– J’ai une qualité que vous n’avez pas; quand on me dit qu’on m’aime, je ne doute plus, ou (ce qui est pire) je ne fais pas semblant de douter; – vous avez ce défaut, et je vous prie de vous en corriger, du moins dans vos chères lettres.
– Hier il y a eu, à 10 heures du soir, une petite inondation et même on a tiré deux fois du canon à trois différentes reprises, à mesure que l’eau baissait et montait. Il y avait clair de lune, et j’étais à ma fenêtre qui donne sur le canal; voilà ce que j’ai écrit! –
Для чего я не родился
Этой синею волной? –
Как бы шумно я катился
Под серебряной луной,
О! Как страстно я лобзал бы
Золотистый мой песок,
Как надменно презирал бы
Недоверчивый челнок;
Всё, чем так гордятся люди
Мой набег бы разрушал;
И к моей студёной груди
Я б страдальцев прижимал;
Не страшился б муки ада,
Раем не был бы прельщен;
Беспокойство и прохлада
Были б вечный мой закон;
Не искал бы я забвенья
В дальном северном краю;
Был бы волен от рожденья
Жить и кончить жизнь мою! –
* * *
– Voici une autre; ces deux pièces vous expliqueront mon état moral, mieux que j’aurais pu le faire en prose;
Конец! Как звучно это слово!
Как много, – мало мыслей в нем!
Последний стон – и всё готово
Без дальних справок; – а потом?
Потом вас чинно в гроб положут
И черви ваш скелет обгложут,
А там наследник в добрый час
Придавит монументом вас;
Простив вам каждую обиду,
Отслужит в церкви панихиду,
Которой – (я боюсь сказать)
Не суждено вам услыхать;
И если вы скончались в вере
Как христианин, то гранит
На сорок лет по крайней мере
Названье ваше сохранит,
С двумя плачевными стихами,
Которых, к счастию, вы сами
Не прочитаете вовек. –
Когда ж чиновный человек
Захочет место на кладбище,
То ваше тесное жилище
Разроет заступ похорон
И грубо выкинет вас вон;
И, может быть, из вашей кости,
Подлив воды, подсыпав круп,
Кухмейстер изготовит суп –
(Всё это дружески, без злости).
А там голодный аппетит
Хвалить вас будет с восхищеньем;
А там желудок вас сварит,
А там – но с вашим позволеньем
Я здесь окончу мой рассказ;
И этого довольно с вас.
– Adieu… je ne puis plus vous écrire, la tête me tourne à force de sottises; je crois que c’est aussi la cause qui fait tourner la terre depuis 7000 ans, si Moïse n’a pas menti.
Mes compliments à tout le monde.
– Votre ami le plus sincère
M. Lerma.
Перевод
С.-Петерб<ург> 28 августа.
Пишу вам сильно встревоженный тем, что бабушка очень больна и уже два дня как в постели; отвожу душу ответом на второе ваше письмо: назвать вам всех, у кого я бываю? Я сам – вот та особа, у которой я бываю с наибольшим удовольствием; правда, по приезде я выезжал довольно часто к родным, с которыми должен был познакомиться, но в конце концов нашел, что лучший мой родственник – это я сам; видел я образчики здешнего общества: любезнейших дам, учтивейших молодых людей – все вместе они производят на меня впечатление французского сада, очень тесного и простого, но в котором с первого раза можно заблудиться, потому что хозяйские ножницы уничтожили всякое различие между деревьями!
Пишу мало, читаю не больше; мой роман становится произведением, полным отчаяния; я рылся в своей душе, чтобы извлечь из нее всё, что способно обратиться в ненависть, – и в беспорядке излил всё это на бумагу: читая его, вы бы пожалели меня! Кстати, о вашем замужестве, милый друг: вы угадали мой восторг при вести, что он расстроился (не французский оборот); я уже писал кузине, что этот господин был способен только на то, чтобы держать нос по ветру и вынюхивать журавля в небе – это выражение мне самому очень понравилось. Слава богу, что это кончилось так, а не иначе. Впрочем, не будем больше говорить об этом – и бед того уж много говорили.
У меня есть свойство, которого нет у вас: когда мне говорят, что меня любят, я больше не сомневаюсь или (что хуже) не показываю вида, что сомневаюсь; у вас же этот недостаток есть, и я вас прошу от него избавиться, по крайней мере в ваших милых письмах.
Вчера, в 10 часов вечера, было небольшое наводнение, и даже трижды было сделано по два пушечных выстрела, по мере того, как вода убывала и прибывала. Ночь была лунная, я сидел у своего окна, которое выходит на канал; вот что я написал!
Вот другое; эти два стихотворения выразят вам мое душевное состояние лучше, чем я бы мог это сделать в прозе;
Конец! Как звучно это слово…
Прощайте… не могу больше писать вам, голова кружится от глупостей; думаю, что по той же причине и земля вертится вот уже 7000 лет, если Моисей не солгал.
Кланяйтесь всем.
Ваш искреннейший друг
М. Лерма.
10. М. А. Лопухиной
<2 сентября 1832 г. Из Петербурга в Москву>
2 Septembre.
Dans ce moment même je commence à dessiner quelque chose pour vous; et je vous l’enverrai peut-être dans cette lettre – savez vous, chère amie, comment je vous écrirai – par moments! – une lettre durera quelquefois plusieurs jours, – une pensée me viendra-t-elle je l’inscrirai; quelque chose de remarquable se gravera-t-il dans mon esprit – je vous en ferai part – êtes-vous contente de ceci? –
Voilà plusieures semaines déjà que nous sommes séparés, peut-être pour bien longtemps, car je ne vois rien de trop consolant dans l’avenir, et pourtant je suis toujours le même, malgré les malignes suppositions de quelques personnes que je ne nommerai pas. – Enfin, pensez vous que j’ai été aux anges de voir Наталью Алексеевну, parce qu’elle vient de nos contrées; – car Moscou est et sera toujours ma patrie. – J’y suis né, j’y ai beaucoup souffert, et j’y ai été trop heureux! – ces trois choses auraient bien mieux fait de ne pas arriver… mais que faire!
Mademoiselle Annette m’a dit qu’on n’avait pas effacé la célèbre tête sur la muraille! – pauvre ambition! – cela m’a réjoui… et encore comment! – cette drôle passion de laisser partout des traces de son passage! – une idée d’homme, quelque grande qu’elle soit vaut-elle la peine d’être répétée dans un objet matériel, avec le seul mérite de se faire comprendre à l’âme de quelques-uns; – il faut que les hommes ne soient pas nés pour penser, puis qu’une idée forte et libre est pour eux chose si rare! –
