Это пример негласного соглашения, которое местами бытовало на войне: живи и дай жить другим; вы нам не мешаете, и мы вам не мешаем[136]. Но такое случалось только днем. Ночи всегда тревожнее, опаснее, непредсказуемее. Темнота порождает неопределенность, а неопределенность порождает страх. Это, как пишет Андресен в своем дневнике, все равно что рассказ о “человеке, который менял обличье: днем — человек, ночью — дикий зверь”. Убивают, как правило, ночью.
Они стоят в Ленсе, небольшом шахтерском городке. Ему здесь нравится, ведь в городе всегда найдется что посмотреть и поделать, не то что в деревне. Андресен идет по Рю-де-ла-Батай, и вот что случается.
Снаряды.
Снаряды со свистом проносятся мимо. Один из них попадает в дом, прямо перед Андресеном, и тот видит, как большая часть крыши взлетает на воздух метров на десять. Он видит, как из соседнего дома выбегают люди. Видит, как большой осколок снаряда падает в водосточную канаву. Как брызжет во все стороны вода. Сперва его словно парализовало, потом он сказал себе: “Ты должен бежать”. И он побежал, сквозь горячий от ударной волны воздух, сквозь грохот новых взрывов, раздающийся со всех сторон. Он спасся.
Андресен осмелился выглянуть из своего укрытия, когда уже начало смеркаться. Вокруг тишина. По улицам идут прохожие. Люди убирают осколки разбившихся оконных стекол. В одном месте он видит солдата, стоящего на часах возле кучи соломы. Там прямым попаданием снаряда убило двух солдат и лошадь, разорвав их буквально на куски. Чтобы скрыть кошмарное зрелище, на останки набросали соломы. Андресен замечает, что ближайшая стена дома залита кровью. Он вздрагивает, торопится дальше и натыкается на что-то похожее на маску, валяющееся на тротуаре.
В конце концов Андресен добирается до 2-й роты. Один датчанин, Ленгер, празднует свой день рождения и угощает всех кофе и домашними пирожками. Наконец-то Андресену удается поговорить по-датски. К сожалению, ему скоро пора уходить.
В девять часов вечера они вновь заступили на работу — копать всю ночь окопы. Сперва он подумал, что они идут маршем в Ангр, деревеньку, где они работали все прошлые ночи, но он ошибся. Ночь стояла холодная, ясная, в небе светила луна. Они остановились в совершенно другом месте, неподалеку от хребта Вими. И принялись рыть там совершенно новый окоп. Слева от них то и дело взлетали в небо сигнальные ракеты. В их серебристом свете гора казалась покрытой снегом.
77.
Воскресенье, 28 ноября 1915 года
Эдуард Мосли встречает в Азизие отступающий британский корпус
Место ничем не примечательное: всего лишь излучина реки да горстка глинобитных хижин: это Азизие. Он плыл на плоскодонке из окруженной пальмами Басры по реке Тигр. Видел Курну, Кала-Салих, Амару и Эль-Кут. Много раз слышал про Азизие. Некоторые говорили, что именно там стоит британский корпус в Месопотамии, или Силы D, как его называли официально. А по мнению других, корпус находился под Багдадом и рискованная операция по захвату большого города должна вот-вот совершиться.
Эдуарду Мосли 29 лет, он лейтенант британский полевой артиллерии. Родился в Новой Зеландии, изучал юриспруденцию в Кембридже и совсем недавно служил в части, дислоцированной в Индии. Поскольку за военные операции в Месопотамии несло ответственность в первую очередь индийское колониальное правительство, то совершенно естественно, что и подкрепление посылалось из Индии. (Большинство солдат британского корпуса составляли местные индусы.) Так что Мосли и другие, плывущие сейчас по реке, являются как раз подкреплением, заменой тем, кто погиб, ранен, пропал без вести или заболел. С фотографии на нас смотрит уверенный в себе человек, с близко посаженными глазами, аккуратными усиками, напряженным взглядом; на пальце у него кольцо с печаткой. В его облике угадывается ироничная небрежность. Он никогда прежде не проходил военную службу, никогда не попадал под обстрел.
Мосли был не из тех, кто всеми силами стремился при первом же удобном случае попасть на поле боя. Его вызвали телеграммой, в разгар военных учений. И он сразу же начал собираться, чтобы “сменить учения на реальность”. Его полковник дал ему дельные советы, а другие снабдили крепкими напитками. Здоровьем он не отличался, страдал от последствий перенесенной малярии, но не позволял слабому здоровью диктовать свои условия. Лишние вещи, вроде мотоцикла, он оставил, в ожидании мира и возвращения домой, но главное сокровище взял с собой: это был конь, красавец Дон Жуан. И вот он вместе с другими людьми в форме сел на небольшое почтовое судно, которое перевезло их через море.
Марш-бросок Сил D на север не был ни продуман, ни особо нужен. Частично он объяснялся магией названий (как же, “Багдад пал!” — эффектный газетный заголовок, который произведет фурор в Лондоне и станет бельмом на глазу в Константинополе, Берлине и Вене), частично — обычным тщеславным лихачеством. Военные операции англичан в Персидском заливе стали проводиться сразу же после начала войны, еще до того, как в войну вступила Османская империя, и сперва имели очень ограниченную цель — сохранить нефтяные месторождения на побережье[137]. Но как часто случается, аппетит приходит во время еды. Первый легкий успех на побережье подтолкнул к новому наступлению. Когда же и оно увенчалось победой, а кроме того, османская армия показала, что в случае серьезной опасности может дать деру, были сделаны еще несколько рывков вперед, вдоль реки Тигр, пока генерал Никсон, местный главнокомандующий, остававшийся в Басре, склонившись над картой, окрыленный, не пробурчал: почему бы не попробовать взять Багдад — ведь город всего лишь в четырехстах километрах отсюда, right?
Wrong. Эти четыреста километров только на карте казались пустяковым расстоянием. Но в реальности поход затянулся, по крайней мере, для корпуса, который продвигался вперед, сквозь жужжание мух, по раскаленной жаре, по затопленным водным путям. Вместе с тем на практике линия снабжения растянулась до Басры.
Мосли уже заметил признаки того, что завоевание Багдада шло явно не по плану. Два дня назад они пропустили тяжелый шлюп со штабной частью, укрытый какими-то тюками на случай обстрела. Значит, плавание по реке было вовсе небезопасным. Пароход, на котором ехал Мосли, повернул теперь к берегу, и он сразу понял: произошло что-то серьезное. Люди двигались как-то затравленно. Лошади стояли нечищеные и усталые. Повозки и упряжь покрылись пылью. Он увидел, что прямо на голой земле спят целые батальоны: на головах у солдат пробковые шлемы, и спящие лежат “неровными рядами”.
Он обошел этих измученных людей и коней и увидел маленький флажок, развевавшийся над глиняной хижиной: здесь размещался командир артиллерии корпуса. Офицер рассказал Мосли, что же произошло. Шесть дней назад была большая битва у Ктесифона, в двадцати пяти километрах южнее Багдада. Там окопалась османская армия. Британскому корпусу удалось атаковать первую линию заграждений, но потом наступление увязло. Обе стороны понесли тяжелые потери, и по обе стороны фронта циркулировали слухи о том, что противник ожидает серьезного подкрепления, вследствие чего — кстати, вполне типичный результат — обе стороны в замешательстве начали отступать, покинув жаркое, пыльное, усеянное трупами поле битвы.
В любом случае британские войска были не в состоянии и дальше наступать на Багдад: слишком много раненых. Корпус располагал четырьмя полевыми госпиталями, которые могли принять 400 пациентов, но после сражения пришлось заботиться о 3500 раненых. В 76-й батарее, где теперь служил Мосли, были ранены все офицеры, кроме одного. В отличие от британского корпуса, османская армия действительно получила подкрепление, так что турки повернули назад и начали преследовать отступающих англичан.
Вечером Мосли участвует в строительстве укреплений: они образуют полумесяц вокруг Азизие. Лейтенант считает, что работа продвигается на удивление легко и быстро. Как и многие другие, он поначалу не может отделаться от ощущения, что просто участвует в маневрах. Но стоило ему лишь посмотреть на ужасное состояние повозок, на непарное число лошадей, впряженных в телеги и орудия, на испуганных солдат, как он понимал, что это не так.
