Кажется, А. Герцену принадлежит мысль о том, что тинистый слой мещан не определяет судьбу нации. Не из этого ли исходил А. Чехов, всю жизнь разоблачая мещанство, срывая с него одежды пристойности, но главным и преимущественным образом высмеивая? Однако же вот выходит, и до сих пор не разоблачил, не сорвал, не высмеял… Конечно, неверно было бы обвинять Чехова в грехах нынешнего мещанства — теперь оно совсем другое. Но иногда говорят, что от Чехова пошло некое снисходительное, полуусмешливое, отчасти даже и легковесное отношение к пороку, достойному каленого железа. Действительно, есть в такой иронии обратная сторона, на которую мы, перешагнувшие лестницу сословий, как-то не обращаем внимания, не придаем ей значения. Может быть, это следует назвать обратным эффектом, психологическим парадоксом, но высмеянные Чеховым пороки, легонько высеченные публично, публично же и осмеянные, именно через общий смех, через иронию общественного понимания как бы получали права гражданства. Оказывалось, над пороком можно смеяться, но его можно и иметь, недостаток становился словно бы извинительным, от него не требовалось избавляться.
Это а-ля «чеховское» влияние надолго останется в литературе, оно и до сих пор дает себя знать томами и томами антимещанской прозы, с какой-то благополучной незаметностью перешедшей в разряд так называемой бытовой прозы. Дело доходит, действительно, до смешного, когда современный мещанин описывается чуть ли не со слезами умиления. Если же говорить серьезно, то литература утеряла, за редким исключением, утратила критический подход, критическое отношение к мещанству. Штампуя стереотипы, она непроизвольно закрепляет жизненные права и принципы мещанства.
Есть ли и в чем принципиальная новизна в изображении мещанства В. Беловым? В том, прежде всего, что он критически осмыслил и вскрыл деструктивную сущность современного мещанства, представляющую большую, чем мы думаем, опасность как для одной, отдельно взятой личности, так и для общества в целом. В. Белов и увидел, и показал, что современным мещанством можно манипулировать. Открытие, достойное и художника, и философа! И именно поэтому писатель не рассматривает мещанство как самостоятельно антиобщественное явление — с чем литература уже свыклась, — он рассматривает мещанство как проявление материального, социального, духовного и идеологического противоборства двух систем, как неотъемлемую составную часть мирового зла. Зла, о котором жаждущий справедливости Иванов говорил: «Существует могучая, целеустремленная, злая и тайная сила… И мало кто сознательно выступает против нее.»
Героями В. Белова мировое зло осмысливается и в житейском, и в философском плане. Оно предстает на страницах романа и в абстрактных категориях, ассоциируясь по общепринятой в мировом искусстве символике с дьяволом, темной бесовской силой, искушающей человека; и в болевой для народа конкретике свершений, уже не всегда поправимых, с горестными, увы, и печальными для судеб нации и Отечества последствиями, и в конкретных носителях зла: весьма колоритен в этом смысле прозванный «идущим впереди» Миша Бриш — образ поистине разрушительной силы.
Глубоко выстрадано и по самому крупному счету потерь оплачено Дмитрием Медведевым открытие этих простых и небезобидных истин, обнародование которых, по очевидной логике, должно вызывать негодование тех, кто выдает ложь за правду, правду — за хулу, критику — за навет.
«Мировое зло, — говорит он, — прячется в искусственно созданных противопоставлениях. Экономических, культурных, национальных. Принцип „разделяй и властвуй“ действует безотказно. Он незаменим не только относительно людей, но и относительно времени. Даже время мы разделили на прошлое и будущее! Настоящего как бы не существует, и это позволяет… дьяволу придумывать и внедрять любые теории, любые методы. Например? Например, разрушение последовательности, Оно проходит всегда безнаказанно, потому что результаты сказываются намного позже…»
Что же впереди? Впереди — реальная угроза остаться без будущего. Сама мысль об этом, ее развитие и художественное воплощение в романе не лишены противоречий. Негоже игнорировать их, в них надо разобраться, по мере возможности отсеять зерна от плевел, памятуя, что через их преодоление идут и герои романа — тот же Славка Зуев, реставрирующий прошлое в моделях кораблей, или Иванов, вставший на пути Бриша, чтобы не дать ему отлучить сына Медведева, Ромку, от отца. Кстати, все это происходит в настоящем времени романа. Из нашего настоящего, из сегодняшнего дня друзья Медведева тянут связующие нити и к прошлому, и к будущему. И уже поэтому нельзя, например, безоговорочно признать утверждение, что настоящего для нас как бы не существует…
Иное дело, что в массе своей мы бываем наплевательски равнодушны ко всему, что творится вокруг. Часто ли мы задумываемся, в текучке буден, в суете, над ходом жизни, смыслом бытия и назначения человека, и почему это «бесы всегда ругают прошлое и хвалят будущее», отчего оно для них «вне критики».
Преднамеренное искажение принципа последовательности, по чьей бы подсказке и чьими бы руками оно ни совершалось, имеет далеко идущие последствия и цели. Саженец, не посаженный сегодня, не даст плодов завтра. Стоит оглянуться, задуматься, — отчего так быстро оскудевают наши природные богатства, отчего мелеют и становятся затхлыми некогда быстрые и полноводные реки, отчего исчезают с лика земли ее глаза — чистые, светлые озера, отчего так бесхозяйственно и бесстрастно повырублены леса, осушены болота, перепаханы поймы, отчего стерты в пыль древние памятники, отчего и кто отнял собственные имена городов, оставленных нам в наследство, отчего не складывает народ и не поет своих песен, отчего живая культура народа заменяется эрзацем, отчего процветают взяточничество, воровство и изощренных форм мимикрии и выживаемости достиг бюрократизм, отчего, наконец, когда во всем этом отыскиваются причины и объясняется вред, не находится виноватых? Не оттого ли, что обезличка, безответственность, круговая порука во многих случаях деформировали законность и демократию.
Список потерь, по сравнению с тем счетом, который предъявляют прежде всего себе, своему времени герои романа В. Белова, далеко не полон. Но какая глубокая боль за этим! И как же при этом «сохранить совесть, будучи сильным и независимым?» — вопрос, собственно, обращен к нам, к каждому отдельно и ко всем вместе.
Кто-то сказал, что противоречия создают образ. Художественный образ. Может быть, это и так. Но можно ли избежать заблуждений, если быть сразу и консерватором, и ретроградом, и максималистом, и резонером, «прозревающим будущее»? Это особенно очевидно, когда Медведев ополчается на технический прогресс. В. Белов здесь сам оказывается во власти героя. Созданный им характер настолько выразителен и могуч, настолько все захватывает и подчиняет себе, что писателю не удается верно соотнести тезу и антитезу. Вот хотя бы при противопоставлении, вольном или невольном, деревни городу, противопоставлении, исходящем из принципа самообеспечения и выживаемости деревни. На первый взгляд, в каких-то частных случаях верно, что крестьянская изба «способна на длительное самообеспеченное существование. Причем не только во время войны. Поэтому так яростно и уничтожаются во всем мире крестьянские хижины!» Но по этой логике колесо истории должно повернуть вспять. При этом как бы забыто, упущено из виду, что деревня современная, привязанная к электрическим проводам, подключенная к газовым трубам, самообеспечивающая себя нередко магазинным хлебом и молоком, вряд ли способна на длительное автономное плавание.
Скорее уж крестьянские избы уничтожаются по всему миру как символ всякой национальной самобытности, как ячейка генетической памяти психо-физических и духовно-нравственных свойств нации, обеспечивающих ее самобытность и жизнестойкость во времени.
В то же время альтернатива выходящему из повиновения техническому прогрессу, безудержному росту мегаполисов и т. п. видится не в безоглядном бегстве назад, а в соединении общих усилий для того, чтобы «насилие над природой» не выходило «из-под нравственного контроля», в установлении человеком такого контроля и над собой, над своей судьбой и историей. В противном случае смертоносный фантом термояда не пощадит ни отдельный фрегат, ни целую флотилию крестьянских изб.
