Лаура направляется к баракам, где разместился полевой госпиталь. В дверях ее встречает тревожный гул голосов. Она обходит комнату за комнатой, осматривает раненых, которым не оказана помощь. Ничего нет: ни перевязочного материала, ни средств дезинфекции.
Так как Лаура говорила по-немецки, она остановилась возле группы раненых немецких военнопленных, сидевших в уголке. Один из них метался, стонал и все время просил воды. Лаура заговорила с ним. Солдат попросил ее написать письмо жене:
Он рассказал мне, что работал бухгалтером, что ему двадцать шесть лет, что у него жена и дети и живут они все в собственном доме; он в жизни никого не обидел, занимался только работой и семьей, и вдруг ему предписывают за три часа явиться в полк, бросив все. “Господа ссорятся, а мы должны расплачиваться за это своей кровью и кровью наших жен и детей”.
Через некоторое время Лаура вернулась и передала госпиталю все необходимое для раненых, взятое из ее частной больницы. Радость медсестер показалась ей натянутой.
Лаура вновь обходит полевой госпиталь. И видит нечто неописуемое, поначалу даже не может понять, что это. Какой-то… “предмет”, в кровати, и на том месте, где должна быть голова, красуется “шар из ваты и бинтов, с тремя черными отверстиями, будто это ребенок изобразил рот, нос и глаза”. И вот из этого нечто… внезапно раздается голос, говорящий на хорошем польском языке. Она потрясена. Наивность Лауры словно не позволяла ей предположить, что подобное может случиться с людьми ее круга. Голос молил ее не уходить, молил принести воды. Лаура подходит ближе к кровати. Новое потрясение. Целый рой мух кружится над этим странным свертком. Руки человека совершенно обгорели. Из повязки вытекает толстый слой гноя, у больного начинается гангрена.
Лаура в ужасе отшатывается. Ее вот-вот стошнит. Ей надо уйти.
Набравшись мужества, она возвращается к свертку в постели. Помогает натянуть сетку от насекомых, ассистирует медсестре при перевязке. Человек рассказывает, что его ранило снарядом, взорвавшимся совсем рядом, что он пролежал на поле боя четыре дня. Он спрашивает, что с его глазами. Слышит в ответ: “Безнадежно”. Потом спрашивает, будет ли он жить или умрет. И слышит в ответ: “Умрешь”. Он просит воды.
Позже Лаура узнает, что тот немецкий военнопленный, с которым она разговаривала, 26-летний бухгалтер, был отправлен на вокзал, но умер по дороге.
9.
Среда, 2 сентября 1914 года
Андрей Лобанов-Ростовский наблюдает солнечное затмение в Мокотове
Настал их черед. Сообщения поступают противоречивые. В Восточной Пруссии, похоже, совершили серьезный промах с русским наступлением. Армия Ренненкампфа конечно же отступает, но и армия Самсонова готовится к бегству. Разве так может быть? В Галиции дела у русских, кажется, обстоят лучше. Лемберг падет в любой момент. И хотя подкрепление необходимо было бы направить скорее против немцев на севере, нежели против австрийцев в Галиции, стрелковая бригада Лобанова-Ростовского берет курс именно на южный фронт. Она будет участвовать в разгроме уже отступающих австро-венгерских дивизий у польской границы[16].
Сейчас они находятся в резерве в Варшаве, стоят лагерем на большом поле в Мокотове. Андрей Лобанов-Ростовский — сапер русской армии[17] и гвардейский офицер, поручик, — чин этот получен скорее благодаря происхождению, чем заслугам. Утонченный молодой человек двадцати двух лет, он читает книги запоем, прежде всего французские романы, но любит также и исторические сочинения. Лобанов-Ростовский хорошо образован (он не только изучал право в Санкт-Петербурге, но и учился в Ницце и Париже), по характеру немного боязлив, не очень крепкого телосложения. (Отец его служил дипломатом.)
Начало войны стало для него сильным переживанием. Каждую свободную минуту он бегал в город и там, в возбужденной толпе, протискивался к редакциям газет, чтобы прочитать вывешенные телеграммы. Возбуждение достигло предела, когда распространилась новость об обстреле Белграда, и спонтанные демонстрации в поддержку войны прокатились по тем же самым улицам, по которым несколько дней назад шли забастовщики. Он видел, как толпа останавливала трамваи, вытаскивала офицеров из вагонов и с криками “ура” подбрасывала их в воздух. Особенно запомнился ему подвыпивший рабочий, обнявший проходившего мимо офицера и чмокнувший его, так что все вокруг засмеялись. Август выдался пыльный, непривычно жаркий; он, как и все офицеры, скакал верхом во время всех этих долгих маршей, но, несмотря на это, чуть не терял сознание на грани солнечного удара.
В боях он пока еще не участвовал. Самое страшное, что ему до сих пор довелось увидеть, так это пожар в маленьком польском городке, где они были расквартированы; тогда новобранцы, обуреваемые шпиономанией, убили восемь евреев под предлогом, что те якобы мешали тушить пожар[18]. Атмосфера накалилась до предела.
В два часа бригада построилась на поле, перед множеством маленьких палаток. Настало время богослужения. В середине литургии произошло нечто необычное. Солнечный свет померк. Взглянув на небо, они поняли, что это неполное солнечное затмение. Многие усмотрели в этом зловещий знак. Явление произвело “неизгладимое впечатление”, в особенности на более суеверных солдат.
Сразу же после богослужения все разошлись. Части бригады начали погрузку на ожидающий их поезд. Как обычно, это заняло больше времени, чем планировалось. Уже наступила ночь, когда подошла очередь Лобанова-Ростовского. Но и после погрузки все тянулось в замедленном темпе. Поезд неспешно катился по рельсам в ночь, на юг. Это привычное ощущение от путешествия на поездах 1914 года: медлительность. Вагоны, переполненные солдатами, двигались подчас со скоростью велосипедиста[19]. Железные дороги были забиты составами, которые в этот период войны часто шли в одном и том же направлении и с одной-единственной целью. Вперед. На фронт[20].
Лобанов-Ростовский не впервые оказался в плену у железной дороги, где в буквальном смысле выстроились в очередь составы с войсками. Расстояние в двадцать пять километров они преодолевали за сутки. Поезд плетется непривычно медленно — почти не слышно дребезжания рельсовых стыков. Гораздо быстрее можно было бы пройти маршем, но приказ есть приказ.
10.
Среда, 9 сентября 1914 года
Владимир Литтауэр видит, как страдают лошади под Видминненом
Все пошло наперекосяк. Литтауэр рассчитывал, что это будет “несколько дней мирного похода вслед за пехотой”, но все превратилось в паническую спасательную операцию. Они скакали всю ночь. Они измотаны.
Сейчас утро. Они собрались у перешейка между озерами, к востоку от городка Видминнен. Он занят немецкими войсками. Русские знают, что ожидается наступление. Эскадрон Литтауэра стоит в резерве, и он с интересом следит за дуэлью между русскими и немецкими пушками. Его гусары спешились и спрятались в укрытие.
Даже в этой суматохе, при отсутствии достоверной информации понятно, что русское вторжение в Восточную Пруссию провалилось. На юге армия Самсонова наголову разбита невесть откуда появившимися немецкими дивизиями[21]. А ее остатки отступили к границе. И теперь, похоже, немцы бросили свои силы против Ренненкампфа на северо-востоке. Соединение Литтауэра вместе с пехотной дивизией каким-то образом должны будут блокировать немецкий прорыв[22].
Артиллерийская дуэль все продолжается. Осенний воздух наполнен грохотом орудий. Немецкий огонь почему-то сосредоточен на маленькой, поросшей кустарником высоте. Вот ее уже покрывают дым и облака от взрывов. Вражеская артиллерия все лупит и лупит по ней, и покрытая зеленью земля не чернеет от воронок снарядов.
