город и в конце нашей тропы губернатор дон Педро де Моралис с 200 людьми (оградившимися шкурами) и 2 пушками поджидал нас, а дон Кристовер, прежний губернатор Ямайки (и хороший друг англичан), с 500 иными находился у него в резерве. Мы выдержали их залп из пушек и принялись выбивать их с их позиции, и сами, а также при помощи дона Кристовера, который тут же дал дёру, мы разгромили остальных, преследуя их разными путями через город, хозяевами которого стали; 6 небольших судов и лодок, находившихся на плаву, были взяты нашими солдатами, а их люди, испугавшись, покинули их. К концу дня, когда наши солдаты устали, мы расположились на отдых, чтобы решить, что делать дальше. На следующее утро, перед рассветом, отправили 500 человек на поиски врага в составе нескольких отрядов, а 100 моряков – чтобы усилить флотилию, с приказами на следующий день, в 11 часов, атаковать гавань… Соответственно, на следующий день это было успешно исполнено, ибо овладели внутренней гаванью; враг покинул большую крепость, выстрелив лишь из 2-х мушкетов; из этого нашего владения мы перетаскивали на буксире и корабли, и людей; с 9-го до 14-го дня мы проводили время в преследовании врага, что не принесло больших выгод; их богатства были увезены так далеко, что мы не смогли найти их.
Злые деяния этого города в отношении Ямайки так разозлили солдат, что мне пришлось немало похлопотать, чтобы удержать их от сожжения церквей. 15-го дня мы ездили в крепость и оттуда, где до 19-го занимались разрушением фортов и вывозом тех пушек, которые могли забрать с собой. Там на складе было 17 пушек, в крепости и на платформе внизу – еще 17, пороха – 1000 бочек; от всего этого наши люди так устали в ходе передвижений и работ, что не хотели забрать их с собой, мечтая об отдыхе; 700 бочек было использовано для подрыва главной крепости, остальные – для подрыва окрестных домов и платформ. И, воистину, все было разрушено до основания. Она была построена на скалистом обрыве, стены на горной стороне – примерно 63 футов высоты. Имелась небольшая часовня и дома, рассчитанные для проживания 1000 человек. Мы были вынуждены сбросить некоторые пушки с обрыва в море, так как не смогли унести их.
Это далеко не лучшее мое суждение; я собираюсь лично познакомить Ваше Превосходительство с успешным осуществлением нашего предприятия.
Вашего Превосходительства покорный слуга
Мингс.
С борта “Центуриона”, 19 сентября 1662 года, посреди гавани Сант-Яго».
После возвращения флотилии Мингса в Порт-Ройял лорд Виндзор изъял «все комиссии для приватиров и попытался свести их к известным обычным правилам, выдав им [новые] комиссии для захвата испанцев и доставки их на Ямайку».
24 октября (3 ноября) на заседании Совета острова было принято решение об отправке всех испанских пленных «в Испанию через Англию при первой же возможности» и зачитано официальное разрешение короля лорду Виндзору покинуть Ямайку. Через четыре дня сэр Чарлз Литтлтон, «подходящее и достойное лицо», был объявлен исполняющим обязанности губернатора.
Действия адмиралтейского суда в отношении призов, взятых в Сантьяго-де-Куба, были подробно изучены доктором Хелен Крамп. Всего, как отмечалось выше, приватиры взяли семь судов и барок. Первое заседание суда открылось 29 октября (8 ноября); председателем был доктор гражданского права и судья Адмиралтейства Уильям Митчелл. Иски и претензии подали капитан Мингс с «Центуриона», капитан Сварт с «Гриффина» и другие офицеры. На этой первой сессии судьи разыграли комедию, пытаясь установить и допросить собственников призов, которые, естественно, не присутствовали на заседании.
Во второй раз суд собрался 3 (13) ноября, и архивариус Чарлз Хэдрес именем короля открыл заседание, чтобы можно было принять решение по находившимся в гавани призам. Различные предложения были поданы по искам, и ответчиков снова вызвали в суд. Естественно, никто на этот вызов не явился. Тем временем капитан Мингс сообщил, что он согласен разделить выручку от призов поровну между флотом и приватирскими судами, после чего коллегия постановила рассмотреть претензии приватиров. От их лица выступили Мингс, Эдвард Пинхорн и еще трое купцов. Выслушав свидетельские показания относительно количества захваченных призов, суд в третий раз вызвал ответчиков. Поскольку те вновь не откликнулись, суд объявил все захваченные корабли законными призами и изъял адмиральскую десятину. После этого специальные уполномоченные по призам разделили трофеи согласно обычаю (комиссионерами были капитан Мингс, Джон Мэн, Эпинатус Кросс, Роберт Кастелс, Джон Ловинг, Эдвард Пинхорн и Уильям Бистон). Шесть призов продали на аукционе, а седьмой передали Роберту Эйвису, фригольдеру из Порт-Ройяла, «за особые заслуги». Корабли продали за 390 ф. ст. 10 шилл., а их груз сахара и молассы – за 729 ф. ст. 7 шилл. и 6 пенсов. Из них вице-губернатор сэр Чарлз Литтлтон изъял 72 ф. ст. 18 шилл. и 6 пенсов для лорда-адмирала, 200 ф. ст. – как королевскую долю за использование «Центуриона» и 105 ф. ст. 4 шилл. и 6 пенсов – за «Гриффин». Эти суммы включали 1/15 часть, полагавшуюся королю от всех призов. Всё, что осталось, было разделено между приватирами.
Лорд Виндзор, получив свою долю добычи, тут же отбыл на родину. Его необычайно быстрое возвращение из Вест-Индии было воспринято в Англии с удивлением. Секретарь Адмиралтейства Сэмюэл Пипс 13 февраля 1663 года записал в своем дневнике:
«…Мистер Блэнд, сидя у меня, рассказал о неожиданном возвращении милорда Виндзора домой; сие привело нас к мысли, что эти молодые лорды не способны выполнять какую-либо службу в чужих краях, хотя, как было отмечено, он не мог оставаться там здоровым, однако же предпринял набег на форт короля Испании на Кубе…».
