Родителей Тим не знал. По всей видимости, и родители его не очень-то знали друг друга. Тим был зачат в результате обычной животной случки на заднем сидении допотопной колымаги 70-х годов выпуска, огромной, как Ноев ковчег. Его будущий папаша ехал по ночному шоссе, мамаша голосовала на обочине. Папаша был подмастерьем сельского коновала, а мать – безбашенной малолетней сучкой, путешествующей в поисках сомнительных приключений. Их знакомство длилось ровно два с половиной часа.

Естественно, когда мамаша Тима обнаружила в себе последствия той ночной автомобильной прогулки, прерывать беременность было и поздно, и не на что. Разродилась она в благотворительном госпитале и с радостью передала дальнейшие заботы о новорожденном обществу, тем самым предопределив Тиму судьбу социального паразита. Тим легко принял свой удел и беспрекословно ему следовал вплоть до сегодняшних дней.

Стандартный набор: приют, вереница приемных семей, каждая из которых неизменно возвращала его обратно, очень быстро поняв, что толку из малого не выйдет, совершеннолетие, временные места работы, с которых Тима вышвыривали ввиду полнейшей его неспособности делать хоть что-нибудь, социальное пособие, социальное жилье, улица, мелкое воровство, пара арестов и прочие радости жизни.

Сейчас Тим обитал в загаженной донельзя квартирке на 3-м этаже дома, предназначенного под снос. Собственно, под снос должен был идти весь квартал. Последние добропорядочные обитатели покинули его больше года назад, и теперь квартал представлял из себя очаровательный гадюшник, населенный маргиналами всех сортов. В соседнем доме обосновалась коммуна хиппи. Через дом – азиатская диаспора из неустановленной страны. Еще через дом – какая-то апокалиптическая секта. Ее адепты изнуряли себя голодом и мерли, как мухи. Впрочем, как мухи они и приумножались. Откуда рекрутировались новые аскеты – оставалось загадкой. Тех же, кто отходил в мир иной, – расчленяли, запаивали в полиэтилен, паковали в почтовые ящики и рассылали через компанию «Worldwide express» по всему этому миру. В остальных домах селились одиночки – доходящие наркоманы, спившиеся бродяги, нищие непризнанные гении и просто ни на что не годные раздолбаи вроде Тима.

Тим возвращался домой. Вчера ему повезло упасть на хвост какой-то веселой компании. Всю ночь они переезжали из одного района в другой. Было много пива, много дешевого виски, временами и косячок у кого-то находился. Теперь же Тим постепенно трезвел и чувствовал себя отвратительно.

Еле-еле одолев шесть лестничных пролетов, Тим ввалился в свою конуру. И тут же понял, что пока он отсутствовал, в квартире произошли изменения. Паршивые изменения. Тим шагнул из прихожей в комнату. Кто-то вбил в потолок ржавый крюк. С крюка свисала петля. В петле болтался мертвец. Глаза мертвеца были открыты. Вместо глазных яблок в глазные впадины мертвеца кто-то вставил шарики от пинг-понга с нарисованными на них зрачками. В руках мертвец держал табличку: «Привет, Тим! Заждался тебя. Джон До.» В животе мертвеца что-то тихо жужжало. Как будто шестеренки крутились.

Тим решил обойти мертвеца кругом. Странное дело, мертвец все время был обращен лицом к Тиму. Тим делал шаг – мертвец начинал вращаться. Тим останавливался – и мертвец замирал. Тим подошел к окну и присел на подоконник. Зазвонил мобильник. Не отрывая взгляда от мертвеца, Тим медленно достал трубку из кармана и поднес ее к уху.

«Тик-так, Тим!» – произнес далекий насмешливый голос.

«Твою…» – только и успел произнести Тим, прежде чем взрывная волна вышвырнула его наружу вместе с осколками стекла, шрапнелью сорванной со стен штукатурки, обломками оконной рамы и ошметками Джона До.

Шарик от пинг-понга отскочил от асфальта и упал аккурат в открытый канализационный люк.

Любой производственный процесс требует побочного расходного материала. Необходимого для того, чтобы конечный продукт имел практический смысл.

Гончар замешивает глину. Глина – это основа. Вокруг нее все вертится. Кроме, разве что, гончарного круга. На котором вертится сама глина. Конечно, этим незамысловатым парадоксом можно пренебречь.

Гончарный круг – порождение технологии. Технология же по отношению к самому процессу – вторична. По большому счету, без нее можно обойтись. По крайней мере, так считает идеальный гончар.

Идеальный гончар трудится не ради прокорма. У идеального гончара в запасе много времени. Идеального гончара заботит лишь идеальный кувшин. Который когда-то выйдет из под его рук.

Идеальный гончар не обязательно должен иметь золотые руки. Руки идеального гончара вполне могут произрастать из жопы.

Идеальный кувшин может быть кособоким.

Определяющее понятие здесь – надежность. Надежность гончара заключается в намерении завершить работу. К которой он уже приступил. Которая, возможно, никогда не закончится.

Надежность кувшина – в непреклонном намерении не позволить содержимому просочиться сквозь его стенки.

Верховное божество древних шумеров гончарного дела не чуралось. В один прекрасный день ему вздумалось слепить сосуд, в который можно было бы влить душу. Слепил. Хорошо получилось. Красиво. Округло. Поставил бог человека на ноги, а те – подломились. Непорядок… Но шумерский бог был идеальным гончаром. Перелепил. Получилось менее красиво, но устойчиво. Пошел дождь. Человек размяк и расплылся. Дрянь дело…

У идеальных гончаров случаются приступы идеальной слабости.

Обычная слабость – незаконнорожденное дитя всепожирающего Молоха. Аппетит, конечно, не тот, но геморроя от нее случается не меньше, чем от родителя. Это отдельная тема.

Идеальная слабость – всего лишь пустота. Разрыв между сейчас и сейчас. Она не делает уязвимым, потому, что не измеряется временем. Она ни на что не влияет, поскольку сама она – ничто. Всего лишь отвлеченное понятие. Архетип невесть чего. Сомнение, возведенное в степень убежденности. Ноль, вывернутый наизнанку. Ухо от селедки. Мадригал здравому смыслу. Очередное допущение…

Бог собрал хвороста. Бог развел огонь. Бог решил сжечь свою неудачу. Напоследок решил еще раз перелепить. Получилось и вовсе черт-те что. Бог вздохнул и швырнул поделку в огонь. Костер прогорел и погас. К удивлению шумерского божества, поделка не сгорела. Огонь сделал ее еще менее привлекательной, на вкус бога. Но она оказалась надежна. И ногами, и дождь ей был нипочем. Идеальна.

Таким образом шумерский бог ввел в обиход идею расходных материалов. Хворост не вошел в состав человеческой плоти. Искра, высеченная огнивом, не запечатлелась в человеческих глазах. Искра жила долю мгновения. Костер полыхал час. Хворост стал пеплом. Пепел ушел в землю и развеялся ветром. И хворост, и искра полностью израсходовались. Не став частью идеала, они оказались необходимым условием его сотворения.

Как правило, исходные компоненты для создания той или иной вещи и расходные материалы для обеспечения созидательного процесса – разнородны. Таково свойство природы – противиться каннибализму и инцесту.

Противиться-то она может, но исключить их из списка явлений, ее составляющих, природа бессильна. Особенно, если дело касается человека и всего, что им понаворочано.

Характерный пример: – расходный материал в индустрии новостей – сами новости. События и происшествия. Ибо конечный продукт – это не репортаж по телевидению или радио и не статейка в газете. И уж тем более не общественный резонанс. Кому он вообще сдался?! Обсасывание пикантных подробностей, если таковые имеются, пляски на костях, спекуляции на обесценившихся акциях… Все не то. Основная цель – это девальвация всех и всяческих злободневных приоритетов во имя стабильности курса единственно возможной твердой валюты – никогда не умирающего завтра. Не умирающего оттого, что оно, блядь, никогда не наступит, видите ли! Вот где роется извечный шелудивый пес, кость ему в глотку.

Если допустить, что эволюция – творческий путь к совершенству, то человеческая эволюция выглядит еще менее приглядно, нежели новостная индустрия.