Дженни закрыла дверь, дотянулась и достала гарнитуру из уха Сая. Затем протянула руку:

– Отдай телефон.

– Зачем? Он уже выключен.

Рука Дженни не дрогнула. Сай неохотно достал телефон и отдал ей.

Она с презрением посмотрела на устройство:

– Нет, вытащи-ка аккумулятор. Что еще можно ожидать от Центиллиона? Они должны называть это устройствами слежения, а не телефонами. Никогда не узнаешь, действительно ли они выключены.

Она сунула телефон в плотную сумку, застегнула ее и положила на стол.

– Ну вот, теперь твой телефон под надежным акустическим и электромагнетическим экраном, поэтому мы можем поговорить. Сетка на стенах делает из моей квартиры, по сути, клетку Фарадея, поэтому сигналы сотовых сетей сюда не проникают. Однако с телефонами Центиллиона всегда нужно быть осторожным, если только они не находятся за несколькими экранирующими оболочками.

– Я тебе проще скажу. Ты сумасшедшая. Ты думаешь, Центиллион шпионит за тобой? Их политика конфиденциальности лучшая в отрасли. Каждый бит информации, что они собирают, должен быть предоставлен пользователем добровольно и используется для того, чтобы улучшить этому пользователю жизнь…

Дженни наклонила голову и глядела на него с ухмылкой, пока тот не закончил говорить.

– Если все это так, то зачем ты выключил Тилли? Почему согласился прийти сюда?

Сай сам не был уверен, что знает ответы на эти провокационные вопросы.

– Посмотри на себя. Ты согласился, чтобы камеры следили за каждым твоим движением и записывали каждую мысль, слово, разговор в какой-то далекий центр обработки данных. Там все обрабатывается алгоритмами, выполняется глубокий анализ, и на выходе получаются данные, за которые маркетологи готовы заплатить хорошие деньги.

Теперь уже нет ничего личного, уже нет ничего твоего, и только твоего. Центиллион полностью владеет тобой. Ты даже не знаешь, кто ты есть на самом деле. Покупаешь то, что Центиллион хочет; читаешь то, что Центиллион предложил тебе прочесть; встречаешься с теми, на кого покажет тебе Центиллион. И ты действительно счастлив?

– Это очень устаревший взгляд на вещи. Научно доказано: все, что Тилли мне предлагает, соответствует моему профилю вкусов и обязательно мне понравится.

– Ты, видимо, хочешь сказать, что какой-то рекламщик заплатил Центиллиону, чтобы тебе подали нужную информацию.

– В этом и состоит вся польза рекламы. Вожделение должно быть удовлетворено. Есть тысячи товаров в этом мире, которые идеально мне подойдут, но я, быть может, никогда не узнаю о них. Есть в этом мире идеальная девушка, но я никогда не встречу ее. Что же не так в том, что я слушаю Тилли? Ведь идеальный товар должен найти идеального потребителя, а идеальный мужчина – познакомиться с идеальной женщиной.

Дженни усмехнулась:

– Мне нравится, как ты пытаешься рационально обосновать свое состояние. Снова задам тебе вопрос: если жизнь с Тилли настолько чудесна, зачем ты отключил ее сегодня?

– Я не могу объяснить, – ответил Сай. Он покачал головой: – Зря я сюда пришел. Думаю, что пора домой.

– Подожди. Сначала я покажу тебе кое-что о твоей любимой Тилли, – остановила его Дженни. Она подошла к столу и начала печатать на клавиатуре. На мониторе появилось несколько документов. Она рассказывала, а Сай пытался понять, что они собой представляют.

– Много лет назад Центиллион поймали на том, что машины, отслеживающие пробки, шпионили за беспроводным трафиком в домашних сетях тех домов, рядом с которыми они проезжали. Центиллион также переопределял настройки безопасности на компьютерах, чтобы отслеживать, как пользователи работают в Интернете и что они там смотрят. Уже потом они перешли на добровольную подписку на политику отслеживания для предоставления оптимальных «рекомендаций». Но ты действительно думаешь, что все изменилось? Они страстно желают получить данные о тебе и чем больше будет этих данных, тем лучше. И поверь, им все равно, как они их получат.

Сай скептически пролистывал документы:

– Если это все правда, почему ничего не показывали в новостях?

Дженни засмеялась:

– Сначала все, что делал Центиллион, было в той или иной степени правомерно, пусть и спорно. Беспроводная передача данных осуществляется, к примеру, в общедоступных местах, поэтому их перехват не является нарушением конфиденциальности. Тем более ты читаешь лицензионное соглашение с пользователем и понимаешь простой для себя факт: все, что входит в сферу интересов Центиллиона, «сделает мир лучше» для всех нас. Во-вторых, как можно в наше время получить какие-либо новости, кроме Центиллиона? Если Центиллион не захочет, чтобы ты что-то увидел, ты ничего и не увидишь.

– Тогда как ты нашла эти документы?

– Мой компьютер подключен к сети, которая построена поверх центиллионовских сетей, и Центиллион не имеет к ней доступа. Практически мы полагаемся на вирус, который превращает пользовательские компьютеры в наши ретрансляторы. Все шифруется и передается от узла к узлу, поэтому Центиллион просто не в состоянии видеть наш трафик.

Сай покачал головой:

– О да, ты ведь и вправду одна из тех конспирологов в шапочках из фольги. Послушать тебя, так Центиллион – это злостное, репрессивное правительство. Однако это всего лишь компания, которая просто-напросто пытается делать деньги.

Дженни хмыкнула, не скрывая своего несогласия:

– Наблюдение за пользователем остается наблюдением, как ты его ни назови. Я не могу понять, почему некоторые люди считают, что есть большая разница в том, откуда все беды: от государства или от частной компании. В наши дни Центиллион – это больше, чем правительство. Вспомни, они совершили переворот в трех странах, только потому что их правительства запретили использовать Центиллион в пределах своих границ.

– Это были репрессивные государства…

– Ну да, а ты живешь в свободной стране. Думаешь, что Центиллион борется за всеобщую свободу? Они хотят следить за всеми, призывая потреблять все больше и больше, чтобы Центиллион зарабатывал больше денег.

– Но в этом вся суть бизнеса. Это вовсе не является мировым злом.

– Ты так говоришь только потому, что уже не понимаешь, как выглядит настоящий мир. Теперь он переделан по образу и подобию Центиллиона.

Машина Дженни была экранирована настолько же хорошо, как и ее квартира, однако во время поездки она говорила только шепотом, как будто боялась, что их беседу будут подслушивать люди, шедшие по тротуарам.

– Не могу поверить, насколько ветхим кажется это место, – сказал Сай, когда она парковала машину на обочине улицы. Асфальт был весь в выбоинах, а дома вокруг представлялись настоящими трущобами. Некоторые из них давно были покинуты и разваливались прямо на глазах. Вдалеке слышались звуки полицейских сирен. В этой части Лас-Альдамас Сай никогда еще не бывал.

– Все здесь выглядело совершенно иначе десять лет назад.

– Что случилось?

– Центиллион заметил определенную тенденцию: люди, не все, лишь некоторые, стремятся обособиться там, где хотят жить, по расовому принципу. Компания попыталась сыграть на этом, определяя приоритеты различных предложений недвижимости для клиентов на основе их расовой принадлежности. И в этом не было ничего противозаконного, так как этим просто пытались удовлетворить потребности пользователей. Предложения никуда не скрывались, просто кое-кого задвигали в самый конец списка. В итоге никто не мог выявить их алгоритм и доказать, что в основе последовательности предложений лежит не что иное, как расовая принадлежность, так как в их волшебной формуле оценки присутствовали сотни факторов.

Через некоторое время процесс начал походить на нисходящую лавину, и сегрегация происходила все серьезнее и серьезнее. Политикам становилось все проще фальсифицировать результаты выборов по расовым признакам. И вот мы здесь. Догадайся, кому досталась эта часть города?

Сай глубокомысленно вздохнул:

– Понятия не имею.