Она вышла на широкую главную улицу, спускающуюся к морской бухте.

Марсель дышал по-весеннему широко, было свежо, но не холодно. Город по сравнению с Москвой казался тихим, редкие машины катились неторопливо, прохожих оказалось очень немного. Стараясь не останавливаться у магазинных витрин, Люба чуть не бегом устремилась по склону вдоль улицы и вскоре очутилась на берегу, у самой гавани, в базарной толпе. Вся набережная около бухты была заставлена рыбными садками, лотками, плетеными корзинами, пластиковыми посудинами, заполненными свежей рыбой, какими-то гигантскими раками, глазастыми морскими чудовищами, смешными и порой отвратительными на вид, еще живыми водными существами. Акулообразные серебристые тела каких-то экзотических рыбин лежали на лотках словно поленья. Лоснились на солнце пластами наваленные камбалы, лобастые бычки еще шевелили хвостами. Какой только морской живности тут не было!

Бирюзовое море виднелось вдали в узком проходе. Вода в бухте переливалась то золотисто-синим, то зеленоватым, везде стояли большие и малые яхты, катера и лодки, причаленные друг к другу. Они щеголяли ослепительной чистотой, солнце играло в медных частях оснастки. Запах морских водорослей, запах тайных морских глубин исходил от всех этих судов, корзин и лотков. «Почему же так мало покупателей?» — подумала Люба, но тут же изумилась той быстрой перемене, которая случилась на набережной.

Торговля стихла, лотки опустели, корзины с морскими дивами быстро, словно в кино, исчезли. Толпа таяла на глазах. Люба вдруг обнаружила, что забыла улицу, по которой она спустилась к морской гавани. Что теперь с нею будет? Оставалось всего двадцать минут до назначенного сбора в холле гостиницы. Она в ужасе заторопилась вверх, но улица оказалась не та. Пришлось вернуться, чтобы не заблудиться еще больше. Не зная, куда идти, Люба растерянно оглядывалась.

— Ай-ай-ай! А мы уже заблудились? — послышалось за спиной.

Аркадий, друг Миши, стоял на дощатом пирсе и улыбался. У нее, как говорят писатели, вырвался вздох облегчения.

— Идемте. Нас обоих не будет хватать на завтраке. Эта дама шутить не любит…

— Какая дама?

— Ну, эта… самая.

Он ловко подправил ее за локоть, когда Люба ступила не в том направлении. И тут же нервным движением выпустил ее руку.

Гостиница оказалась совсем рядом. Сэкономив полчаса на завтраке, Люба успела разобрать вещи. Когда она вновь появилась в холле, шофер и мсье Мирский издали узнали ее и дружно с ней поздоровались. А что за прелесть был этот Жан — шофер туристического автобуса! Живой, словно служитель цирка, всегда улыбающийся, он делал свои дела красиво, легко и стремительно. Одет он был в светлые вельветовые брюки и тонкий темно-синий шерстяной свитер. Этот свитер очень и очень шел к его тоже синим глазам. «Странно, — подумалось ей, — волосы черные, как смоль, а глаза синие. Что, это у всех французов?». Она не успела додумать свою мысль. Спутники дружно заполняли автобус.

День опять прошел словно во сне.

За обедом она выпила полтора бокала какого-то не очень вкусного красного вина. Друг Миши Аркадий хотел подлить ей еще, но обе бутылки оказались пустыми. Мсье Мирский уже выглядывал официанта, вернее, хозяина ресторанчика, чтобы тот подал вина, но Люба замахала руками. Как-то так получилось, что и во время ужина Миша и Аркадий оказались с ней за одним столиком. Четвертым опять был мсье Мирский. На этот раз подали рыбу. Люба наблюдала за официантом, напоминавшим ей настоящего Фигаро. В черной жилетке и белоснежной рубашке, он так ловко, на четырех пальцах, носил перегруженный блюдами поднос, так быстро сновал с этим грузом между столами, что на него загляделись все москвичи. Вероятно, он чувствовал это и радовался, что его мастерство замечено.

— Скажите, Матвей Яковлевич, — обратился Бриш к мсье Мирскому. — Правда ведь, Марсель очень похож на Одессу?

— Никогда! — убежденно отрезал Мирский, и Бриш сразу заговорил о чем-то ином.

Еще за обедом выяснилось, что гид провел раннее детство в Одессе, но родители увезли его сначала в Румынию, затем во Францию. Люба рассеянно вслушивалась в мужской разговор, который казался ей скучным. Около девяти вечера она потихоньку ушла в номер.

Ей нестерпимо хотелось спать, но она достала из чемодана блокнотик и авторучку, купленные мужем специально для этой поездки. Она обещала Медведеву каждодневно записывать самое интересное. Ей было жалко его, своего кандидата наук. Почтовый ящик, где он руководил какими-то важными разработками, давал право ездить только в Крым либо на Кавказ. За границу у них не пускали и, если бы не помощь Миши, Любу тоже не включили бы в группу.

Она уселась в мягкое ласковое кресло, включила светильник и открыла блокнотик. С чего же начать? Она просто не знала, с чего начать. Она вспомнила о том, что в Москве глубокая ночь и дочь давно спит, разбросав игрушки. Наверное, опять не почистила на ночь зубы. Такие раздумья натолкнули Любу на то, чтобы писать в виде письма. Пусть письмо будет не отправлено. А почему бы, собственно, его не отправить? Правда, это очень дорого. Той жалкой валюты, что имелась у Любы, не хватит, даже на приличные сувениры. К тому же письмо может прийти уже после ее приезда домой. Что ж, это будет так интересно. Они все вместе получат ее письмо из Парижа…

«Милый Дым, мне жаль, что тебя нет рядом. Ты и представить не можешь, как много всяких впечатлений, а ведь прожит всего один день. Вчера я познакомилась почти со всеми из нашей группы. Сегодня в Марселе нас возили по городу на автобусе, потом на катере в крепость Иф. Помнишь графа Монте-Кристо? Это та самая крепость, там такие жуткие казематы. После обеда ездили в здешний Нотр-Дам. Этот собор стоит на высоком холме, оттуда виден весь Марсель и Средиземное море. Здесь тепло, погода чудо! Завтра мы будем путешествовать по французскому югу. Дымчатый, знаешь, здешний собор весь увешан моделями парусников, лодок, даже автомобилей и самолетов. Это люди молились за своих погибших родственников. Каждый оставлял в соборе изображение судна, которое потерпело в море крушение. Наш шофер Жан…»

Люба быстро сунула блокнотик под подушку, потому что в дверь постучали. Огляделась, затолкнула в чемодан раскиданное белье. Стук повторился, она сказала «да», но дверь открылась еще до этого «да».

— Товарищ Медведева, к вам можно?

Конечно же, это был Миша. Его голос прозвучал совсем по-домашнему, и Люба даже обрадовалась.

— Разрешишь мне посидеть в этом буржуйском кресле? — Бриш был заметно пьян. — Не бойся, я не усну. Вы, товарищ Медведева, несерьезно себя ведете. Утром ушли, никого не спросясь. Заблудились в чужом заграничном городе. Вам что говорили на последнем инструктаже?

— Ладно, ладно…

— Вот именно-с, ладно! А знаете ли вы, товарищ Медведева, за кого принимают женщину в Марселе, если она одна на улице, да еще вечером?

— Но я же не вечером…

— Тем хуже, если с утра! — рассмеялся он.

«Боже мой, как постарел, — подумала Люба. — А давно ли сидели за одной партой?».

— Я знаю, что ты сейчас подумала.

— Да?

— Ты подумала: «Неужели этот старик и есть тот самый одноклассник, с которым вместе зубрили бином Ньютона?». Так вот, это именно я. Тот самый, Любаша. Ты ничуть не ошиблась.

Она рассмеялась, а Бриш пристально посмотрел в ее переносицу.

— Где твой приятель? — спросила Люба, чувствуя какую-то неловкость от его не совсем обычного взгляда.

— Ушел смотреть секс-фильм.

— А ты-то чего теряешься?

— У меня нет валюты, — сказал Бриш. — Надеюсь, позволишь мне закурить?

— А что, у него есть валюта? — Люба взяла предложенную карамельку.

— У Аркашки есть все! Даже любимая женщина…

— Ну, Мишенька… ты что, ему завидуешь?

— Завидую, но не ему.

— Кому же? — Она тут же покаялась, что задала этот вопрос, но было поздно.

Он сильно вздохнул и вытянулся в кресле. Люба почувствовала, что краснеет.

— Ты, кажется, прекрасно знаешь, кому я завидую, — смелея, сказал он.