Вход оказался на втором уровне. Поднявшись на несколько ступенек, я открыл стеклянную дверь и вошел. В приемной сидела молодая девушка в красном платье. Я представился и сказал, что мне нужно увидеться с Исида-сэнсэем. Девушка улыбнулась, показала мне на коричневый диван и еле слышно предложила немного подождать. Затем набрала номер. Я снял с плеча рюкзак, сел на воздушно-мягкий диван и осмотрелся. Чистый и уютный холл. Несколько горшков с декоративными цветами, на стене — очень приличная картина маслом, в натертом до блеска полу отражается моя обувь. Дожидаясь сэнсэя, я неотрывно смотрел на это отражение.

— Вот-вот придет, — один раз обратилась ко мне девушка. Я кивнул. В голове пронеслась мысль: «Как же все-таки здесь тихо». Вокруг — ни единого звука. «Как будто у них сейчас сиеста, — подумал я. — И люди, и звери, и насекомые, и деревья — все будто уснули в этот тихий полдень».

Однако вскоре послышались мягкие шлепки резиновых подошв. Появилась женщина средних лет с очень короткими и жесткими на вид волосами. Уселась рядом со мной и закинула ногу на ногу. Пожала мне руку — и при этом внимательно рассмотрела ее с обеих сторон.

— Судя по всему, последние несколько лет музыкальные инструменты брать в руки не приходилось? — первым делом спросила она.

— Точно, — удивился я.

— По рукам видно. — И она улыбнулась.

Странная женщина. На лице — очень много морщин, они бросаются в глаза, но не старят ее, а наоборот подчеркивают превосходящую любой возраст молодость. Эти морщины ей к лицу, будто лежали там с самого рождения. Смеется она — смеются вместе с ней морщины. Сердится — и морщины сердятся. А когда она не смеется и не сердится, морщины, вдруг ставшие ироничными, вальяжно расползаются по лицу. Женщине — под сорок, она не только приятная, но и чарующая. И она понравилась мне с первого взгляда.

Ее волосы были пострижены как попало, местами торчали дыбом, челка неровно спадала на лоб, но при этом прическа ей очень шла. Голубой халат поверх белой майки, хлопковые ярко-кремовые брюки и кроссовки. Худая настолько, что груди почти не видно. Ее губы то и дело саркастично кривились, а в уголках глаз шевелились мелкие морщинки. Этакая душевная и умелая брюзга-плотничиха.

Она слегка опустила подбородок и, скривив губы, осмотрела меня с головы до ног. Казалось, сейчас достанет из кармана рулетку и обмерит всего меня.

— Умеешь играть на инструментах?

— Нет, не умею, — ответил я.

— Жаль. Хорошо, если хоть на чем-нибудь играл бы.

— Точно, — ответил я, совершенно не понимая, к чему эти разговоры о музыке.

Она достала из нагрудного кармана сигарету «Сэвэн Старз», прикурила и с наслаждением выпустила клуб дыма.

— Значит, тебя зовут Ватанабэ? Я подумала, что перед встречей с Наоко тебе будет полезно кое-что послушать. Поэтому первым делом устроила этот разговор. Это заведение немного отличается от всех остальных, и если не знать, в чем дело, можно попасть впросак. Ты, наверное, толком ничего о нем и не слышал?

— Нет, почти ничего.

— Ну, тогда начнем с самого начала, — сказала она и, как бы о чем-то вспомнив, щелкнула пальцами. — Ты обедал? Поди голодный?

— Чего-нибудь бы съел.

— Тогда пошли в столовую. За едой и поговорим. Обед уже закончился, но если пойти прямо сейчас, что-нибудь еще осталось.

Она встала раньше меня и быстрыми шагами прошла по коридору, спустилась по лестнице и зашла в столовую на первом этаже. Столовая была рассчитана человек на двести, но сейчас использовали только половину мест. Другая половина была отделена перегородкой. Казалось, будто я попал на курорт не в сезон. На обед давали картофельное рагу с лапшой, овощной салат, апельсиновый сок и хлеб. Как и писала Наоко, овощи оказались на удивление вкусными. Я съел все подчистую.

— А ты действительно очень аппетитно ешь, — восхитилась женщина.

— Так ведь… вкусно. К тому же, я с утра ничего не ел.

— Если хочешь, съешь мою порцию. Вот. Я уже сыта. Ну как, будешь?

— Не откажусь.

— У меня малюсенький желудок — много не влезает. А если чего-то не хватает, я курю, — сказала она и достала еще одну сигарету. — Да, совсем забыла. Зови меня Рэйко. Меня все так зовут.

Она с любопытством наблюдала, как я, не забывая откусывать хлеб, ел ее порцию рагу.

— Вы — лечащий врач Наоко? — поинтересовался я.

— Я — врач? — Она удивленно скривилась. — С чего ты взял?

— Мне сказали найти Исида-сэнсэя.

— A-а, вот в чем дело. Да. Я здесь преподаю музыку, вот некоторые и зовут «сэнсэй». На самом деле, я тоже больная. Но живу здесь уже семь лет, преподаю музыку, помогаю канцелярии и уже сама не знаю, кто я: пациентка или сотрудница. Наоко не писала обо мне?

Я помотал головой. Она смутилась.

— Стало быть, мы с Наоко живем в одной комнате. То есть, соседки. С ней интересно. Разговариваем на разные темы. Нередко и о тебе.

— Например?

— Кстати, прежде всего тебе нужно объяснить вот что, — совершенно пропустив мимо ушей мой вопрос, сказала Рэйко. — Первым делом ты должен понять: здесь не обычная больница. Проще говоря, здесь не лечат, а опекают. Несомненно, здесь есть врачи, которые ежедневно делают обход. Но он, по сути, сводится к измерению температуры. Никакой «усиленной терапии», как в обычных больницах, здесь нет. Поэтому нет решеток, и ворота распахнуты настежь. Люди приходят сюда по своей воле и так же, по своей воле, уходят. Но принимают сюда только тех, кому желательна такая опека. Кого попало не берут: те, кому требуется специализированное лечение, направляются в заведение по профилю. Пока ясно?

— В целом, да. Кроме одного: в чем заключается «опека»?

Рэйко, выдохнув дым, допила апельсиновый сок.

— Жизнь здесь — и есть опека. Правильный режим, физкультура, отдаленность от внешнего мира, спокойствие, чистый воздух. Мы сами выращиваем овощи и практически живем на самообеспечении. Нет ни телевизора, ни радио. Совсем как в популярных ныне коммунах. Правда, в отличие от коммун, чтобы попасть сюда, приходится немало заплатить.

— Что, так дорого?

— Не очень дорого, но немало. Заведение-то, сам видишь, какое. Просторное, пациентов мало, персонала — достаточно. Я, например, здесь уже давно, наполовину как персонал, поэтому денег с меня не берут. И то ладно… Кофе хочешь?

Я сказал, что хочу. Она затушила сигарету, поднялась, налила из кофейника две чашки и принесла их на стол. Положила сахар, перемешала и, скривившись, выпила.

— Этот санаторий — предприятие не прибыльное. Поэтому и расходы относительно невелики. Один человек пожертвовал землю. Раньше вся эта территория была его дачей. Еще лет двадцать назад. Видел старый особняк?

— Видел, — сказал я.

— Тогда других построек не было. Он собрал здесь больных и устроил групповую опеку. Зачем ему это понадобилось? Его сын страдал душевным расстройством, и один врач посоветовал ему попробовать такой метод. Теория сводилась к тому, что если жить в уединении, помогая друг другу, физически работать под контролем врачей, с помощью их советов — можно вылечивать некоторые душевные заболевания. Вот так все и началось. Постепенно расширялись, получили юридический статус, обзавелись полями, пять лет назад построили спортзал.

— И как — лечение оказалось эффективным?

— Да. Конечно, не панацея, некоторым не помогает, но немало людей, кого в других местах считали безнадежными, вышли отсюда здоровыми. Самое ценное здесь — все друг другу помогают. Люди понимают собственную неполноценность и стараются друг друга поддерживать. В других местах все иначе. К сожалению. В других местах врач — это врач, больной — это больной. Пациент ждет от врача спасения, и врач его спасает. Мы же здесь спасаем друг друга. Мы — зеркало друг друга, а врачи — наши товарищи. Они рядом, они приходят нам на помощь, когда считают это необходимым. Однако бывают случаи, когда мы спасаем их. Когда разбираемся в чем-то лучше. Например, я даю одному врачу уроки игры на пианино, а еще один пациент учит медсестру французскому. Среди больных немало талантливых профессионалов. Поэтому здесь все мы равны. И пациенты, и персонал, и даже ты. Пока ты здесь, ты — один из нас. Я помогаю тебе, а ты — мне. — И Рэйко расправила морщины на лице в доброй улыбке. — Ты помогаешь Наоко, а она — тебе.