Чоглоков никак не ожидал такой встречи, и несколько минут не мог поворотить языка, чтоб ответить; он только в смущении бросал по сторонам тревожные взгляды,. как будто высматривая, за что бы ему ухватиться, укрываясь от такого неожиданного наступления. Калитин, остановившись на миг, стал снова вычитывать ему упреки в том же тоне, примешивая к ним угрозы. Наконец, Чоглоков, собравшись с духом, решился заступиться за свою оскорбленную честь и произнес:

— Господин честный дьяк Иван Родионович! Я не под-ведом твоей милости и не знаю: с чего ты это вздумал позвать меня сюда и задавать мне бесчестные речи. Вместо разговора с тобою я подам великому государю на тебя челобитную в бесчестьи.

— Ты подашь на меня челобитную! — воскликнул дьяк, потом, обратившись к духовным сановникам, говорил:

— Извольте прислушать, отцы честнейшие! И ты, Ле-вонтий Савич, тоже. Он еще хочет подавать на нас челобитье в бесчестьи! Молод ты разумом, хоть летами, кажись, и подошел. Не понимаешь разве того, что коли тебя позвали в Патриарший Приказ, так с тобой говорит там не дьяк, а сам святейший Патриарх через своего дьяка!

— Так вот я и докладываю святейшему Патриарху, — сказал Чоглоков: — прежде надобно сказать, за что я стал достоин, чтоб меня лаять, а не лаять ни за что ни про что!

— А, — воскликнул с злым смехом Калитин, — ты прикидываешься тихоней. Постой же, коли так: покажу я тебе сейчас, за что ты достоин, чтоб тебя лаять.

Он подошел к двери, отворил ее, и, давши кому-то знак рукою, отступил, а в дверь вошла Ганна. ,

— Что это за жонка? Знаешь ты ее? — спрашивал Ка-: литии Чоглокова.

— Я ее знаю, — отвечал Чоглоков. — Это жена моего холопа Васьки.

— Насильно в попрание всякого закона божеского и человеческого стала она женою его по твоему разбойничьему умыслу. Она — жена черниговского козака Молявки. Ты это знал, ты был на ее венчаньи и приглянулась женская красота ее твоему скотскому плотоугодию, и учинил ты силою над нею срамное дело, потом приказал повенчать ее, мужнюю жену, с своим холопом, затем чтобы к себе на постелю водить. Вот кто такая эта жонка. Срамник ты не.. годный, человек имени христианского недостойный!

— Это неправда! — сказал Чоглоков. — Эта жонка сама своею охотою пошла замуж за моего человека. А в Москву я выписал ее с мужем совсем не для какого-то срамного дела, а для услуги себе! Вы же звали того холопа, что с ней венчан. Спросите его при мне.

— Холоп как холоп! — сказал Калитин: — Холоп и при государе своем холоп, и без него холоп! Отвечаешь ли во всем за своего холопа? ,

— Отвечаю, — сказал Чоглоков, — что, он, вместе с этой вот жонкой приходили ко мне и просили дозволения повенчаться!

— Николи сёго не було! — произнесла Ганна.

Калитин продолжал:

— А ответчик ли ты за своего холопа во всем другом? И в том, чего сам не знаешь, — ответчик ты за своего холопа? Если по розыску и по суду уличится в чем твой холоп виноватым, ответчик ли ты за своего холопа? ■

— Ну, так видишь ли: холоп твой Васька показал то же, что эта жонка: никогда они вдвоем не просили тебя, а велел ты евоим людям насильно схватить ее и повенчать затем, чтоб жонку пускали к тебе для .блудного дела.

— Если холоп мой такое говорит, — он лжет! Холопу верить не мочно, когда он такую безлепицу на своего государя сказывает, — произнес, вспыхнувши, Чоглоков.

— Потише, не брыкайся! — сказал ему Калитин: — Мочно ему верить! У нас суд духовный, а не мирской: здесь и холопа свидетельство приемлется, потому что и холоп такой же сын церкви. Да впрочем, и в мирском деле верить холопу мочно, коли ты уже объявил, что за своего холопа не ответчик. Левонтий Савич! Прочти ему 54 статью Уложения о холопьем суде. ,

Скворцов прочитал: — «Будет ответчик скажет, что холоп сам за себя отвечает, и против истцовой исковой челобитной велети холопу отвечати и с суда прав ли, или виноват будет верити холопу, что ни станет в суде гово-рити».

— Это сюда не идет! — воскликнул Чоглоков. — Это говорится о холопьем суде, вот если б суд происходил в холопьем Приказе...

— Ти, ти, ти! Законник какой выискался! — прервал Калитин. — Да здесь, говорят тебе, духовный суд, где речи холопьи и без того приемлются.

— Так и судите себе свои духовные дела! — сказал раздраженным голосом Чоглоков. — С чего же это вы ме-ня-то сюда притащили, да стали в уголовщине обвинять? Изнасилование — дело уголовное, а не духовное. -

— Врешь, — сказал Калитин: — изнасилование блудное дело, а блуд всякий карается духовною карою.

— Про блудное сожитие довести надобно, — сказал Чоглоков: — а вы на меня не доведете.

— Уже доведено! — сказал дьяк.

— Нет, не доведено! — смелым тоном говорил Чоглоков: — И довести не возможно, и не ваше то дело есть. По доносу этой самой черниговской жонки и по другим таким же лживым доносам от черниговских жителей розыскивалось уже обо мне в - том Приказе, к которому я по службе своей тянул. И дело было порешено, и я оправлен. Духовного дела за мной никоторого нет. То дело, что у вас ведется об этой жонке, что она объявляется с двумя мужьями повенчана —- то дело до меня отнюдь не належит. С чего вы это на меня насели! Вот уж подлинно как говорится: с больной головы да на здоровую!

— А ты знаешь, — сказал архимандритГ — святейший патриарх есть верный и неусыпный печальник перед царем о всех утесненных и обидимых, вот таких, как сия жонка! Тебя, говоришь, оправили в Приказе, но во всех Приказех сидят люди, не ангели, а подобострастнии человецы. Они, по человеческому недомыслию, ошибиться могут и непра-

вое признать правым. Над всеми Приказами один глава есть — царь. А к царю наверх святейшему патриарху вх,од всегда чист и открыт. .

— И царю великому государю и святейшему патриарху говорю я одно: не виноват я, — все на меня затеяно! — говорил Чоглоков.

Дьяк Калитин, указывая на Ганну, — говорил Чоглоко-

ву:

— Вот эта самая жонка может говорить с великим государем и сама своими усты расскажет ему про все. Ты скажешь: куда ей до царя батюшки: далеко и высоко! Оно точно; как-таки можно, кажись, чтоб такой простой бабенке да до великого государя царя всея России доступить! Ну, а вот же святейший патриарх так силен, что может дать ей доступ туда, куда бы ей и во сне не приснилось добраться. С нею то будет! Объявляю тебе о сем именем великого государя святейшего патриарха: если добровольно не принесешь повинной, как перед самим Богом, и не подашь челобитной, в ней же подобает тебе выписать свои вины и с сокрушением сердца просить прощения, а станешь твердить, что ты оправлен, и каяться тебе не в чем, за такую гордыню постигнет тебя великая. досада и кручина. Изволит святейший патриарх войти о сем деле к великому государю печальником за эту бедную жонку, а там, если царю угодно станет — и эту жонку введут наверх и она расскажет все великому государю. Смотри, чтоб тебе после очень худо не было. Говорят тебе воистину: с святейшим патриархом не дерзай тягаться. Обдумай, потом приходи к нам и подай челобитную. Быть может, великий государь святейший патриарх смилуется над то-бощ, видя твое сердечное раскаяние, и назначит тебе духовное покаяние, да тем и кончится, и он тогда не изволит уже печаловаться об этой жонке. Вот тебе сроку от святейшего патриарха дается одна неделя. Чтоб в это время ты порешил все.

Чоглоков не мог уже более ничего говорить. Он увидал себя вдруг в таком особенном положении, в каком никогда и не воображал, чтобы мог очутиться. Бледен, как мертвец, стоял он, словно выслушал смертный приговор.

Калитин обратился к Ганне и говорил:

— Бедная жонка-чужеземка! Сирота беспомощная! Не унывай душою. Есть еще верховное правосудие у царя, у батюшки-света! Что Бог на небе, то царь на земле. Божий он помазанник, Божий наместник! Всякая земная гордыня и неправда смирится перед ним.

Ганна не уразумела. всего смысла речи Калитина, но чувствительный тон, с которым он говорил, произвел на нее такое впечатление, что она зарыдала.