- Ладно, не упёртый. Понимаю. Я выхожу. Бить не будете? – вроде бы за шведской стенкой из металлических прутьев, что высилась впереди кустов дикого орешника, что-то заколыхалось.
- Почему во множественном числе? Вы разве кого-то ещё видите?
- Нет, я так. В общем, я выхожу.
Из-за кустов орешника действительно вышел Платон Ильич собственной персоной. На его помятом от невоздержанности лице были тёмные очки. Волосы на ярко-шафранной лысине скатались. Да и сама лысина выглядела бледной и дряблой. Вдобавок ко всему сбоку бежевой куртки виднелось тёмное пятно. То ли в грязь упал, то ли в бензин. Непонятно…
- Мишань! Всё, я вышел. Меня хорошо видать? – он воздел кверху свои руки. Помахал им как пловец, который утопал: - Будем говорить?
- Смотря о чём. Хочу спросить для начала: бежевый это – ваш цвет?
- Ну как тебе… По цвету и масть, как говорится. Чё-то мне не нравится твой тон, шеф. Ты никак издеваться надо мной решил? Так?
- Так да не так, - Миша спиной ощущал недоброе, но и не думал поворачиваться. Лишь выставил невидимый глазу заградительный экран: - Я вас очень прошу, давайте по существу. Итак!
- Ты так ничего и не понял, Мишка, - неловко усмехнулся ответсекретарь, что, по достоверным Мишиным данным, претендовал на место Бевзер. К тому же по молодости был в неё влюблён: - Я не шутить с тобой пришёл. Либо я с вами, либо… Может кое-чего произойти. То, что меня замучило, может прийти к тебе. И переключиться на тебя. Понял? Миша!
- Ой, вот только не надобно меня стращать. Ладно? Чужих собак вешать – надолго ли? Повисят, если так… вернутся скоро к законному обладателю. Стоит ли так осложнять свою судьбу? Свою карму, наконец?
- Вот-вот! И я о чём? Ты свою, Мишаня, уж точно загрузил. По самое некуда, - Платон Ильич нервно шмыгнул носом. – На черта ты полез в эту кашу? Не тобой и не мной заваренную? Не нами всеми? На фига святым инквизитором стал? Совсем обалдел? Теперь спрос с тебя знаешь, какой будет? С родных твоих, близких… с любимой девушки, наконец…
Мишино сознание на мгновение замутило. Этого было вполне достаточно, чтобы защитный экран прогнулся и лопнул. Что-то враждебное пролезло сквозь образовавшиеся прорехи. Прежде чем парень успел установить что именно и принять меры, чьи-то руки обхватили его за плечи. Стали давить и прижимать к земле. Он принял меры. Позади раздался глухой рык – огонь, пущенный им по контуру ауры, видимо обжёг невидимого монстра. Ему самому становилось нестерпимо жарко от слепящего пламени. Изо всех сил напрягая внутренний «кристалл», Миша вызывал видение: огненный меч в руке Архистратига Архангела Михаила, что помогал всем войнам и защитникам. Что-то подобное вскоре закрутилось перед ним по воздуху. Рассыпая искры красновато-оранжево-золотой вытянутый сгусток света, вращаясь крестообразно, устремился к ответсекретарю, что стоял и делал пассы. Ясное дело – колдовал, скотина нечистая.
Нечто продолжало действовать. Невидимые лапищи вскоре обозначились в чёрную блестящую ткань. Они сползли на грудь. Из них показались тёмно-зеленые отростки вроде пластилиновой массы. Теряя силы, Миша рванулся – как вдруг…
На момент он узрел себя посреди ослепительно-белого, казалось футбольного поля. С боков его обступал молочно-желтоватый, будто цыплячий пух, туман. За ним – то ли горы, то ли сидения амфитеатра. Рядом прохаживался уже знакомый силуэт. То ли юноша, то ли девушка в длинной рубахе с просторными рукавами, с распущенными волосами, в которых сияла золотая диадема с крупным камнем. За плечами у существа расходилось сияние вроде сложенных крыльев. Будто два ореола сходились в один. Святая Троица…
«…Ты действительно Ангел Божий? Ты был тогда, в Ростове-на-Дону? Хотел что-то передать мне? А я по неразумию своему…»
«Ничего страшного. Ничего не произошло. Ты на самом деле всё понимаешь верно. Не торопись. Всё последует так, как нужно. Ты успеешь, если не будешь торопиться. Ты понимаешь меня?»
«Ты говоришь как-то странно. Будто давно отрепетировал свои ответы. Ты заранее знаешь, что я буду спрашивать? Оба-на…»
«Это не значит, что мы всё знаем. Я не знал, что произойдёт с тобой. Всё, что случилось, твой момент. Ты его выбрал. Говорю я так, потому что вы не готовы услышать нашу истинную речь. Она подобна пению или игры на ваших инструментах. Как симфонический оркестр».
«Я что умер? Или продолжаю жить?»
«Ты здесь для восстановки сил. Ещё немного и ты пойдёшь обратно. Вернёшься домой. Тебя поддержит один человек. Скоро. Почти сейчас…»
«Можно ещё спросить? Ты мужчина или женщина?»
«Ты не это хотел спросить. Думай…»
«Хорошо. Как Ира? Она меня любит? Ей нужна помощь? Она…»
- Ну вот, приехали. Я-то думал, что вы, молодой человек, того… на мягкую посадку пошли. Но приземлились тяжело. То ли шасси не выпустили, то ли закрылки убрали. Недорассчитали ваш посадочный режим, - оглушил его чей-то мягкий, но вместе с тем звонкий старческий голос.
Он раскрыл неживые, обмякшие веки. Сладко ломило в затылке. Будто сотни специальных игл кололи источник боли и печали. Спина ощущала жёсткую поверхность. Над собой он видел тёмное звёздное (ужасть!.. страсть!..) небо, с которого уходила пепельно-жёлтая туча. Так быстро, будто его кто-то подцепил и тянул за собой. Голова того, кто был над ним, склонилась. При свете звёзд она полыхнула сединой. Кроме всего от человека тянула острым запахом чеснока, перца или каких-то приправ. Седые закрученные усы были явно с прочернью.
- Ну что, окончательно приземлился? С мягкой посадкой! Относительно, конечно… Но бываете и хуже. Вот так-то, молодой человек. Давай вставать, - крепкая старческая рука нащупала его пальцы. Умело сделала захват.
Одним рывком – и Миша встал на своих двоих посредине футбольного поля детской площадки. Тело постепенно наливалась живительной силой, имя которой душа. Члены, что ранее были как неживые, оживали. Прорезалось обоняние. В голову ударил запах гари – вокруг них, хорошо различимое в свете окон, темнел ободок чего-то тёмного, с тлеющими угольками. Будто и впрямь посадочный костёр разводили.
