Литмир - Электронная Библиотека

Причина разделения гносеологической темы на две части

Почему я разбил гносеологическую тематику на две части и поставил одну лекцию о гносеологии в начало курса, а вторую — в конце, сразу после лекции о сверхчеловеке и Радикальном Субъекте?

Если говорить глубоко и фундаментально о структуре знания в эпоху постмодерна, и о тех метаморфозах, которые происходят с этой сферой, необходимо было предварительно рассказать о парадоксальной мета-метафизической фигуре сверхчеловека и принципе Радикального Субъекта.

В чем заключается сущность Радикального Субъекта? Радикальный субъект это инстанция, которая присутствует во всех трёх парадигмах, не изменяя своего качества. Это уникальное явление, которое указывает на то, что эта фигура имеет транс-парадигмальный, мета-парадигматический характер. Это инстанция, которая не инсталлируется парадигмами; она реагирует на инсталлируемые парадигмы, но не зависит от того, как распределяются в них роли субъекта и объекта и другие основополагающие параметры — онтологические, антропологические, гендерные и т.д.

Стоянки Радикального Субъекта

Напомню стоянки миграции Радикального Субъекта, изменение его статуса и его ситуации в трех парадигмах.

В премодерне Радикальный Субъект совпадает с субъектом как таковым, с духовным человеком или богочеловечеством премодерна. И поэтому Радикальный Субъект, его антропология, гносеология, онтология в рамках парадигмы премодерна ничем не отличается от субъекта этой парадигмы, точно с ним совпадает. Отсюда феномен традиционализма без традиции: мы об этом говорили, упоминая Юлиуса Эволу.

Но его обнаружение как Радикального Субъекта — а не субъекта парадигмы премодерна! — начинается в эпоху модерна, когда он оказывается на периферии человеческой культуры и человеческой истории, но не отказывается от своей собственной структуры. Этим, кстати, он и отличается от субъекта Традиции. Субъект Традиции либо исчезает тогда, когда меняется парадигма, либо переходит в новое качество — в субъекта модерна. А Радикальный Субъект остаётся точно таким же. И это отличие, проявляющееся только на шве парадигм премодерна и модерна, видимо, имеет и более далёкую историю. Полностью совпадая с субъектом Традиции в парадигме премодерна, он всё же в чём-то от него отличался и тогда, раз в критической ситуации судьбы этих субъектов разделились: один исчез (или изменился), а другой остался, как был.

В модерне Радикальный Субъект пребывает на периферии. Его практически не видно и не слышно. Он сидит тихо, а вокруг гремят картезианцы, кантианцы, Карл Поппер, Фридрих фон Хайек. Он пребывает в тени, хотя и не прячется, давая периодически о себе знать актами радикального террора, экстремального дендизма, революций и авангардного искусства. Во всяком случае, он всё больше и больше расходится с судьбой человечества, становится «uomo differenziato» (в терминологии Юлиуса Эволы), «обособленной личностью», которая вопреки всему утверждает свою парадигму, в текущую парадигму никак не вписывающуюся.

Неглупость «обособленной личности»

В парадигме модерна есть множество явлений, проистекающих из «континента метафизической глупости», поскольку парадигма меняется, а люди не успевают за этим изменением. И они пытаются рассказать о своем, о хорошем, о всеединстве, о холизме, о целостности мира, о субъекте, об объекте. Они пытаются рассказать уже на принципиально ином языке — через сны, через неврозы, психозы... Современный человек в значительной степени есть всё тот же древний человек, человек традиционный, но, с интеллектуальной точки зрения, с точки зрения фундаментальных конвенций сознания, он уже не является этим древним человеком, и если он этого еще не понял, то он просто дурак. Отсюда тема «stultitia laudi», «похвалы глупости» у Эразма.

Итак, явление пассивного, инерциального традиционализма как (благой) глупости — это одно, а Радикальный Субъект как активный традиционалист, как традиционалист без традиции — это совершенно другое. Он не глуп вообще. Он стоит на стороне Традиции не по инерции, не потому, что он воспитывался в католической, православной, буддийской, христианской, индуистской семье, не потому, что он принадлежит совершенно особому древнему роду, где передавались те или иные традиции. Нет, он ходил в обычную советскую, светскую, французскую, итальянскую школу, читал обычных авторов, у него были обычные родители, и вдруг он сознает, что всё, что его окружает — фундаментально не то. И он встаёт на сложный и страшный путь утверждения того (что надо), без всякой опоры в культуре, памяти, религиозном институте и т.д.

В случае премодерна Радикальный Субъект не мог отличить себя от этой парадигмы, потому что его в ней всё устраивало. В модерне его не устраивает ничего, и он находится на периферии, вместе с революционерами, антиэлитой (в смысле В. Паретто), с убийцами, ворами — с кем угодно, только не в пространстве человеческого круга.

Радикальный Субъект вне человеческого круга

В эпоху постмодерна происходит самая важная трансформация Радикального Субъекта. Здесь Радикальный Субъект вообще отделяется от человеческого состояния, перестает хоть как-то соотноситься с антропологической парадигмой. Но что происходит? Ведь и человек — автономный, суверенный человек модерна — переходя к постмодерну, сам теряет контакты с человеческим архетипом, сам открывается подтелесной, инфернальной реальности, Яйцу Мира, открытому снизу, и расчеловечивается, превращаясь в разумного ризоматического зверя: в кошку, свинью или элемент бесовской текстуры. Так что это разделение двоякое.

Сверхчеловеку в эпоху модерна было невозможно до конца отделиться от человека, поскольку какую-то связь он с ним чувствовал. Он был, как Ницше или Эвола, лишь маргиналом.

В постмодерне он перестает быть маргиналом, потому что здесь нет центральной точки; сама система, которая претендовала ранее на центральность, открыта снизу, и в ней происходит свободная циркуляция демонических/нигилистских энергий. Это структура постчеловечества — то, что, по Ницше, можно назвать «недочеловеками». Здесь как раз и происходит разделение.

Сам Ницше писал, что сверхчеловек в эпоху модерна ещё не был по-настоящему сверхчеловеком, он был «высшим человеком». Когда Заратустра собирал высших людей в своей пещере, он говорил: «Да, конечно, эти высшие люди действительно настоящие, только от них что-то слишком сильно воняет». В модерне полноценный сверхчеловек, освобожденный от последних следов человека, даже высшего человека, был невозможен. Сверхчеловек приходит в эпоху постмодерна; приходит тогда, когда человеческое достоинство, человеческий архетип рушится, открывается снизу, низвергается в ризоматиче-ский хронос Делёза, где мерцают лишь всполохи случайного эонического времени и ползут слепые, открытые во все стороны, экранные карты.

Итак, в постмодерне Радикальный Субъект впервые обнаруживается как самостоятельная инстанция, оказавшаяся вне антропологического круга. Радикальный Субъект имеет дело с парадигмами, реагируя на их смену и точно выбирая себе места в каждой из них. Он проделывает путь от центра к периферии и за неё. Но выходит за окружность как раз в тот момент, когда сама эта окружность размыкается и её содержимое низвергается вниз — в бездну подчеловеческой ризомы.

Неслучаен же тезис постмодернистов о «бесовской текстуре». Вспомним роман Достоевского «Бесы». На французский язык он переводится не как «Les demons» («бесы», «демоны»), а как «Les possedes», буквально, «одержимые». Это очень важно: для того, чтобы передать, что имел в виду Достоевский, вводится понятие «Les possedes» — «одержимые». Речь идет об инфернальной одержимости инфракорпоральными сущностями (по Генону), которые заменяют, подменяют собой человеческое существо.

141
{"b":"202961","o":1}