Он застонал.

Она улыбнулась. Чувствительные, как и у нее самой.

— Вот теперь раздевайся, — прошептала она.

Она помогла ему, и когда туника упала на пол, с восхищением окинула взором его торс, плечи, его мускулистые руки. Она уже видела нагих выше пояса мужчин. Люди, занимавшиеся тяжелым трудом, нередко снимали рубаху. Но глядя на них, она отмечала только то, насколько сильные у них руки — чтобы удержать меч или бросить копье.

Или хуже. Чтобы не дать ей вырваться.

Руки Джона были достаточно сильными, чтобы защитить ее от кого угодно. Даже от него самого.

Она принялась ласкать его, невесомо касаясь кончиками пальцев, вычерчивая в воздухе контур его тела.

Со стоном он закрыл глаза, потом содрогнулся, когда она, проводя пальцами по внутренней стороне его руки, добралась до чувствительного места на сгибе локтя.

Он приоткрыл один глаз.

— Теперь можно до тебя дотронуться?

Она отрицательно покачала головой, хотя ее тело молило о его прикосновении.

— Всему свое время. Я еще не закончила.

Он нахмурился, немного тревожась. Теперь она понимала, насколько, наверное, жутко было смотреть на нее раньше, когда ее сковывал ужас. И как тяжело ему приходилось, когда он тщетно пытался доставить ей удовольствие.

Она улыбнулась.

— Ты можешь в любое время сказать нет.

— Я понял. — Улыбка, которая пряталась за важностью его тона, была красноречивее любых слов.

Она обняла его, прильнула щекой к груди, тесно прижалась к нему бедрами. Та его часть, что была ниже пояса, уже отвердела.

Она выровняла дыхание. Позади осталась самая легкая часть испытания. Она увидела его обнаженный торс. Теперь она должна увидеть то, что расположено ниже.

Она отстранилась. Настраиваясь, сцепила руки. Потом взялась за шнурки, которые удерживали его шоссы. Она видела, как сильно дрожат ее пальцы. Он был таким большим, таким твердым, что она замерла, не решаясь потянуть за шнурок и выпустить зверя на волю.

Джон вытянул руки ладонями вверх, словно сдаваясь в плен.

— Делай со мной все, что хочешь. — Легкий тон контрастировал со страстью на его лице. — Но будь храброй, Кейт.

Лишившись дара речи, она сглотнула. Что, если она снова начнет кричать, отбиваться, царапаться? Вдруг окажется, что ее страх не прошел?

Вдруг он не пройдет никогда?

Она распустила узел.

Шоссы соскользнули вниз, но зацепились за его член, и она заставила себя высвободить его, изумленная тем, какой он горячий под ее пальцами.

Она подняла глаза. Он стоял с приоткрытым ртом, и, будучи не в состоянии говорить, сделал жест рукой, разрешая ей действовать.

Она сжала его в ладонях. Усмирить его не вышло, вместо этого он стал еще больше, налившись в ее руках. Он целовал ее там, внизу. Возможно, ему понравится, если она сделает так же.

Хватит ли ей смелости?

Она встала на колени, пораженная тем, что ее рот оказался в точности на том уровне, чтобы она могла попробовать…

Немного ослабив пальцы, она осторожно задвигала ими, переживая странное любопытство. Сейчас он скорее искушал, чем пугал ее.

— Кейт, любимая. — Он задыхался. Мальчишеская улыбка сошла с его лица. — Я правда хочу, чтобы ты делала все… — Он откашлялся. — Все, что только пожелаешь, но боюсь, я не смогу, я просто не удержусь, если…

Внезапно она поняла, что он имеет в виду, и, покачнувшись, встала. Нет. Для этого она недостаточно смелая. Пока что.

Все еще полностью одетая, в то время как он был почти обнажен, она стиснула кулаки, набираясь мужества. Потом указала на кровать.

— Ложись.

— Можно мне снять сапоги? — В его голосе вновь зазвучала улыбка.

Она посмотрела вниз, на его опутанные шоссами сапоги.

— Сядь, — сказала она. — Я сама.

И когда она преклонила колени, чтобы раздеть его, то ощутила в этом скорее власть над ним, нежели подчинение.

Он вытянулся на кровати. Возвышаясь, она стояла рядом. Ее взгляд заскользил по его худощавому телу, поднимаясь от сильных ног к бедрам, потом выше, к груди и, наконец, к глазам.

Скоро он потеряет терпение, подумала она. Обозлится на нее за то, что она заставляет его ждать.

Но в его голубых, столь любимых ею глазах не было ничего, кроме обожания.

Нежась в тепле его взгляда, она затаила дыхание. Он ставил ее потребности превыше своих и все равно смотрел на нее так, словно получал от нее в дар бесценное сокровище.

Кто еще, кроме него, способен на это?

Она увидела в нем человека, обладавшего истинной силой. Силой контролировать себя.

— Скажи... — Он обрел власть над своим голосом. — Скажи мне, чего ты хочешь.

Но она не знала. Перестала знать.

Она думала, что соитие похоже на битву, в которой одно тело вторгается во второе и тем самым подчиняет его себе. Она собиралась направлять его до самого конца, чтобы ненароком не истолковать его действия как угрозу или насилие.

Но оказалось, что битва шла внутри ее собственного тела.

Джон будет ждать ее разрешения. Она могла бы помучить его ожиданием, наказывая за грехи Сторвика или просто за то, что его угораздило родиться мужчиной.

Но Кейт, которая обуздывала свои эмоции, которая жаждала мести и не подпускала к себе никого ни на шаг, стала призраком, словно давно умерла. На ее место пришла новая Кейт, которая хотела совсем другого.

Слиться с ним воедино.

Лед внутри нее разломился. Бурлящие воды, освободившись от оков, беспрепятственно понеслись к морю. И она захотела устремиться к нему, образовать с ним одно целое, как сливаются по весне ручьи, смешивая свои воды.

Возможно ли такое между людьми?

Скажи мне, чего ты хочешь.

— Я хочу…

Если она разделит с ним ложе, кому-то придется быть сверху, подчиняя себе второго. Чтобы соединиться с ним по-настоящему, она должна сбросить броню. Отринуть напускную храбрость, перестать притворяться. Иными словами, она должна сдаться.

— Скажи.

Как это можно передать словами?

— Я хочу… быть с тобой. Но только все должно быть по-другому.

— Все и будет по-другому, ведь я сам другой.

— И я тоже, — прошептала она, не смея в это поверить. Он доверился ей, беспрекословно согласившись подчиниться ее воле.

Способна ли она тоже довериться ему без остатка?

— Не бойся, все будет не так, как ты думаешь, — сказал он. — Я обещаю.

Она улыбнулась.

— Я потеряла счет твоим обещаниям, Джонни.

— Но я помню их все.

Улыбка дрогнула на ее губах.

— Клянешься могилой своего предка?

— Я клянусь большим. Это обещание самое главное из всех. Я клянусь своими чувствами к тебе.

Она закусила губу, но не сдержалась, и слезы закапали из ее глаз.

Он протянул руку.

— Иди ко мне.

Ее черед раздеваться, поняла она, и взялась за подол туники. Он не вмешивался, но когда она, стягивая тунику через голову, запуталась в рукавах, и, ослепнув, запаниковала, он нежно, но быстро помог ей высвободиться, догадавшись, что она испугалась.

Она нерешительно посмотрела вниз. Даже сейчас, когда ее охватила страсть, снять мужскую одежду значило гораздо больше, чем просто раздеться. В отличие от женских юбок, которые с легкостью можно было задрать, сшитые вместе штанины защищали то, что было меж ее ног.

Он встал с кровати и привлек ее к себе так близко, что она ощутила тугое доказательство его желания.

— Мужчина тоже может быть уязвим, — произнес он. Крепко прижимая ее к своим бедрам, он отклонился назад, чтобы она могла видеть его глаза. — Когда я хочу тебя, это заметно всем. Тебе, всему миру. Но твое желание остается сокрытым, даже от меня. И мне не узнать о нем, пока ты сама не расскажешь о том, чего хочешь. Пока не покажешь, что ты готова.

Она рассмеялась. Джонни научил ее, что смех может быть частью любви, и хотя сам звук собственного смеха был для нее все еще внове, он помог ей расслабиться.

— Я прослежу за тем, — с улыбкой произнесла она, — чтобы ты не остался в неведении, Джонни Брансон.