— Мама! — Степан вырвался из материнских рук. — Я уже не мальчик! Ты посмотри, что творится вокруг. Страна рабства! Страна молчания! Миллионы людей влачат полуголодное, животное существование. Превращены в рабочий скот, обезличены. Повергнуты в ужас духовного невежества, суеверий, моральной смерти! В стране гуляет тиф, цинга, эпидемии косят жизни дряхлых стариков, полных сил юношей! Женщин! Неповинных ни в чем малюток!

Степан в сильном возбуждении стал ходить по номеру, подскочил к окну и настежь распахнул его. Номер наполнился свежим воздухом. На крыше дома напротив влачили полуголодное животное существование три ободранных кота. Они покосились на звук открываемого окна, не выказав к Степану никакого интереса.

Возле трубы нежилась на солнце прелестная, чистенькая домашняя кошечка, всеми правдами и неправдами ускользнувшая из дому, дабы утолить неумолимый инстинкт размножения. Коты угрюмо дожидались ее милости. Сейчас же она, щуря глазки, блаженно решала, кому из троих блохастых голодранцев отдать предпочтение.

Мария Николаевна печально вздохнула. Дома ее тоже ждали кошки, занавески, уют и тихая размеренная провинциальная жизнь, полная милых мелочей.

— А правящая клика? Купается в слезах и крови своих несчастных жертв! На малейшие проблески протеста отвечает свирепой жестокостью, наглым издевательством! Я нравственно обязан быть с народом! Защитить его от таких зверей в облике человечьем, как Сипягин, Клейгельс, Победоносцев!

ДОСЬЕ. КЛЕЙГЕЛЬС НИКОЛАЙ ВАСИЛЬЕВИЧ

Генерал-адъютант, с 1895 года петербургский градоначальник. Известен своим непримиримым отношением к революционным выступлениям петербургского студенчества.

По невидимому знаку, поданному пестренькой дамочкой, ничем не выделяющийся из троицы серый с рваными ушами кот подошел к кошечке и аккуратно прихватил ее за загривок. Два других кота от обиды хрипло мяукнули, но счастливая парочка, предавшись разврату, уже более не обращала ни на что никакого внимания.

Мария Николаевна отошла от окна и печально взглянула на сына.

— Но ведь сказано в Писании: «Не убий!» Ты же не станешь убивать? Дай мне слово. Поклянись!

На лице Степана явственно читались внутренние муки. Он обожал свою ласковую мать, но уже вырос из детских штанишек и не мог врать даже ради ее спокойствия. Однако же переломил себя и соврал:

— Клянусь…

Лицо Марии Николаевны просветлело, и на душе стало покойно. Ее Степишек никогда ей не врал.

— Я верю тебе! Проводи до вокзала! Я собрала вещи.

И, прикрыв глаза, чтобы не видеть кошачью свадьбу, она радостно перекрестилась на Казанский собор, своим ребристым куполом закрывавший половину неба в окне. На вершине купола строго вырисовывался в голубом небе крест.

Ночь, впервые проведенная с мужчиной, пусть и котом, оказалась неожиданно блаженной. Несколько раз Лейда Карловна просыпалась, приподымала с подушки голову в чепце и тут же слышала невдалеке равномерное урчанье. Она протягивала руку, нащупывала теплую шерсть, гладила ее, отчего по руке несколько раз благодарно проходился шершавый и влажный кошачий язычок.

Рано утром, когда пришла пора вставать, оказалось, что за ночь у отогревшегося Макса почти восстановились задние лапы. Он сразу встал на все четыре и бодро проследовал в кухню, за что и был немедленно вознагражден кусочком свежей печенки.

Это был лишь аванс, за которым последовали сметана и остатки вчерашней курицы. Макс съел всего понемногу, запил завтрак свежим молочком и пошел искать место для утреннего туалета. Таковое заранее было обозначено плоским корытцем с чистым песком. Обследовав корытце и найдя его вполне подходящим заменителем лесов и полей, Макс выкопал аккуратную ямку и сел над ней в абсолютно неподвижной позе роденовского кота-мыслителя.

Безукоризненно исполнив долг любого домашнего кота, он аккуратно закопал ямку и тут же был подвергнут унизительной процедуре мытья лапок. Вначале Макс попытался активно сопротивляться Лейде Карловне, но, ощутив крепость рук экономки, смирился со своей участью, благоразумно решив, что это еще не самая большая плата за еду, тепло и мягкую постель.

После купания Макс сел на зад, деловито выставил мокрую лапу пистолетом и вылизал себя всего. Став действительно чистым, он обследовал квартиру на предмет проживания мышей, но ничего не нашел и слегка огорчился такому несовершенному устройству мира: все-таки нет ничего вкусней и полезней для обмена кошачьих веществ, нежели свежепойманная молоденькая жирненькая мышка.

Одна из дверей оказалась закрытой, поэтому Макс сел перед ней и задумался, глядя на блестящую латунную ручку. Затем встал на задние лапы и передними потянул ручку вниз. Дверь открылась.

Внутри было много интересного и нового, но мышей и здесь не наблюдалось. Зато стояла кровать, ничуть не хуже той, на которой он сегодня так отлично выспался. И она нуждалась в исследовании.

После плотного завтрака задние лапы пришли в норму, поэтому прыжок наверх оказался весьма удачным: прямо перед мордой Макса из-под одеяла высовывалось лицо вчерашнего спасителя. Очень, кстати, похожее на кошачье, с большим лбом, узким подбородком и усами, достойными украсить морду любого кота.

Макс деликатно понюхал человеческие усы. Коты — поклонники осторожного назально-назального контакта, в отличие от собак, которые при знакомстве сразу лезут черт знает куда. Пахло табаком и апельсином. В ответ человек открыл глаза и понюхал нос Макса, что говорило о знании вежливого кошачьего приветствия.

— Доброе утро, — сказал Путиловский Максу, а Макс потерся лбом и носом о щеку новообретенного хозяина.

По квартире витал запах свежемолотого кофе, солнце светило в окна — утро действительно обещало быть добрым. Сразу выяснилось, что Макс от природы любопытен не в меру: он следовал за Путиловским по всей квартире, от туалета и ванной до столовой, тщательно наблюдая за всеми гигиеническими процедурами.

В столовой он запрыгнул на стул напротив хозяина, и, точно усердный англичанин-гувернер, стал внимательно считать каждый проглоченный кусок. Когда Путиловский приступил к кофе со сливками и взял изрядный ломтик сыра, морда Макса неожиданно опечалилась и он два раза выразительно облизнулся. Все было ясно без слов. Пришлось оторвать от сердца кусочек швейцарского «эмменталя» и предложить голодному животному. Предложение было принято с королевским достоинством и тут же аккуратно съедено.

После сыра Макс удалился на кухню. Путиловского уход сотрапезника огорчил, зато Лейда Карловна возрадовалась. Стало ясно, что вместе с собой Макс принес в ранее мирный дом черные ростки ревности. Назревала невидимая, но чрезвычайно эмоциональная война между хозяином и экономкой за право быть приближенным к мягкому пушистому телу. Первую брачную ночь выиграла Лейда Карловна, первую трапезу — Путиловский. Налицо была ничья со счетом один — один.

Тут в передней раздался мелодичный звонок, и Путиловский вспомнил благополучно забытый заговор — то наверняка явился Франк с таинственным информатором. Хозяин в парчовом шлафроке вышел встречать гостей и был вынужден ретироваться, поскольку информатор оказался молодой дамой и выходить к ней в таком виде было совсем неприличным делом.

Чертыхаясь в поисках запонок, краем уха Путиловский услышал внезапный визг Франка — он с детства боялся котов — и понял, что Макс, выручая хозяина, принялся развлекать ранних гостей.

Так оно и оказалось: когда Путиловский с извинениями вошел в кабинет, его появления почти не заметили. Дама играла с Максом, а Франк пугливо жался в кресле. При появлении хозяина Макс деликатно удалился, предоставив ему доигрывать то, что сам доиграть не успел.

— Мария Львовна Юрковская, в девичестве Франк, — представил даму оживший после ухода Макса профессор философии. — Моя очаровательная двоюродная сестра! Позавчера из Варшавы.

Путиловский поцеловал даме руку. От руки чуть пахнуло лимоном. Ногти прозрачные, розовые, миндалевидной формы, коротко острижены — она наверняка хорошо играет на рояле. Ладонь узкая, удлиненная, пальцы длинные, кожа сверху смугловатая, изнутри на ладони розовая. Арабо-семитский астеничный тип сложения. Предплечье и плечо тонкие.