Надо признать, что любимое учение Кеплера было незаслуженно проигнорировано. Мысль о том, что геометрия планет влияет на человеческие души, странна, но не абсурдна. Работавший примерно в то же время Галилей утверждал, что природа подобна книге, написанной языком математики. Эта метафора сама себя раскрывает. Если природа — это книга, то суть ее выражена тысячами способов: природа бормочет и лепечет, заявляя о себе движением звезд или течением рек. Эта метафора вдохновляла мыслителей на протяжении более четырехсот лет. Предоставим теперь философам-аналитикам, которые сочтут возможным задуматься над ней, спорить о ее ценности. Отличается ли сия благородная метафора каким-то заметным образом от метафоры Кеплера, в которой говорилось о мире, где геометрические соотношения влияют на человеческую душу? Кеплер не мог сказать, каким образом аспекты воздействуют на наши души, но ведь и Галилей не мог сказать, каким образом книга природы воздействует на человеческий разум.
Только математические идеи, полагал Кеплер, могут прояснить сущность физических явлений. И в этом он оказался провидцем.
В двадцатипятилетнем возрасте Кеплеру представился случай составить собственный гороскоп. Документ совершенно очаровательный. Перед нами предстает человек, отнюдь не страдающий по поводу своей умственной ограниченности и более того — честно признающий свою гениальность. При его рождении Меркурий стоял в седьмом доме, и в результате наш герой «со всею страстью отдался игре». Тут Кеплер, разумеется, вспоминает детские годы. Однажды, играя в саду, маленький Иоганн нашел узкую щель в ограде, через которую можно, если хорошо постараться, пролезть и — выйти к вершинам научных истин, не переставших быть таковыми и в начале XXI века.
Глава 10
Козерог
Последний обед астролога
В 1665 году чума, опустошившая Европу в XIV веке, пришла в Лондон. Тела моряков, изуродованные бубонами, были найдены недалеко от Друри-Лейн. Потом еще — на берегу Темзы. Путь инфекции вилял, точно крысы, бегущие с торговых судов, что плыли вверх по реке. Страх распространился быстро, но паники не было.
В XVII веке мало кто из английских интеллектуалов считал чуму знаком Божественного недовольства. Средневековые представления еще были живы, но в вопросах здоровья утратили свой вес. Чума заразна. Обезопаситься можно либо сбежав, либо изолировавшись от мира. Таков был совет здравого смысла, хотя здравый смысл мог помнить, что в XIV веке чума нередко настигала и бегущих от нее. Лондон покинули немногие. А университетские Оксфорд и Кембридж опустели.
И вот мы видим двоих сбежавших. Их подкованные гвоздями туфли стучат по проселкам, поднимая за собой облака пыли. Это астролог и врач Уильям Лилли и математик и физик Исаак Ньютон. Лилли бежит из Лондона. Ньютон — из Кембриджа. На дорогах полно мужчин и женщин. Приятно, что они не останавливаются, чтобы сечь себя, как делали кающиеся в XIV веке, и не расчесывают кожу грязными ногтями. Этот исход имеет вполне организованный характер, и люди на дорогах Англии почти не отличаются от современных в своем желании преуспеть в жизни.
Лилли шестьдесят три года. Он, стройный и поджарый, двумя годами моложе века. У него слегка удлиненное лицо, не совсем симметрично посаженные глаза, жидкая бороденка и тонкие черты, говорящие о личности, достаточно хитрой, чтобы скрыть свою хитрость, но недостаточно хитрой, чтобы добиться успеха. Ньютону на сорок лет меньше. Его портреты в этом возрасте, написанные позднее, когда он уже был знаменит, показывают человека умного и проницательного. Глаза смотрят пристально и с подозрением. Ньютон воспитал в себе достоинство, с годами его лицо смягчилось. Думаю, если кто-нибудь пожелал бы изучить его черты в тот период, когда он уходил из Кембриджа, то, скорее всего, обнаружил бы в них некую незрелость. Пути Ньютона и Лилли не пересеклись. Мы не можем требовать от судьбы таких совпадений. Однако жизни их были причудливым образом связаны, соединяя конец одной эпохи с началом другой.
Уильям Лилли родился 1 мая 1602 года. К тридцати годам он был перспективным ученым, если не сказать подающим надежды. В одно странное воскресенье в 1632 году он разговорился с писарем мирового судьи в Дайсворте в Лестершире, где родился. Они «рассуждали на многие темы», вспоминает Лилли в своей автобиографии «История его жизни и времени» [151]. Писарь упомянул «одного Эванса из Порохового переулка, весьма мудрого человека… (который) изучал черную магию», а также «великого ученого». Лилли заинтересовался этим Эвансом.
Услужливый писарь обо всем договорился, и через неделю они с Лилли отправились на встречу с мистером Эвансом:
Когда прибыли мы к его дому, он, накануне много выпив, лежал в постели, если можно назвать то, на чем он лежал, постелью; увидев нас, он поднялся.
Обветшалый дом и его пьяный хозяин — джентльменский набор различных банальных мелодрам. Хозяин, как правило, оказывается наделен золотым сердцем в дополнение к луженому желудку. Тем приятнее узнать из мемуаров Лилли, что его учитель был испорчен с головы до ног:
(Он) был по рождению валлийцем, магистром искусств и священных орденов; ранее излечивал души в Стаффордшире, но теперь прибыл в Лондон попытать счастья, в некотором смысле вынужденный бежать из-за обид скандального характера, нанесенных им в местах, где проживал… угрюмее него глаза мои людей не видели, ни до, ни после моих занятий; роста среднего, с широким лбом, с нависшими бровями, мощными плечами, плоским носом, толстыми губами, с опущенным взглядом, черными вьющимися волосами, а кроме того, он склонен к оскорблениям и сварлив, за что частенько ходил с подбитым глазом или навлекал на себя беды.
Несмотря на свое пристрастие к выпивке и буйный нрав, Эванс согласился научить Лилли астрологии, что заняло у них полтора месяца. Лилли открыл астрологическую лавку и через несколько лет стал весьма важной фигурой, самым влиятельным астрологом своего времени. Через тридцать пять лет, к тому времени, когда мы видим его на дороге из Лондона, он уже стал знаменит благодаря книге «Христианская астрология», трехтомному трактату, посвященному разработанным им астрологическим методам.
Стремглав убегая из зараженного чумой города, Лилли нес не только собственные заботы на своих слегка ссутуленных плечах, но и достоинство своего ремесла.
Уильям Лилли родился в семье мелкопоместных дворян за год до смерти королевы Елизаветы I и соответственно за год до того, как Яков VI Шотландский стал королем Англии Яковом I. Когда Лилли было восемнадцать лет, его отца отправили в долговую яму. Все его образование сводилось к начальной школе. Видимо, латынь он знал в совершенстве, ибо утверждал, что говорит на ней так же свободно, как на английском. Достигнув вершины карьеры, Лилли так и не овладел математикой — среди прочих астрологов он был известен своей неспособностью к этой науке.
В 1620 году он отправился пешком в Лондон, после чего успешно прошел через:
— работу у зажиточного торговца солью;
— преподавание астрологии;
— женитьбу на состоятельной даме, которая после своей невероятно своевременной кончины оставила счастливчику Лилли состояние приблизительно в одну тысячу фунтов;
— женитьбу на другой обеспеченной молодой даме, Джейн Роули, которая разделила с ним ложе, предварительно предоставив ему приданое в пятьсот фунтов.
Затем Лилли занялся сначала недвижимостью, а позже — астрологией, составляя часовые таблицы и гороскопы, беседуя с коллегами-астрологами и время от времени служа учителем астрологии.
Но в 1636 году случилось нечто странное, некий срыв в плавном ходе событий, который сам Лилли в своих записях называет «ипохондрической меланхолией», — внезапный неожиданный кризис был настолько тягостен, что Лилли сжег свои астрологические тексты и переехал за город в графство Суррей на пять лет.
