Кушинг прибыл в Лондон с официальным поручением. Он должен встретиться с некоторыми высокопоставленными чинами британской военно-медицинской службы и обсудить с ними перспективы сотрудничества в области неврологии. Он вовсе не сожалеет о том, что вынужден был покинуть Булонь-сюр-Мер. Второе весеннее наступление немцев во Фландрии уже выдохлось, и на фронте воцарилось тревожное затишье. Однако немецкие авианалеты продолжались с неослабевающей силой; ясной лунной ночью, накануне отъезда Кушинга в Англию, Булонь-сюр-Мер подвергся ожесточенной бомбежке.
Лондон вызвал в Кушинге смешанные чувства.
Несмотря на конец мая, город представлял собой серое, унылое зрелище. По городу бродит немало инвалидов. Все мечтают о мире. По общему мнению, если бы США не ввязались в войну, она уже закончилась бы. Но люди стали более открытыми, от пресловутой британской чопорности не осталось и следа, даже на улице или в метро к Кушингу часто подходят прохожие, очевидно привлеченные видом его американской формы, дружески предлагают ему свою помощь или начинают объяснять вещи, которые на самом деле не требовали объяснения.
В Лондоне ощущалась нехватка продовольствия; прежде всего сахара и масла. Кушинг отметил, что в отеле утром за завтраком ему подали французскую булочку с двумя крохотными кусочками неаппетитного маргарина, а к кофе не было сахара. Вместе с тем в магазине для американских военных он смог купить килограмм сахару всего за несколько пенсов. Свою покупку он спрятал в коробку из-под сигарет “Fatima’s” и передал ее знакомому англичанину. Все можно купить, были бы деньги и связи. Кушинг не замечал, чтобы здоровье горожан ухудшилось. Люди меньше едят и больше ходят пешком, и “их мозги только здоровеют от этого”.
Кушинг вошел в палату, где лежал пилот. Микки пострадал не в бою: он упражнялся, осваивая фигуры высшего пилотажа. Он совершил в воздухе уже много петлей и бочек, как вдруг одно крыло треснуло, и самолет начал падать вниз с высоты около 1500 метров. Чудесным образом пилот выжил, но получил серьезные ранения. Врачи были вынуждены ампутировать ему ногу.
Микки сидит на кровати, обхватив руками культю. У него ужасные фантомные боли, и он накачан наркотиками. Тем не менее он приветлив и любезен со своим гостем, как обычно. Лишь через некоторое время американец начинает понимать, что человек в постели не узнает его. Позднее Кушинг с горечью запишет в своем дневнике: “Теперь это просто кусок человеческой плоти, терзаемый болью. Лучше бы он сразу умер”.
195.
Четверг, 30 мая 1918 года
Рене Арно находит свой полк под Вилле-Котре
Четыре дня назад у Арно закончился отпуск, и он возвращается из Парижа в свой полк, в свою роту, новоиспеченным капитаном. Но легко сказать возвращается: полк переведен на юг, ближе к месту нового немецкого прорыва на фронте. Несколько дней назад началась третья фаза весеннего наступления немцев, на этот раз это был массированный штурм — прорыв через старые, опустошенные поля сражения вокруг Шемен-де-Дам. И снова у немцев значительные успехи. Они взяли в плен 50 тысяч человек и захватили 800 пушек, стремительно продвигаясь вперед к Марне, всего в 90 километрах от Парижа.
Три дня подряд Арно совершал одну и ту же процедуру. Утром он покидал Париж на поезде, идущем к последнему месту назначения его полка, где узнавал, что полк уже переброшен дальше, и после обеда возвращался обратно в Париж. Для него было очевидно, что высшее армейское руководство не понимает, что происходит в действительности, и при помощи бесконечных рокировок пытается стянуть все резервы для контрнаступления[279].
Доехав в этот день наконец до места назначения, он услышал, что полк стоит под Вилле-Котре. Последний отрезок пути он преодолел на фургоне мясника. Арно с иронией описывает свое положение.
196.
Понедельник, 3 июня 1918 года
Рене Арно командует наступлением под Маслуа
Он внезапно очнулся ото сна. Вокруг него — деревья, а рядом — Робин, его лейтенант. “Они бомбят нас”. Повсюду взрываются немецкие 77-миллиметровые снаряды. Короткий, резкий треск. Они с остатками роты спешно покидают рощицу, в которой провели ночь. Бегут к каким-то домам, те метрах в ста от них. К счастью, многие вражеские снаряды не разорвались — так происходит теперь все чаще.
В подвале дома он находит командира батальона, обороняющего этот участок. Арно и его рота, собственно говоря, прибыли на смену роте из другого батальона, даже из другой дивизии. Однако ночью они заблудились и теперь не знают, куда им направляться. Их снова ждут оборонительные бои.
У него сложилось впечатление, что французская армия действует “до странности противоречиво, то как будто бы теряя контроль над ситуацией, то снова обретая его”. Налицо признаки кризиса. На дорогах можно было встретить солдат, “отбившихся от своих полков”, — обычно он слышал эту формулировку. Остро ощущалась нужда в пехоте, и конные соединения срочно преобразовывались в пехотинцев; простые солдаты едва скрывали свое злорадство, ведь известно, что кавалеристы[280] до сих пор пользовались всеми преимуществами жизни в тылу, преспокойно ожидая обещанного, но так и не осуществленного французского прорыва. Между тем потрясение и тревога последней недели постепенно улеглись. И теперь французская армия собирается с силами для контрнаступления. Но все равно где-то глубоко живы панические настроения.
Арно объяснил майору в подвале, что они заблудились и поэтому он предоставляет свою роту в его распоряжение. За что майор его поблагодарил. Их разговор был прерван появлением упитанного фельдфебеля, скатившегося впопыхах по подвальной лестнице:
— Майор, немцы бросают в бой танки.
— Черт подери, — воскликнул майор. — Немедленно выступаем.
И быстрым движением, вряд ли геройским, скорее совершенно автоматическим, он схватил со стола портупею и револьвер, а потом вспомнил обо мне:
— Кстати, капитан, раз уж вы здесь, идем в контрнаступление!
— Да, но… в каком направлении, топ commandant?
— В контрнаступление, прямо вперед!
— Есть, командир!
Всего за пару минут рота Арно занимает позиции на двух линиях, с расстоянием в двадцать метров. И началось. Всю зиму он муштровал своих солдат. Далось ему это нелегко, ведь многие из них были уже в возрасте, боязливы, непривычны к муштре, и большую часть войны провели на непыльной службе где-то в тылу, далеко от фронта, и, может, так и остались бы там, если бы не острая нехватка личного состава. Арно видит, что линии обороны в полном порядке, и остается доволен. Почти как на учениях.
Рота бросается вперед, прячется, выжидает, снова рывок, снова бросается на землю. После третьего подъема он видит, что двое солдат на левом фланге остаются лежать на земле. Они под обстрелом. “Ложись!” Все останавливаются. Арно всматривается в даль. Они лежат на вершине длинного склона и видят весь путь вниз, к реке. Врага не обнаружено. Нет, еще дальше, под деревом, он замечает кубическую форму немецкого танка. Но он стоит неподвижно. И Арно решает, что с них хватит:
Зеленый офицер, недавно оказавшийся на фронте, у которого голова забита теоретическими инструкциями, решил бы, наверное, продолжать наступление и бессмысленно положил бы большую часть своих солдат. Но к 1918 году мы уже набрались опыта на полях сражений, чтобы уметь вовремя остановиться. У американцев, которые атакуют совсем рядом, под Шато-Тьери, понятное дело, нет этого опыта, и мы знаем, какие огромные потери они понесли за те недолгие месяцы, что воюют.
Арно передает командование ротой одному из своих аспирантов, ибо лейтенант Робен ранен в руку, и возвращается с донесением. Приказ выполнен.
