Груздев рассмеялся, сразу все превратив в шутку, а Надя по-прежнему стояла, придерживаясь рукой за перила, и задумчиво смотрела на разлив Камы возле устья Вилюги. Тихо и пустынно там, а здесь в любое время суток кипит работа.

Молчание Нади странно встревожило Груздева, заставило подойти к ней.

— Как вы находите, наш город не хуже Новокуйбышева будет?

— Наверное, — сказала Надя с таким безучастием, что Самедов неожиданно возмутился:

— Слушай, мы перед тобой великие горизонты открываем… Это все наше, кровное, выстраданное, а ты глядишь; точно сонная. Вот заезжал я сегодня к своим бригадам и видел, как Ахмадша Низамов принимал буровую. Хоть картину с него пиши! Пинжак (Самедов так и говорил по-прежнему: «пинжак») затерт, в мазуте, а в лице у человека вдохновение. Во-он его вышка светится. — Самедов показал на юго-восток, в даль темных полей, где блестела одинокая звездочка, взглянул на Надю и поразился: так дивно изменилась девушка, смотревшая теперь в ту сторону.

Море света разлилось внизу: и над Камой, вдоль леса, роились огни; и буровые на обоих берегах светились, точно рождественские елки, но не эта иллюминация, а одна-единственная звездочка заворожила Надежду Дронову.

«Шут их разберет, этих девок!» — подумал Самедов.

Чтобы отпраздновать приезд дочери, Дронов пригласил к себе всю честную компанию с Барковым в придачу: надо поближе познакомиться с новым инженером, да и ему не следует оставаться в одиночестве, пока не приехала семья. Тоскливый холодок пустых, еще не обжитых квартир Дронову более чем знаком.

Проезжая по району городской застройки, Дмитрий затормозил машину, обернувшись к Баркову, сказал:

— Смотрите, что у нас делается. Мы теперь как бы в сотворении мира участвуем: создаем здесь и свет и воду, даже горячую, рабочее место для человека, кров над его головой и всяческие увеселения. Господь бог в раю меньше о нем позаботился.

— Да, фантазия у господа бога была небогатая, — согласился Барков, с любопытством выглядывая из машины. — Он даже представить себе не мог, на какие дерзания будет способен созданный им человек. Пустив его в мир голеньким и слабым, бог будто нечаянно вдохнул в него дух противоречия и вечное стремление к лучшему.

— На наше счастье, не было у боженьки таких советчиков, как Карягин. Этот все упростил бы до абсурда, и люди до сих пор находились бы в первобытном состоянии, — сердито пошутил Груздев.

— Не хуже, чем в Светлогорске, получится, — заметил Джабар Самедов, глядя на площадку строительства.

— Славный городок Светлогорск. Я просто влюблена в него, — с подъемом сказала Надя.

— Только ли в городок? — спросил Самедов, но, почувствовав, что перехватил, поправился: — Чем хуже Октябрьский или Салават в Башкирии, а наши татарские нефтяные центры Бугульма и Альметьевск? Да, все Поволжье преобразилось, и в этом первую роль сыграли мы, нефтяники.

А Надя и не заметила оговорки старого друга дома, сосредоточенная на своем: снова и снова до мельчайших подробностей вспоминала встречу в Скворцах, и все сильнее разгоралось в ней странное волнение, охватившее ее, когда она стояла, смешно растрепанная, перед человеком, которого вдруг так выделила и приблизила к сердцу.

«Ну, а дальше? Какой он, этот Ахмадша, теперь? Ведь я не могу, как Юлия, захотеть, чтобы меня просто взяли в полон! Ей безразлично, что у человека за душой, были бы только плечи да брови». Надя встречала девушек, которые даже и от таких требований отказывались, ища мужей с положением в обществе и приличным окладом, но сама она не примирилась бы с отказом от идеальных представлений о своем будущем избраннике.

— Ты постарел, Алексей! — сказал Джабар Самедов, когда электрические лампочки на дроновской даче резко осветили лицо Груздева.

— Это он на нефтепереработке немножко поизносился, — заметил Дронов, расхаживая по низким для его роста комнаткам. — Процесс напряженный: сырье и целевые продукты взрывоопасны. Все время приходится быть начеку; у гидростроителей враг номер один — вода, у нас — огонь, хотя он и первый помощник. Каждый ночной звонок бьет по нервам.

Надя хозяйничала на застекленной веранде, накрывая стол для ужина, принесенного из дома отдыха; смотрела, как за окнами, дробя отражения огней на воде, почти рядом с дачей прошел теплоход и стал разворачиваться, чтобы пришвартоваться к ярко освещенной пристани.

— У вас здесь будто в плавучем ресторане, — говорил Джабар Самедов, расхаживая по домику походкой прирученного медведя, и нет-нет да поглядывал на ледянисто отсвечивавшие среди тарелок бокалы и рюмки.

Он женился перед самой войной, и не очень удачно: женщина попалась пустая, крикливая, вздорная. А тут еще Зарифа овдовела и, став «царицей транспорта», постоянно тревожила при встречах его горячее сердце. Может, оттого по-прежнему остался неровен характером, порою даже сварливым, «сын Старого Баку».

«Почему он заговорил о Низамове? — гадала Надя и с досадой обрывала себя: — Какое мне дело до этого парня? Займусь работой — и всю блажь как рукой снимет! Ведь Юлия тоже влюблена в Ахмадшу!..» Сразу ясно осознав, что творится с нею самою, Надя растерялась, выронила из рук головку сыра, с шумом покатившуюся по полу.

— Что случилось? — спросил отец, выходя из комнаты.

— Ничего особенного…

«Хочу татарского ига, — издеваясь над собственными переживаниями, добавила Надя мысленно. — Глупости! Никакого ига я не желаю. Словно ворона: разинула рот — и сыр уронила!»

Усаживаясь за стол, друзья продолжали обсуждать проект письма в Совет Министров Союза.

— Раз Петр Георгиевич сюда не заехал — значит, у него злые замыслы против нашего завода, хотя на иное он и не способен! Выходит, окопался на старой позиции, — мрачно насупясь, говорил Груздев. — Если бы он отправился на промыслы к Семену, чтобы вместе с Щелгуновым выступить перед рабочими, тогда понятно было бы. А то повернул на полдороге обратно в центр. Да еще Щелгунова, как высокий гость, утащил с собой.

Барков, сразу принявший к сердцу все огорчения Груздева, молча набрасывал на листке обращение к председателю Совета Министров. Дронов в качестве радушного хозяина взялся было разливать вино по рюмкам, но замедлил и сказал с доброй укоризной:

— Ты, Алеша, считаешь: сильнее кошки зверя нет. А на самом деле твой Петр Георгиевич ничтожество.

Груздев сердито мотнул головой.

— А ты большой оптимист, Дмитрий. Я просто поражаюсь, до чего светло ты до сих пор смотришь на жизнь! Дина, что ли, заражает тебя своим романтизмом? Я достаточно насмотрелся на шаблонщиков вроде Карягина и заместителя председателя Госплана Работникова. Это какая-то новая разновидность демагогов — убежденно-лживая и потому очень опасная. Когда такие люди выступают перед вышестоящими товарищами, прямо душа дрожит от возмущения. Ответственное положение обязывает к правдивости, к разумности, а он лезет напролом со своими пустыми шаблонами, будто считает всех глупее себя. И его слушают: он экономист. Будь он технолог, мы бы его разделали!

Джабар Самедов громко захохотал.

— Можно посочувствовать твоей будущей жене, если таковая объявится! Здорово испортила тебе характер комбинированная установка!

— Ничего смешного нет. — Барков сдвинул очки, взглянул исподлобья изучающе на Самедова. — У нас замечательный народ, и правительство — свое, родное, по-настоящему болеющее за все дела! Но развелись чинуши, охотники до хорошо оплачиваемых постов, И вот эти бюрократы громоздят да громоздят, как термиты, свои постройки, иногда совершенно изолированные от интересов государства. Допустим, существует какая-нибудь академия, у нас ведь их несколько, помимо главной Академии наук. Но каждая маленькая тщится быть не хуже большой и плодит вокруг себя научно-исследовательские институты. Сотня институтов — это ей уже мало. Две сотни — тоже не совсем солидно. Глядишь, уже до трехсот институтов в ее ведении. И в каждом диссертанты пасутся: запутывают научные проблемы. И будут пастись до тех пор, пока мы не доберемся до этих «храмов науки».