— Что значит «занимался»? — холодно спросил он.

— Я ничего толком не знаю. Но товарищи говорят, что вы как-то вызывали Харламова.

«С этим стариком нужно быть настороже», — подумал Волобуев, и на лице его вдруг расплылась широкая подкупающая улыбка.

— Видите, как получается, — с шутливой укоризной сказал он, — если руководитель предприятия не общается с рабочими, его кроют за бюрократизм. А если он выбирает время, чтобы побеседовать с одним из рабочих, это вызывает недоумение. — Волобуев провел рукой по своим гладко зачесанным назад светлым волосам. — Да, я вызывал Харламова. Но, откровенно говоря, — доверительным тоном добавил он, — я не хотел, чтобы об этом знало много народа.

— Почему?

— Начальник строительства не должен подменять собою бригадира или руководителя участка. Иначе никто не будет подчиняться распоряжениям своих непосредственных начальников.

— Тем не менее вы вызывали Харламова. По какому же делу?

— Послушайте, это что — допрос? — потеряв самообладание, спросил Волобуев. — В конце концов, мне это начинает надоедать! Я позвоню прокурору.

Он потянулся к телефонной трубке, искоса наблюдая, какое впечатление это производит на Митрохина.

— Разумеется, вы можете позвонить, — спокойно отозвался тот. — Но есть и другой способ прекратить наш разговор. Вы можете просто сказать, чтобы я ушел.

Чутье вновь подсказало Волобуеву, что он едва не совершил грубой ошибки. Ведь ему до сих пор было неясно, чего, собственно, добивается Митрохин. А выяснить это надо. Обязательно надо! К тому же старик явно не из пугливых. Ни к чему ссориться с ним. Может быть, он — старый большевик? С такими теперь носятся…

— Извините, я погорячился, — примирительно сказал Волобуев, — но войдите в мое положение. У меня куча дел, я готовлюсь к докладу на бюро обкома, а тут приходится заниматься каким-то хулиганом. Ладно, — Волобуев махнул рукой, — можете спрашивать меня, что хотите. Я, как и вы, коммунист, к тому же член обкома, — добавил он словно между прочим, — у меня от вас секретов нет. Я вызвал Харламова потому, что бригадир просил меня избавить его от этого парня.

— По какой причине?

— Сейчас объясню. Простите, запамятовал ваше имя-отчество…

— Антон Григорьевич.

— Да, да, Антон Григорьевич. Кажется, мы с вами до сих пор не встречались. Народный заседатель — это ваша штатная должность?

— Нет. Я — пенсионер.

— Вы сказали, что принимали участие в суде над Харламовым?

— Принимал.

«Ничего не понимаю, — подумал Волобуев. — Мне казалось, что Митрохин стремится найти обстоятельства, смягчающие вину Харламова. Пивоваров полагает, что дело обстоит именно так. Но кто же мешал Митрохину повлиять на характер приговора во время суда, вместо того чтобы штамповать обвинительное заключение!»

— Что ж, — с легкой усмешкой сказал Волобуев. — Вы сами были одним из судей и лучше меня знаете обстоятельства дела.

— Как будто бы да, — негромко сказал Митрохин.

— Следует ли из ваших слов, что вы не согласны с приговором? — в упор спросил Волобуев.

— Да, у меня есть сомнения, — просто ответил Митрохин.

— Значит, судьи разошлись? Вы держались особого мнения?

— Это тоже напоминает допрос. К тому же вы посягаете на тайну совещательной комнаты. Однако я отвечу. Приговор был вынесен единогласно.

— Но тогда, — с притворной растерянностью сказал Волобуев, — выходит, что вы ищете доказательств своей ошибки?

— Вас это удивляет, Иннокентий Гаврилович? — спросил Митрохин с такой обескураживающей простотой, что Волобуев не понял, издевается он над ним или говорит серьезно.

— Нисколько, — в тон Митрохину ответил Волобуев. — Людям свойственно ошибаться. Однако о Харламове вы знаете гораздо больше, чем я. Зачем же вы ко мне пришли? У вас есть еще вопросы?

— Конечно! Вы же хотели мне рассказать, при каких обстоятельствах познакомились с Харламовым! Просьба бригадира была удовлетворена?

— В его рапорте говорилось, что Харламов дезорганизует работу бригады. Начальник участка подписал этот рапорт, я был уже готов наложить резолюцию, что согласен на увольнение. Но потом, сам не знаю почему, велел дать мне сведения о Харламове. Узнал из личного дела, что это молодой парень, к тому же сирота, и решил вызвать его. Надеюсь, я поступил правильно?

— Разумеется. Но он произвел на вас дурное впечатление.

— Почему вы думаете? — спросил Волобуев, глядя на Митрохина с открытой обезоруживающей улыбкой.

— Я читал его характеристику.

— Вы правы. Он произвел на меня очень дурное впечатление. Но характеристикой я не занимался, ее подготовил отдел кадров.

— Кто сообщил вам о случае на Воронинском шоссе? — неожиданно спросил Митрохин. — Следователь Пивоваров?

— Точно не помню. Кажется, да.

— Видимо, он сказал вам и о том, что в этом деле замешан Харламов. Так? Что вы ответили ему?

— Насколько я помню, ничего. Что я, собственно, мог ему ответить? Он меня ни о чем и не спрашивал.

— Скажите, пожалуйста, Иннокентий Гаврилович, следователь всегда сообщает начальнику строительства о каждом происшествии с каждым из рабочих?

— Но это было все-таки чрезвычайное происшествие. Пострадал человек.

— Поэтому следователь решил позвонить непосредственно вам?

Волобуев помедлил с ответом. Известно ли Митрохину, что первым позвонил он, Волобуев? Этот вопрос вертелся на языке у Иннокентия Гавриловича, когда Пивоваров рассказывал ему о своем разговоре с Митрохиным. Но он, разумеется, не задал его. Только еще не хватало дать Пивоварову понять, что он, Волобуев, чего-то боится, в чем-то от него зависит!

После короткого раздумья Волобуев решил и на этот раз последовать одному из основных своих правил: всегда казаться правдивым и сохранять точность даже в деталях.

— Насколько я помню, — сказал Волобуев, постукивая карандашом по полированной доске письменного стола, — не Пивоваров позвонил мне, а я ему.

— В связи с Харламовым? — живо спросил Митрохин.

Волобуев отлично помнил, как все было. Узнав, что следствие по делу Харламова ведет Пивоваров, он позвонил ему в надежде, что следователь сам начнет разговор о происшествии на шоссе.

— Да что вы! — протянул Иннокентий Гаврилович. — Мой звонок не имел к Харламову никакого отношения.

— Но именно во время этого разговора Пивоваров рассказал вам о случае с Харламовым. Верно?

— Верно.

— И что вы ответили?

— Я уже говорил, что Пивоваров меня ни о чем не спрашивал. Никакого отношения к Харламову наш разговор, повторяю, не имел.

— Еще раз прошу извинить меня за назойливость. Не можете ли вы сказать, по какому поводу вы позвонили Пивоварову?

«Ах, идиот! — мысленно выругал Пивоварова Волобуев. — Неужели он наболтал об истории с квартирой?! Нет, не может быть. Если он и глуп, то не настолько».

— По совершенно постороннему поводу, — твердо сказал Волобуев. — Речь шла об одной просьбе райкома.

— Насколько я понимаю, к моменту разговора с Пивоваровым ваше мнение о Харламове уже сложилось. Ведь так?

— При чем тут разговор с Пивоваровым? — с оттенком раздражения воскликнул Волобуев.

— Я имею в виду совпадение во времени, — пояснил Митрохин. — Ведь вы беседовали с Харламовым до аварии на Воронинском шоссе и до звонка Пивоварову?

— Само собой разумеется! Не мог же я вызывать Харламова после того, как он совершил преступление! Его же сразу арестовали!

— Да, да, конечно. Хорошо, забудем о Пивоварове, — немного помолчав, сказал Митрохин. — Итак, вы вызвали Харламова. Не можете ли вы подробнее рассказать, какое впечатление он на вас произвел?

— Гм-м… — промычал Волобуев. — Я очень скоро понял, что это вздорный, своенравный парень, не признающий никаких авторитетов, считающийся только со своим мнением. Типичный эгоист и демагог.

Волобуев внимательно посмотрел на Митрохина. Как старик отнесется к его последним словам? Надо во что бы то ни стало найти с ним общий язык!

— Значит, демагог, — повторил Митрохин не то сочувственно, не то с огорчением. — В чем же выражалась его демагогия?