— Например, устроившись на работу, взяться за испанский язык, пока все валяют дурака? Ты это имел в виду?

— Именно. До весны выучу испанский, как свой родной. Английский, немецкий, французский я уже знаю. Итальянский — почти. Сможешь так без старания?

Он курил, а я размышлял об отце Мидори. Тому вряд ли когда приходило в голову учить перед телевизором испанский язык. И, думаю, вряд ли он подозревал о существовании разницы между старанием и трудом. Ему было не до того. Работал, не покладая рук, ездил в Фукусиму за сбегавшей из дома дочерью…

— Что если пойти в ресторан в эту субботу? — спросил Нагасава.

— Хорошо, — ответил я.

Выбор Нагасавы пал на тихий шикарный ресторан французской кухни в районе Адзабу. Он назвал метрдотелю свое имя, и нас провели в отдельный кабинет в глубине заведения. Со стен маленькой комнаты свисали пятнадцать гравюр. Пока не пришла Хацуми, мы обсуждали роман Джозефа Конрада и пили вкусное вино. Нагасава был в дорогом костюме серого цвета, я — в обычном синем пиджаке.

Минут через пятнадцать пришла Хацуми. С идеальным макияжем, в золотых серьгах, дорогих красных лодочках и шикарном темно-синем платье.

— Этот цвет называется «ночная грусть», — пояснила она, а о самом ресторане восхищенно отозвалась: — Чудесное место.

— Здесь ужинает отец, когда бывает в Токио. Один раз брал с собой меня. Сам я такую напыщенную кухню не особо люблю, — сказал Нагасава.

— Иногда можно себе позволить. Так ведь? Да, Ватанабэ?

— Так. Если не за свой счет.

— Отец почти всегда приходит сюда с женщиной, — сказал Нагасава. — Есть у него одна в Токио.

— Вот как? — удивилась Хацуми.

Я сделал вид, что не расслышал, и отхлебнул вина.

Вскоре пришел официант, и мы сделали заказ: к закуске и супу Нагасава выбрал главным блюдом утку, а мы с Хацуми — судака. Блюда подавали неспешно, мы пили вино и вели разговоры. Сначала Нагасава рассказывал об экзаменах в МИД. Большинство абитуриентов — отбросы, ринувшиеся туда как в омут головой, но было и несколько толковых парней. Я задал вопрос, каково там соотношение толковых по сравнению с обычным обществом.

— Такое же. Как иначе? — само собой разумеющимся тоном ответил Нагасава. — Как и везде. Неизменное.

Допили вино. Нагасава заказал нам еще одну бутылку, а себе — двойной скотч.

Затем Хацуми завела разговор о подружке, которую хотела со мной познакомить. Наша с ней давняя проблема: она постоянно пыталась свести меня с «очень красивой девчонкой из клуба», а я встреч постоянно избегал.

— Она действительно хорошенькая. Даже красивая. В следующий раз приведу, хотя бы разок поговори с ней. Она тебе непременно понравится.

— Ничего не выйдет, — ответил я. — Я слишком бедный, чтобы дружить с подругами из твоего института. Денег нет, разговоры не клеятся.

— Да нет же, она очень скромная. Совсем не такая, как все. Никого из себя не строит.

— Что тебе стоит встретиться хотя бы раз, Ватанабэ? — сказал Нагасава. — Совсем не обязательно с ней спать.

— Естественно. Не нужно ее трогать. Она еще девственница.

— Как прежняя ты.

— Да, как прежняя я, — улыбнулась Хацуми. — Ватанабэ, бедный ты или какой, не имеет значения. Да, есть у нас в группе заносчивые упертые девицы. А остальные вполне нормальные, — обедают в студенческой столовой за двести пятьдесят иен.

— Знаешь, Хацуми, — начал я, — в нашей — комплексы трех видов: «А», «В» и «С». «А» — сто двадцать иен, «В» — сто, «С» — восемьдесят. Если я иногда беру ланч «А», на меня сморят, как на врага народа. Кому не по карману даже «С» перебиваются «рамэном»[41]. Вот такая у нас школа. И ты по-прежнему считаешь, нам будет о чем говорить?

Хацуми расхохоталась.

— Как дешево — хоть самой иди. И все-таки, Ватанабэ, ты — хороший человек. Думаю, вы найдете общий язык. Ей непременно понравится стодвадцатииеновый обед.

— Да ну? — засмеялся я. — Кому это может понравиться? Другого нет, вот и едим.

— Не суди о нас по обертке, Ватанабэ. Даже в школе расфуфыренных девиц немало тех, кто серьезно относится к жизни. Не думай, что все они мечтают о парнях на спортивных машинах.

— Ну это само собой, — сказал я.

— У Ватанабэ уже есть любимая девушка, — прервал разговор Нагасава. — Но этот человек не говорит о ней ни слова. Как ни раскручивай его — рот на замке. Тайна, покрытая мраком.

— Правда? — спросила у меня Хацуми.

— Правда. Но никакая это не тайна. Просто слишком запутанная история, и мне о ней говорить бы не хотелось.

— Безответная любовь? Обращайся, могу дать совет.

Я сделал вид, что пью вино.

— Видишь — ни слова не вытянешь, — потягивая третью порцию виски, сказал Нагасава. — Этот человек если решил молчать, ни за что не заговорит.

— Жаль, — сказала Хацуми, отправляя в рот нанизанный на вилку кусочек паштета. — Понравься тебе та девушка, могли бы устраивать парные свидания.

— А напиваясь, могли бы меняться, — добавил Нагасава.

— Не мели ерунды.

— Никакая не ерунда! Ты нравишься Ватанабэ.

— Это разные вещи, — спокойно сказала Хацуми. — Не такой он человек. Он бережно относится к своему. Я это вижу. Потому и собиралась познакомить с подругой.

— Но мы с Ватанабэ как-то раз менялись партнершами. Помнишь… тогда? — невозмутимо сказал Нагасава, допил виски и заказал еще.

Хацуми отложила вилку и нож, вытерла салфеткой рот и посмотрела мне в лицо.

— Это правда?

Я не знал, что ответить, и молчал.

— Говори, как есть. Плевать, — сказал Нагасава. «Дурацкая ситуация», — мелькнуло у меня. Иногда, подвыпивши, Нагасава позволял себе такие выходки. И в этот вечер его колкости предназначались не мне, а Хацуми. Я это понимал и чувствовал себя неудобно вдвойне.

— Расскажи. Похоже, занимательная история, — обратилась ко мне Хацуми.

— Пьяный был, — выдавил я.

— Да ладно… Я же тебя не упрекаю. Просто хочу узнать.

— Мы с Нагасавой выпивали в баре на Сибуя и познакомились там с двумя подружками из какого-то женского института. Они тоже были уже готовенькие, в конечном итоге, мы нашли гостиницу неподалеку и там переспали. Сняли соседние номера. Ночью Нагасава постучался ко мне и предложил поменяться девчонками. Я пошел в его комнату, он — в мою.

— И что, девчонки не возмутились?

— Они же пьяные были. По большому счету, им тоже было все равно, с кем…

— На то была особая причина, — вставил Нагасава.

— Что за причина?

— Подружки — но уж слишком разные. Одна — красивая, вторая — страшненькая. Мне это показалось несправедливым. В смысле, я выбрал красивую, но потом стало неудобно перед Ватанабэ. И поменялся. Ведь так, Ватанабэ?

— Ну, так. Но если честно, мне больше понравилась та — страшненькая. С ней было интересно поговорить… и характер хороший. После секса мы там весело болтали, валялись в постели, а тут приходит Нагасава и предлагает меняться. Я спрашиваю у нее: ты как, не против? А она: ну, если вы так хотите. Наверное, подумала, что я тоже хочу ее симпатичную подружку.

— И как, понравилось? — спросила меня Хацуми.

— В смысле, обмен?

— Обмен и прочее.

— Что там может понравиться? Делаешь свое дело и все. Разве могут такие развлечения доставлять удовольствие?

— Зачем же тогда?

— Я пригласил, — сказал Нагасава.

— Я спрашиваю Ватанабэ, — резко сказала Хацуми. — Зачем ты этим всем занимаешься?

— Иногда хочется порезвиться с какой-нибудь девчонкой.

— А не лучше как-нибудь разобраться со своей любимой? — немного подумав, спросила Хацуми.

— Там запутанная ситуация.

Хацуми вздохнула.

Распахнулись двери, внесли блюда. Перед Нагасавой поставили жареную утку, передо мной и Хацуми — по судаку. Помимо того, на тарелках лежали вареные овощи под соусом. Официант ушел, и мы опять остались втроем. Нагасава разрезал утку и принялся с аппетитом есть, запивая виски. Я попробовал шпинат. Хацуми к еде не прикоснулась.