Надя сорвала кустик лебеды с опаленными ярко-красными листьями, полюбовалась их необычайной расцветкой и приколола к своей кофточке.

— Великая честь оказана сорной траве! — сказал Груздев, с дрожью в сердце наклонясь к девушке.

Надя промолчала, ощутив возникшую между ними интимность; досада на себя овладела ею.

«Зачем шутить таким человеком?.. Он и без того несчастный!» — И она, воспользовавшись первым предлогом, пересела к Юлии.

— Скучаю по Ахмадше! — шепнула ей та, мерцая кошачьими глазами. — Как я жду встречи с ним! Ты этого не можешь понять, бесстрастная кукла. Ты в самом деле похожа на фарфоровую статуэтку с золотыми волосами. — Обхватив Надю обеими руками, Юлия прижалась лицом к ее плечу и добавила нараспев: — Жажду, чтобы меня взяли в полон! Татарского ига хочу!

И обе расхохотались чуть не до слез.

— Татарского ига хочу! — повторяла Юлия шепотом.

Груздев, слушая смех девушек, тоже улыбался; над чем они так хорошо смеются? Сейчас она с Юлей шепчется, давеча с Юрой. Отчего Юрий не поехал сюда? Значит, не позвала… Значит, не нужен он ей.

Ночью, расхаживая по комнате светлогорского дома, Груздев думал: «Юлия действительно ветрогонка, вертлявая ломака. Почему она не замужем? Такие без любви выскакивают замуж, если брачный союз чем-то выгоден. Надя — другое дело, но похоже, ее сердце молчит: безмятежно спокойна. Кто разбудит ее?»

Алексей прислушался к музыке, приглушенно звучавшей в радиоприемнике, и снова начал ходить по комнате. Где-то танцевали. Кому-то было радостно. Груздеву при его постоянной занятости жилось интересно, хотя не очень-то весело, но он и не гнался за весельем, полагая, что его годы прошли. А вот сейчас затосковал.

«Конечно, я не пара для Нади, — размышлял он, поглядывая на часы в ожидании машины. — Далеко не всякая девушка может увлечься пожилым мужчиной. Мария и Мазепа — совсем не положительный пример! В конце-то концов что повлекло несчастную дочь Кочубея к этому предателю? Патология или величие его гетманской славы? Любовь — пора юности. Для зрелых людей, уставших от одиночества, возможен только дружеский союз, основанный на взаимной заботе, поддержке, внимании, но для этого и человека надо найти подходящего».

За широко распахнутым окном теплились звезды. В парковой роще еще светились фонари, на танцплощадке играл городской оркестр.

«А нам в молодости все некогда было. Кроме того, мы, комсомольцы того времени, считали танцы, пудру и помаду нарушением этики, пережитками прошлого. В те годы ломаке Юлии бойкот объявили бы».

В доме Дроновых окна тоже открыты, сквозь заросли молодого сада слышались негромкие звуки рояля: играла Дина Ивановна. Груздев знал и любил ее игру: эта женщина все делала хорошо. «Чем-то сейчас занимается Надя?»

Как бы в ответ из угловой комнаты донесся голос девушки:

— Да, папа. Завтра я выезжаю на Каму. Возможно, совсем к вам переберусь… Или у тебя, или у Алексея Матвеевича. Да, да. Мы с ним уже говорили. Я не хочу, чтобы тебя обвинили в семейственности.

Потом тепло и задушевно заговорила с мужем Дина Ивановна.

«Неувядшая любовь! — Груздев присел на подоконник. — Ах, Надя, Надюша! Конечно, у меня ей лучше будет работать: в семейственности никто не упрекнет. Только грустно: что ей до старого вдовца Алексея Груздева! Но ведь Лена была намного старше меня, а это не мешало нашей любви», — пришла вдруг ошеломляющая мысль.

Действительно: Елена была старше его, и это не омрачало их счастья. Однако как удивился бы отец, Матвей Груздев, узнав о новом сердечном выборе сына! Старик наверняка развел бы руками и сказал: «Видно, в неурочный час ты родился, Алеша, вот и кидает тебя судьба-злодейка из одной крайности в другую».

«Ну и пусть! — думал Алексей. — Ведь я ничего не жду, ничего не требую. — Главное — полюбил и будто снова помолодел… Да, да, самое злое страдание лучше, чем сердечная пустота!»

Возле дома прошелестело, хлопнула дверца машины. Груздев надел плащ, взял портфель и вышел на террасу. Воздух был смягчен близостью проточных прудов и ночной свежестью. В небе играли красные отсветы ближних и дальних факелов. Музыка в парке уже умолкла, и теперь лес — черный на фоне трепетного зарева, звенел свистом и щелканьем соловьев. Из окон Дроновых донеслись приглушенные робкие звуки рояля и нежно-певучий голос Нади: она припоминала мотив, несколько раз повторила его, потом, похоже, недовольная собой, захлопнула крышку инструмента.

— Пойду укладывать вещи. Мы с папой будем жить, как рыбаки, на берегу Камы, а ты приедешь к нам в гости. Он жалуется, что ты его совсем забросила.

Груздев стоял, медля садиться в машину, жадно прислушивался и улыбался, не сознавая этого: все, что было связано с Надей, с ее милой, радостной молодой жизнью, имело теперь для него огромное значение.

Выпрыгнув из кузова грузовика на дорогу, Ахмадша принял от попутчика свой чемодан в пропыленном, точно золой осыпанном, чехле. Лицо юноши, его волосы и рабочий костюм, ловко сидевший на сильной, стройной фигуре, тоже совсем посерели: от Светлогорска до Камска не больше пятидесяти километров, но над поселками, то и дело пересекавшими строящееся шоссе, темными тучами клубилась густая въедливая пыль, взбитая самосвалами.

Солнце жгло беспощадно.

Ахмадша осмотрелся: перед ним, далеко видная с высокого в этом месте левобережья, раскинулась привольная тучно-зеленая пойма Камы. Сосновые боры то подходили к самой воде, глядясь в голубые омуты, то взбегали на кручи гор, уступая место у могучей реки кудрявым пойменным рощам. Большой остров, обросший каймой ивняка, лежал вдоль правого берега, держа в зеленых ладонях островных лугов овальное зеркало озера.

Какая красота! Ахмадша не мог наглядеться, совсем забыв о цели своего приезда. Вот она, Кама, гордость и слава Татарии!

Мощно стремится она к русским равнинам с хмурых высот Урала, принимая по пути богатые притоки: бешеную Чусовую, тихую в устье красавицу Белую, Вятку, покрытую плотами, и все шире, многоводнее становится, подпираемая в низовье Куйбышевским морем, возникшим на необозримом пространстве бывшей волжской поймы.

Бегут по ней караваны судов, шумят на ее берегах гиганты заводы, и нефтяные районы она поит своей водой. Вон глубокие траншеи разрезали поле: новый водопровод прокладывается в глубь Татарии.

С левой стороны виднелись возле леса дома растущего города, а еще левее поднимались высоченные колонны и многоярусные этажерки нефтеперерабатывающего завода, опутанные стальной сетью тонких трубопроводов, оплетенные ажуром железных лестниц. Повсюду ящики конденсаторов, напоминающие издали вагоны-теплушки, гигантские сигары сепараторов и теплообменников, светились, серебром горели на солнце группы различных емкостей, краснели ржавчиной без покраски новые строящиеся объекты.

Подчеркивая воздушность нефтяных и газовых «этажерок», серебряных на синеве неба, стояли приземистые корпуса крытых цехов, обведенные эстакадами, а на краю завода чернели могучие башни-кубы битумной установки, над фантастическим переплетением металла вздымались гигантские ребристые трубы, над которыми чуть дрожали в голубизне тонкие облачка дыма. Так выглядел завод, директором которого был Алексей Груздев. Своеобразную панораму этого завода, похожего на лабораторию под открытым небом, дополняли внешне сходные с ним, но еще не законченные, смежные новостройки химического комбината, которым управлял Дмитрий Дронов. Там всюду двигались краны, рычали бульдозеры, шумно ворочались экскаваторы, широко разевая клыкастые пасти.

Большой завод у Груздева, но и после реконструкции он будет брать с промыслов Светлогорска только двенадцать миллионов тонн нефти в год, а добывают там пятьдесят миллионов. Уходит она в основном по нефтепроводам.

Но вот нарушился ритм работы на промысле и нет приемки. Зимой, когда тоже было плохо с откачкой, проходило собрание в Светлогорском дворце культуры.