Она сидела в компании четырех пациенток, две из которых были дряхлыми старушками, у третьей были повреждены лобные доли, а четвертая, как и сама Мэри, страдала от амнезии. Однако в случае Джойс потерю памяти было труднее объяснить и она имела другую симптоматику. Иногда Джойс могла вспомнить восемь взаимоисключающих версий своего прошлого, ни одна из которых, по словам ее родственников, даже отдаленно не напоминала ее реальную историю. Определенно она была шизофреничкой. Всякий раз, когда доктору Мейлу удавалось изгнать вселившуюся в нее личность, болезнь принимала новую форму, меняла личину, и пациентку оставляли в стенах Вифлеемской психиатрической больницы.

Они сидели в старомодных садовых шезлонгах, поставленных так, чтобы открывался вид на летние цветы, искусственные пруды, на прогуливающихся посетителей. Классно черт побери классно черт побери классно черт. Сейчас выражение лица Джойс было спокойным. Черты ее искажались и становились уродливыми, когда она чувствовала угрозу. У нее была нежная бледная кожа, серебристые волосы, тонкие черты изможденного лица, огромные серые глаза. В спокойном состоянии она бывала счастлива, потому что тогда она прокручивала в голове какую-нибудь приятную историю. Аннабел покраснела от настойчивых ухаживаний сэра Руперта, но не смогла подавить чувство удовольствия, охватившее все ее существо. Мэри Газали поражало, как эти банальные литературные персонажи за считанные секунды начинали жить самостоятельной полнокровной жизнью.

Солнце, нагрев крышу оранжереи, стало припекать. Мэри подумала, что так и загореться недолго. Она встала, чтобы подвинуть кресло. Рейчел, та, что пережила лоботомию, в точности повторила ее движения. Миссис Парсонс и миссис Три, седые и древние, как привидения, что-то щебетали, погрузившись в свои изолированные, наполненные фантазиями миры. Миссис Парсонс грезились гуси и свиньи на ферме, а перед глазами миссис Три раскинулся аэродром, с которого то и дело поднимались аэропланы. Лилли Лэнгтри забирается в открытую кабину своего «Глостера Гладиатора». Нетрудно понять, куда она направляется! А кто это там подруливает следом за ней в «Авро-шестьсот сорок два» ? О, я должна была догадаться! Это царица Александра, красивая, как всегда. Добрый день, радиослушатели! Добро пожаловать в Кройдон! Тем, кто только присоединился к нам, наверное, приятно будет узнать, что мистер Макс Бирбом собирается через полчаса опробовать свой новый «Юнкерс-восемьдесят четыре». На нем довольно элегантный кожаный костюм… Рейчел выжидала, пока Мэри сядет. Мэри обмахнула лицо рукой. Рейчел сделала то же самое.

— Как жарко сегодня. Пойду-ка пройдусь.

Когда Рейчел вела себя так, как сейчас, Мэри становилось не по себе. Не желая обидеть Рейчел, но зная, что той не разрешалось выходить без сопровождения, Мэри решила, что это самый простой способ покинуть всю компанию, и шагнула в прохладный полумрак коридора.

— Можно на улицу?

Сидевшая с газетой в руках сестра Коггс кивнула, даже не подняв головы, так что Мэри открыла боковую дверь в сад.

— Ой, нет, только не вы, дорогая! — крикнула сестра Коггс Рейчел.

Со всеми пациентами здесь обращались как с домашними питомцами, хотя некоторые из них, подобно Мэри, считавшейся, видимо, более «дрессированной», чем остальные, пользовались большей степенью свободы. От сада пахнуло жаром, и Мэри чуть не задохнулась. Но это был жар возбуждающий. Кругом цвели розы в разнообразии запахов и красок. Мэри словно пьянела. Осторожно ступая сандалиями на покрытую гравием дорожку, она пересекла лужайку и, остановившись у аккуратно подстриженного хвойного дерева, промокнула платочком лоб. В ее жизни еще не было такого лета. «Королева Мария», «Джозеф Лоу», «Миссис Кокер», «Артур Б. Гудвин», «Мюриел Адамсон», «Мадам Харли», «Уильям Лобб», «Румянец Девы»… Пунцовые, желтые, белые… Сладкие розы.

— Гибридные сорта.

— Но откуда я знаю их названия? — Она увидела через плечо крупную фигуру какого-то джентльмена. Он медленно приближался к ней. — Мы знакомы?

— Джозеф Кисс, — представился он и протянул ладонь.

Она подала руку и ощутила легкий поцелуй. Она, кажется, вздохнула. Он был прекрасен, как сияющий Будда.

— Мистер Кисс? А я Мэри Газали.

— Своей красотой вы можете сравниться с розами, мисс Газали.

— Я была замужем. — Польщенная, она сделала вид, что разглядывает розы.

— Дитя, когда вы успели?

— Овдовевшее дитя, мистер Кисс. — Улыбаясь, она остановилась понюхать розу сорта «Капитан Ф. С. Харвей-Кант», полюбоваться насыщенным розовым цветом ее бутона. — Меня привезли сюда задолго до того, как я проснулась. В специализированное отделение.

— Что? Вы спали? — Его волосы были длинными, кожа — загорелой, глаза — неестественно голубыми.

— Спала, с сорок первого года. Тогда мне было семнадцать. А сейчас, разумеется, больше тридцати. Но я не чувствую своего возраста.

— Я бы дал вам пятнадцать, — сказал он быстро. — Вы ровесница Маммери. Ах, черт! Так вы и есть Спящая красавица! Вы уже стали местной легендой. Кто же вас разбудил? И почему вы не на свободе?

— Я просто взяла и проснулась. А уйти смогу, когда пройду все анализы и врачи сочтут меня совершенно здоровой.

— Разве так бывает?

— И будут уверены в том, что я смогу сама о себе позаботиться.

— Да, да.

— Ну а вы?

— Я должен убедить их, что не буду нарушать покой общества, переворачивать тележки с яблоками, причинять беспокойство своей сестре. Я не сумасшедший, просто слишком вспыльчивый.

Он помолчал, запахивая пестрый халат, потом сказал:

— А вы знаете, у меня есть высокопоставленные друзья.

— Вы имеете в виду, в правительстве?

— Скоро будут и там. — Он задумался. — Совсем скоро, я уверен. Не то чтобы близкие друзья… Между прочим, доктор Мейл — мой зять. Я мог бы замолвить за вас словечко, чтобы он не тянул с диагнозом.

— О, не стоит. Я спала четырнадцать лет, так что теперь мне некуда спешить.

— Прошу прощения. — Он поклонился. — Вы должны простить меня.

— За что, мистер Кисс?

Ей показалось, что он вот-вот заплачет. Слишком уж резко он отвернулся и начал нюхать фуксии. Впервые она встретила здесь мужчину, с которым ей хотелось поговорить подольше.

— Может быть, вы дадите мне какой-нибудь полезный совет?

— Мэри, за вашими плечами стоит только ваш опыт. Чрезвычайно интенсивный, вероятно, и в этом нет ничего опасного. Но пользы от него мало. Это не житейский опыт. Не ошибитесь. Здесь мы в раю. Защищены.

— Но не свободны.

— Вы помните, что значит быть свободной? Когда вы были свободны? До Блица?

— Я вышла замуж совсем молоденькой.

— Тогда мир был другим. Постарайтесь избежать новых страданий.

— Я свое отстрадала, мистер Кисс. Говорят, у меня был ребенок. — Она беспомощно всплеснула руками. — Я попала под бомбежку. В огонь. Все рушилось, нас завалило. Мой муж погиб. Я это знаю. У меня был ребенок.

— Я не сказал, что у вас не было никакого опыта. Я предположил, что у вас не было опыта житейского. — Он глубоко вздохнул.

— Вы не видели здесь одного мальчика, Маммери? Я как раз искал его. Он взял у меня почитать старые журналы про Бантера и Уортона.

— О, я помню Билли Бантера!

— Да, война их не пощадила. Он читает старые выпуски, которые я сам читал в детстве. Даю ему по одному номеру раз в неделю. Это отвлекает его от вестернов. Он увлекается ими с той же непосредственностью и тем же удовольствием, как и я когда-то. Это нас объединяет. Но «Магнет» пора забрать.

— Он совсем ребенок. Как он здесь оказался?

— Ему пятнадцать, и нервы у него на пределе. Проходит обследование, проверки. Вроде ваших, я думаю. Сейчас у него каникулы. В этом году он заканчивает школу. Они сказали его матери, что попытаются «спасти» его. А вы как думаете?

— Не знаю.

— В вас нет сарказма. Простите. Итак, вы чувствуете себя заново родившейся, да? Родившейся этим чудесным летом? Лучшим летом, выпавшим с тридцать девятого года.