Лицо писателя сразу приобрело трусливое выражение, но деваться ему было некуда, и он нахмурился из-под густых бровей, будто готовясь принять почетную смерть от свинца ради высокой литературной идеи.

— Патроны? — радостно засмеялся Крафт. — В этом все и дело! Ну-ка, найди их. Семь штук! Волк и семеро козлят! Они все здесь, внутри!

Аптекарь Гершуни крутил браунинг в руках, не желая признавать своего поражения. Он пытался отвинтить накладки, выдернуть затвор, тряс пистолет и стукал им по столу. Крафт тихо хихикал, наблюдая за попытками дилетанта разгадать головоломку. Наконец он не выдержал, отобрал игрушку:

— Учись! — и начал ловко разбирать оружие. Детали одна за другой ложились на подстеленную тряпочку. Последним Крафт выщелкнул магазин и вылущил из него семь тупорылых патрончиков. — Семь штук в рукоятке! Гениально! Джон Мозес Браунинг, бельгиец!

Увиденное действительно поразило воображение Гершуни. Он застыл, уставившись ничего не видящим взором на портрет Лажечникова. Он уже почти воочию видел, как вооруженный браунингом некто… скорее всего офицер… да, только офицер! Входит в приемную к… кому? Победоносцеву? Победоносцев офицеров принимает мало, у него толкутся все сплошь духовные лица. А что? Одеть парня в рясу — и вперед! Под рясой черта можно пронести! Впрочем, молодой в рясе неубедителен, тут седобородый нужен. Да и народ не воспримет убийство духовным лицом…

— Чего задумался? — Крафт стал собирать пистолет. — Видишь, головки у них другого цвета? Я туда стрихнину насовал. Для верности. Травить их всех, подлецов, как крыс!

Гершуни очнулся от грез:

— Стрихнин слабоват, тут в самый раз цианистый калий. Цианистого калия для теплокровного животного требуется совсем немного, да и действует он мгновенно.

— Стрихнин проверен, — упорствовал в своих заблуждениях Крафт.

— Я тебе сказал — цианистый калий! Кто здесь главный, ты или я?

— Главный здесь — террор.

— А после террора я!

Гершуни был непоколебим. Он все это придумал и не мог отдать свою любимую нарождающуюся Боевую организацию в чужие руки.

— Мне в голову пришла замечательнейшая мысль! — Гершуни вскочил со стула и кругами заходил по комнате. — Мы сможем отстреливать их как куропаток. Что делают охотники на крупную дичь? Приманивают ее. Мы их всех приманим!

— На что можно приманить министра внутренних дел?

— Да какая тебе разница — министр внутренних дел, иностранных, обер-прокурор Синода? Они все соберутся до кучи! И мы будем только выбирать, кого прикокнуть первым. Вот и твои новые пистолетики пригодятся, скорострельные и удобные. Я все-таки гений террора! Где на открытом воздухе обязательно соберутся все высшие царские чиновники, включая и царя? А? Угадай с трех раз!

— На параде?

— Нет.

— На вокзале?

— Нет! Вокзал крытый и охраняется.

— Сдаюсь, — сказал Крафт, заворачивая браунинги в тряпочку.

— На похоронах! Мы их приманим на труп!

Крафт, сидевший на корточках, опустился на пол:

— Гениально…

— Мы подстреливаем первого. На его похороны приходит второй — стреляем его. Дальше — третий.

— А потом?

— Потом — революция!

И Гершуни вместе с Крафтом, хохоча во все горло, пустились в обнимку в революционный пляс. Дворник, стоявший сбоку за окном, подивился услышанным звукам и на всякий случай сообщил околоточному о двух подозрительно хохочущих молодых мужчинах.

Околоточный, недолго подумав, занес эту информацию в графу «Содомия и мужеложество», благодаря чему до Медянникова ничего не дошло. Содомия проходила по ведомству духовному, а именно — через Святейший Синод.

У Департамента полиции уже имелся отрицательный опыт, когда батюшке ныне царствующего государя Александру III донесли о содомических увлечениях Петра Ильича Чайковского. Поморщившись, его величество брезгливо проглядели бумагу и августейшей дланью наложили резолюцию: «Задниц в России много, а Чайковский один. Дознание прекратить!»

В особняке Берга встретили как родного. Хозяйка была в восторге от его молодцеватой выправки и мундира. Берг был в восторге от хозяйки, дамы высокой в буквальном смысле этого слова — на голову выше мужа-погорельца. Пожара точно бы и вовсе не было. Тут же в столовой накрыли богатый стол, Берга проводили в ванную комнату привести себя в порядок. Обомлев от роскоши ванной, Берг на всякий случай еще раз проверил наган, вымыл руки от пожарной копоти и строевой походкой вышел к столу.

Лица сидящих обратились в его сторону, отчего скромный Берг тут же покраснел. Этому была еще одна причина: за столом появилась дочь, ростом в мамашу, а лицом и привлекательностью в папашу. Два больших, широко расставленных выпуклых рыбьих глаза уставились на поручика, отчего желудок у него тотчас замолк, зато запела и воспарила к небу душа.

Хозяйка церемонно подвела упирающегося Берга к дочери.

— Иван Карлович, позвольте вам представить наше единственное сокровище!

— Амалия… — прошелестело сокровище и опустило рыбьи глазки долу.

— К-к-карл Ив-в-ванович… простите! Иван Карлович.

Внутри Берга зашипела и взорвалась мина любви, поразившая его мгновенно. Такой феномен часто встречается среди мужчин, всю жизнь проведших в строгой обстановке мужской гимназии, казармы и далекого гарнизона. Спрессованные чувства в один момент взрывают изнутри душу, и истомленная воздержанием плоть начинает творить чудеса и куролесить.

Обычно это заканчивается мгновенной женитьбой, причем жениху, а впоследствии супругу так и не удается объяснить самому себе, что же такое экстраординарное подвигло его на очевидную глупость? Ученые называют все это инстинктом размножения, который присутствует в каждой особи и в должный момент действует на мозг подобно удару кувалды, блокируя всякую высшую нервную и разумную деятельность. Крепость, именуемая «Берг Иван Карлович», потеряла разум, пала и сдалась на милость победительнице.

Амалия усмехнулась одними лишь уголками рта, отчего ее лицо еще более стало походить на рыльце золотой рыбки в момент выполнения очередного желания. Еще один дурачок пал жертвою ее навьих чар…

Во время завтрака Ивана Карловича понесло. То есть понесло, Боже упаси, не с физиологической точки зрения, после чего и говорить дальше было бы не о чем. Ивана Карловича понесло словесно. Он, как и ранее, вступил на пагубный путь артиллерийско-химического просветительства молодых девиц.

Но в отличие от предшествующих случаев данный внезапно принес положительные результаты! Амалия выказала недюжинный интерес к системам артиллерийской корректировки залпового огня береговых крупнокалиберных орудий. Она подробно расспросила о типах современных морских торпед.

А что касается сравнительных характеристик малого огнестрельного оружия, она оказалась если не знатоком, то, по крайней мере, любителем этой темы. Ее интересовали различия в кучности, дальности и стоимости пистолетов и револьверов разных стран. Удивительно, но эта разносторонняя личность со второго объяснения поняла разницу между револьверным патроном и пистолетным! За это Иван Карлович разрешил Амалии потрогать кончиком нежнейшего указательного пальчика наган, небрежно вынутый из потайного кармана.

Родители при этом благоразумно молчали и только радостно переглядывались. А потом Адольф Францевич пригласил Ивана Карловича в кабинет, чтобы продемонстрировать ту самую, обещанную еще на пожарище интересную вещицу. Естественно, что Амалия уже шла рядом с Иваном Карловичем и слушала, открыв рот, повесть о происхождении динамита и капитала промышленника Нобеля.

Впрочем, рот у нее был приоткрыт всегда. Такова была особенность ее телосложения, усиленная сырым петербургским климатом и полипами в носоглотке. Однако все знают, что у влюбленного человека — а Ивана Карловича уже минут двадцать или более можно было смело считать таковым — все черты обожаемого предмета почитаются за святыню. Что там говорить о каком-то приоткрытом рте, если легкая сутулость и шаркающая походка богини вкупе с врожденным плоскостопием только добавляли хвороста в костер страсти!