“Москва, товарищу Сталину. Просим Ставку принять следующее решение:

В целях объединения руководства войсками на западном направлении к Москве объединить Западный и Резервный фронты в Западный фронт.

Назначить командующим Западным фронтом тов. Жукова. Назначить тов. Конева первым заместителем командующего Западным фронтом…

Тов. Жукову вступить в командование Западным фронтом в 18 часов 11 октября.

Молотов, Ворошилов, Конев, Булганин, Василевский.

Принято по бодо 15.45. 10.10.41 года”.

С этим предложением Ставка согласилась, и тотчас же последовал её приказ об объединении. Ночью 12 октября мы донесли в Ставку о том, что я сдал, а Жуков принял командование Западным фронтом».

Заметьте, подписи Жукова на этом документе нет. Текст документа верен, цитируется по подлиннику.

Маршал Василевский, ещё один участник того, в буквальном смысле, судьбоносного совещания в Красновидове и член комиссии, в своих воспоминаниях даёт несколько иную версию назначения командующего войсками Западного фронта: «Вечером 9 октября во время очередного разговора с Верховным было принято решение объединить войска Западного и Резервного фронтов в Западный фронт. Все мы, в том числе и генерал-полковник Конев, согласились с предложением Сталина назначить командующим объединенным фронтом генерала армии Жукова, который к тому времени находился в войсках Резервного фронта».

Значит, Жукова в штабе Западного фронта и вовсе не было.

Кто же тогда спас Конева? Да никто. Потому что никто его и не собирался арестовывать. Потому что стало очевидным: промедли ещё немного, и козлами отпущения станут и сами судьи…

Вот и вся интрига. Не будь впоследствии 1957 года и злополучного пленума ЦК КПСС, Жуков рассказал бы в своих мемуарах о крушении под Вязьмой Западного и Резервного фронтов и своём назначении на должность комфронта совершенно иную историю.

Адъютант Конева Саломахин после войны рассказывал о том, что видел, слышал и что отложилось в памяти о том дне.

Иногда, как вспоминает Саломахин, Конев его звал и он входил в помещение штаба. Запомнил сосредоточенного и мрачного Молотова, который постоянно просил связать его со Сталиным. Ворошилов, напротив, чувствовал себя свободно. Часто выходил во двор, набросив на плечи шинель, разговаривал с командирами, прибывавшими с позиций, с охраной. Увидев Саломахина, подошёл к нему, потрепал по щеке и шутливо сказал:

— Ну что, молоденький, бегим?

Тот ничего не ответил. Молча смотрел на маршала. Он тяжело переживал случившееся.

Когда прибыл генерал Рокоссовский, Ворошилов набросился на него:

— Почему ты здесь? Где твои войска? Тебя правильно тогда посадили! Отвечай!

Рокоссовский спокойно достал из полевой командирской сумки листок с приказом Конева о передаче войск и выдвижении полевого управления армии в район Вязьмы… «Не будь его, — пишет о том приказе историк Борис Соколов, — Константин Константинович, скорее всего, погиб бы в окружении или попал в плен. Не было бы будущей славы, не было бы Парада Победы, которым он командовал, не быть бы ему Маршалом Польши…»

В гибели под Вязьмой фронтов, прикрывавших Москву, Сталин Конева не винил. Возможно, именно поэтому столь мрачен был в день пребывания в штабе Западного фронта Молотов. И, возможно, поэтому нервная реакция Ворошилова на появление Рокоссовского оказалась такой бурной. В 1965 году маршал Конев рассказывал о событиях тех дней Симонову: «Именно тогда он (Сталин. — С. М.) позвонил на Западный фронт с почти истерическими словами о себе в третьем лице: “Товарищ Сталин не предатель, товарищ Сталин не изменник, товарищ Сталин честный человек, вся его ошибка в том, что он слишком доверился кавалеристам, товарищ Сталин сделает всё, что в его силах, чтобы исправить сложившееся положение!”»

Доверился кавалеристам…

Кавалеристами были не только Будённый, Ерёменко и Ворошилов, но и Рокоссовский. Конев же по специальности был артиллеристом.

Вот и причёсывал кавалерист маршал Ворошилов кавалериста генерала Рокоссовского. После боя. Как старший — младшего. Так было принято на фронте.

Сейчас историки говорят, что якобы Конев, понимая, чем всё кончится, намеренно вытащил Рокоссовского из окружения. Вряд ли это так. Хотя события сложились именно в такой сюжет.

Ночью 12 октября Военный совет объединённого Западного фронта решил направить Конева на Калининское направление с целью объединения армий и частей, действовавших на правом крыле. Немцы к тому времени окончательно сломили сопротивление наших войск на рубеже Сычёвка—Ржев и устремились на Калинин. Наши же войска, находившиеся в районе Торжка и Калинина, действовали разрозненно, не имея общей задачи. К тому же туда продолжали выходить из-под Сычёвки и Оленина части 22-й, 29-й, 31-й и 30-й армий. Из них предстояло сформировать правое крыло Западного фронта и сомкнуть его с Северо-Западным фронтом. Противник продолжал развивать удар на Торжок и Бежецк с выходом в тыл Северо-Западному фронту и одновременно нашим войскам, действовавшим на Московском направлении. Миссия Конева заключалась именно в том, чтобы предотвратить угрозу развития удара противника на Ярославль.

В Калинин Конев выехал рано утром того же 12 октября. Дорога лежала через Москву. Задержался ли он в Москве, или сразу помчался к месту назначения, неизвестно. Семья его была эвакуирована в Куйбышев.

Вечером он въехал в горящий Калинин. Только что закончилась очередная бомбёжка. Пока разыскивал военкомат, не увидел ни одной зенитки. Да и войск в городе не было. Как вскоре выяснилось, в распоряжении военкома имелся истребительный батальон, сформированный из коммунистов и комсомольцев города. Батальону выдали десяток учебных винтовок, с которыми те несли караульную службу, охраняя особо важные объекты. Когда Конев попросил военкома доложить обстановку, тот мрачно и коротко сказал:

— Войск нет. Город защищать нечем. В городе начинается паника. Кто-то распространяет слухи, что за Волгой в стороне Лихославля высажен парашютный десант, что немцы движутся на Калинин и вот-вот будут здесь. — И указал на окно.

Там, на улице, у входа в военкомат собралась толпа, в основном женщины и дети. Чемоданы, баулы, узлы… Военком пояснил, что это офицерские семьи — требуют немедленной эвакуации в тыл.

— А у меня — ни одного грузовика. Даже лошадей нет. Слух о том, что в Калинин приехало высокое начальство —

генерал! — мгновенно разлетелся по городу, и толпа у военкомата начала расти. Люди негодовали по поводу того, что город брошен войсками, что многие руководители и целые службы благополучно выехали ещё накануне, вывезли свои семьи и даже имущество.

Конев после войны рассказывал, как ему удалось успокоить женщин и детей и заставить их в эту ночь разойтись по домам.

Спустя несколько минут, когда толпа уже готовилась брать военкомат приступом, мимо неё охрана пронесла разобранную солдатскую койку с узлом белья. На крыльцо вышел военком и сказал, что генерал двое суток не спал — это соответствовало действительности — и что он ложится отдыхать, а завтра будут решены все вопросы, касающиеся эвакуации, что члены семей военнослужащих будут отправлены в тыл в первую очередь. Люди начали расходиться.

Однако отдыхать Коневу не пришлось и в эту ночь. Когда толпа разошлась, Конев приказал военкому проводить его в обком партии. Там его встретил секретарь обкома И.П. Бойцов. Секретарь тоже не спал, вместе с членами обкома и активом готовился к партизанской борьбе на оккупированной территории. Западные районы были уже под немцами.

Разговор между Коневым и Бойцовым оказался коротким. Уже через час по тревоге были подняты активисты городской и областной парторганизации. Им поставили задачу эвакуировать население, создать отряды ополчения, подготовить город к обороне.

Позже секретарь Калининского обкома И.П. Бойцов станет членом Военного совета Калининского фронта и какое-то время будет работать вместе с Коневым.