Джану бросается к матери и, обвив ручонками ее шею, крепко, крепко прижимается к ней.

— Мамочка, родная! Когда окончу школу, я стану учительницей, — говорит она со слезами на глазах. — Я буду ходить от дома к дому и записывать в школу всех девочек! Ну всех — всех! Вот увидишь!

На следующее утро, задолго до начала уроков, Джану по знакомой тропинке вприпрыжку спускается к реке. Сияя от радости, она усаживается на любимое место. Черные волосы ее перехвачены красной лентой, а за ухо заложен ярко-желтый цветок.

— Я сделала все так, как ты сказала мне, реченька, — говорит Джану негромко. — Я все сделала. И мне разрешили ходить в школу. Скоро я научусь читать и писать. А еще я научусь решать задачки. И тогда уж я точно буду знать, почему головастики превращаются в лягушек. И я обязательно увижу маяк и корабли… Спасибо тебе! — И она низко кланяется реке.

А река спокойно катит свои воды в песчаном ложе, и в нее задумчиво смотрятся с берега кокосовые пальмы.

Джану достает из-за уха цветок и осторожно опускает его в реку.

— Это мой подарок тебе. Донеси его до моря, реченька. Путь твой не ближний — беги, не задерживайся.

Джану с минуту стоит неподвижно, потом поворачивается и идет по тропинке, то и дело оглядываясь, а желтый цветок, подхваченный течением, относит от берега все дальше и дальше. Та беседа с рекою, конечно, привиделась ей во сне, но вот сейчас Джану действительно идет в школу, и это уже совсем не сон. Не чуя под собою ног, она несется по тропинке, еле различимой среди рисовых полей. И чудится ей, будто позади снова звучит тихий голос: «Приходи ко мне опять, девочка. Я стану рассказывать тебе про большие корабли, что бороздят океаны». Но это был всего лишь легкий бриз, напоенный соленым запахом моря.

Тишина ночи была разорвана ревом животного, попавшего в западню. Люди, которые вырыли ее, прятались в шалаше, стоявшем на берегу небольшого озерца. Они слышали рев. Их вожак вышел наружу и прислушался. Собственно говоря, его интересовало только одно: тот ли зверь очутился в яме? Кажется, все в порядке. Он повернулся к товарищам и довольный произнес:

— Это носорог. Мы поймали его.

Люди, сидевшие в шалаше, не были новичками в своем деле. Они не первый раз пробирались в глубь Казиранги, чтобы поохотиться на редких животных. Их было шестеро — сильных рослых мужчин. Они отлично изучили повадки носорогов и знали, что это упрямое животное всегда пьет из озера в одном и том же месте и ходит всегда по одной и той же тропе.

На этот раз им пришлось выслеживать его несколько дней. Обнаружив носорожью тропу, они вырыли яму и прикрыли ее стволами бамбука. Затем построили неподалеку шалаш и стали ждать.

Громкое беспокойное похрюкивание и фырканье показало, что тот, кого они ждали, — в яме. Молча и быстро они стали пробираться к ней через заросли слоновьей травы.

Один из браконьеров нес факелы. Это были палки из полого бамбука, набитые паклей, смоченной в керосине.

Подойдя к яме, люди зажгли факелы. Конечно, огонь мог привлечь сторожей — это был риск, — но без света тут не обойтись.

Носорог, который возился на дне ямы, в свете дымных факелов казался еще больше, чем он был. Чувствуя свою безопасность, браконьеры подошли к самому краю. Каждый хорошо знал свои обязанности: они достали из мешка принесенные веревки, сделали на концах петли и одну за другой набросили их на шею, морду и на все четыре ноги животного.

Носорог отчаянно сопротивлялся, но люди были сильнее, и скоро все его тело было опутано веревками. Затем свободные концы веревок привязали к железным клиньям, заранее вбитым вокруг ямы, и туго натянули. Теперь зверь был обречен.

Вожак банды достал из-за пояса тяжелый нож с широким лезвием — жители Ассама называют такой нож «дао» — и, держа его на весу, спрыгнул в яму. В ней было тесно, и поэтому человек взобрался на спину животного. Он поднял дао и короткими резкими ударами стал отделять рог от шкуры.

Носорог дико взвизгнул. Фонтаном ударила кровь. Не обращая на нее внимания, человек продолжал наносить удары. Минуту спустя он поднял над головой окровавленный рог, с висящими на нем кусками кожи. Его приятели приняли из его рук рог, помогли выбраться из ямы, погасили факелы, и все шестеро в молчании двинулись в обратный путь. Петли и стальные клинья — непременное снаряжение браконьеров — были снова сложены в мешок.

Люди шли молча. Они удалялись, не обращая внимания на визг животного. Скоро визг был уже не слышен: животное теряло силы.

Утром оно умрет, и к яме слетятся пожиратели падали — грифы.

Дханай, Бубуль и Джонти покачивались на спине молодого слона Махони и глазели по сторонам. Путь слона проходил среди невысоких кустарников. Ровная плоская равнина Казиранги неторопливо двигалась мимо седоков. Однообразие равнины нарушали только редкие деревья, как свечи торчащие посреди нее.

Самым старшим в их компании был четырнадцатилетний Дханай. Его отец был махоут — погонщик слонов. Махоутом он числился и в департаменте по туризму дистрикта Казиранги. Дома у них было три слона. Среди них выделялась молодая слониха Махони. Заботу о ней отец возложил на Дханая. Каждый день Дханай мыл слониху, кормил ее, разговаривал с ней, обучал всему, что должен знать ездовой слон. Понятно, что мальчик и подопечная стали большими друзьями.

Бубуль и Джонти были близнецами, обоим по тринадцати. Их отец был старостой деревни. Бубуль и Джонти были так похожи друг на друга, что различить их мог лишь человек, близко знавший их семью.

Мальчики учились в одном и том же классе. Всегда очень дружные, сейчас, в дни летних каникул, они проводили свободное время как хотели.

Местность, которая окружала деревню, они знали как свои пять пальцев и сегодня решили пересечь на слоне территорию заповедника, добраться до берега Брахмапутры и там хорошенько выкупаться.

Обычно заповедник полон неумолчного пения птиц, цвиканья сверчков, вздохов крупных, прячущихся в зарослях, животных.

Однако в это утро заповедник молчал: животные настороженно принюхивались и прислушивались. Со стороны Брахмапутры медленно поднималась и росла лиловая туча.

— Кажется, будет буря! — сказал Бубуль.

— Да еще какая! — подтвердил Джонти.

Дханай тронул ладонью голову Махони. Слон остановился. И в тот же момент горизонт прочертила извилистая белая молния.

— Этого еще не хватало! — сказал Дханай. — Так мы промокнем до нитки. Пожалуй, лучше вернуться.

Однако близнецы запротестовали:

— Ну и что же? Промокнем так промокнем. Все равно будем купаться.

Но Дханай настаивал.

— Да мы-то что, — сказал он. — Все дело в Махони: слоны очень нервничают в грозу. Дождь им не страшен. Зато молния и гром!.. Пожалуй, ничего они так не боятся, как молнии и грома.

Он повернул слона, и назад они поехали другой, более короткой дорогой.

— Смотрите, ребята! — сказал вдруг Джонти.

Слева, в сотне метров от тропинки, по которой шел слон, в воздухе парила дюжина грифов.

— Интересно, что они высматривают? — спросил Бубуль. — Какое-нибудь дохлое животное, а?

— Влево! — приказал Дханай. Махони послушно исполнила команду.

При их приближении грифы, недовольно крича, улетели.

Когда Махони остановилась на краю ямы, мальчики увидели, что в ней, повалясь на бок, неподвижно лежит окровавленное тело носорога. Кожа животного была, уже кое-где исклевана грифами. Первым пришел в себя Дханай.

— Бо, Махони! Бо! — скомандовал он, и слон стал на колени.

Мальчики спрыгнули с него и окружили яму.