Для Кюстина опасность со стороны России всегда зависела, прежде всего, от слабости Европы:

«Провидение не напрасно накапливает на восто ке Европы сии громадные и бездействующие пока силы. Придет время, и спящий гигант проснется, чтобы положить конец власти нашего словоблудия

Когда наша космополитическая демократия пре вратит войну в нечто одиозное для всех народов, и

а Современный читатель, несомненно, обратит внимание на соотносимосгь этой мысли с советско-китайским кон фликтом 46 .

когда сии самые цивилизованные в мире нации окон чательно ослабят себя политическим развратом и впадут на позор перед всем миром во внутрен нюю спячку и в своем эгоизме уже нигде не отыщут для себя союзников, тогда разверзнутся врата Се вера^, и нас постигнет последнее нашествие, но на сей раз уже не невежественных варваров, но тех, кто лучше нас постиг, как должно управлять нами j » 48 .

Но будет ли это столь ужасно и действительно окажется концом всего? Станет ли русское владычество непереносимым? Может быть, в нем окажется своя польза? Кюстин не думал так, и его обоснования заставляют вспомнить недавнюю дискуссию вокруг Чехословакии ^[21]:

«Русское господство, даже если оно ограничит ся только дипломатическими требованиями без завоевания, представляется мне наихудшим. Мы обманываемся ролью этой страны в Европе. По принципам своего правления Россия представляется нам оплотом порядка, но по характеру народа она принесет тиранию под видом подавления анар хии» 49 .

Таким был взгляд Кюстина на значение России для будущего Европы. Угроза? Да, несомненно и неизбежно, поскольку отсталость России, неровный ритм ее развития и невозможность обустроить самое себя не оставляют ей иного пути. Нация, неумиротворенная внутри, не может мирно сосуществовать с соседями. Однако русская угроза определяется лишь собственной слабостью Европы.

Агрессивность России происходила от недостатка тех качеств, которым она завидовала у других стран, являясь одновременно угрозой и для них, и для самой себя, потому что у нее не было достойного прошлого. А Европе угрожает опасность из-за ее неспособности уважать свою историю.

В начале этой главы мы уже упоминали о политических взглядах Кюстина до приезда в Россию. Остается лишь сказать, что именно изменилось в них ко времени его возвращения, хотя, как он сам говорил, произошло, главным образом, только смещение акцентов, а не перемена по существу.

Вспомним и его слова о том, что он поехал в Россию, «дабы отыскать аргументы противу представительного правления». Но это лишь часть его высказывания, а далее было: «однако я возвращаюсь сторонником конституций».

В других местах книги он говорит об этом подробнее:

«Во Франции мне казалось, что я согласен с апо логетами старого порядка. Но, должен признаться, пожив при деспотизме, который установил воен ную власть над народом целой Империи, я уже предпочитаю некоторую живительную неразбериху идеальному порядку, несовместимому с самой жиз нью» 50 . «Уехав из Франции напуганный злоупотреб лениями ложной свободой, возвращаюсь с убеждени ем в том, что хотя представительная система с точки зрения логики отнюдь не самая нравствен ная форма правления, практически она все же ра зумнее и умереннее всех остальных, ибо, с одной стороны, предохраняет народ от демократической распущенности, а с другой — от вопиющих зол дес потизма. И я спрашиваю себя: не следует ли заглу шить собственные антипатии и безропотно поко риться тому необходимому, что приносит для при уготовленных к сему наций более добра, чем зла?» 51 .

Трудно понять, как следует оценивать подобные высказывания. Их схожесть со столь еще недавними заключениями Токвиля после поездки в Соединенные Штаты столь велика, что наводит на мысль о его сильнейшем влиянии на Кюстина. Может быть, подсознательно он хотел разделить хотя бы малую часть токвилевского успеха. Но несомненно и то, что все-таки это были его собственные убеждения, и они останутся классическим примером среди бесчисленного числа иностранцев, приезжавших и живших в России, которые примирились с несовершенством политических систем у себя на родине. Остается только напомнить сказанное Кюс- тином в самом конце его книги:

«Дабы ощутить свободу, коей пользуются евро пейцы в своих странах, надобно побывать в сей бесконечной пустьше, сей безысходной тюрьме, ко торая называется Россией.

Если ваши сыновья разочаруются во Франции, последуйте моему совету и отправьте их в Россию. Такое путешествие полезно для всякого — каждый, кто внимательно наблюдал сию страну, с радос тью согласится жить в любой другой» 52 .

Таковы мнения Кюстина о России, которые принесли известность написанной им книге. Однако признание его проницательности и здравомыслия будет неполным, если не упомянуть и суждения маркиза о более широких проблемах международной жизни. Они, насколько мне известно, обойдены молчанием в работах, посвященных Кюстину, хотя, несомненно, тоже достойны внимания. Здесь он на десятилетия опередил свое время, и его идеи сохраняют свою актуальность даже в середине XX века.

Кюстин выступил против романтического национализма, овладевшего умами по меньшей мере трех последующих поколений не только во Франции, но и повсюду на Западе. Исходя из тех прозрений, которые стали понятны другим только после горького опьгга двух мировых войн и появления атомной бомбы, он оспорил саму концепцию национальной славы (от чего не отказался даже Токвиль); он отверг любую попытку распространения власти или идеологии среди других народов; он предпочел модель маленького государства, сконцентрированного на внутреннем улучшении, по сравнению с великими державами, стремящимися к завоеваниям; он отверг материализм, империализм и войну во всех их проявлениях. Остается одной из тайн, окружающих личность Кюстина, как он сумел пойти против самой атмосферы и даже культуры своего века, но его мнения говорят сами за себя:

«Сколь бы ни утонченна была наша религиозная пропаганда, я, тем не менее, нахожу одиозным любой политический прозелитизм, иначе говоря, сам дух насилия, софистически оправдываемый во имя славы. Сии узколобые амбиции не только не объединяют человечество, но, напротив, еще боль ше разделяют его» 53 .

«Среди самых цивилизованных стран я вижу не которые государства, которые обладают властью только над своими подданными, да и то обретаю щимися лишь в небольшом числе. Государства сии не имеют никакого веса в мировой политике. Их правительства заслужили всеобщее признание не славой завоеваний, не тиранической властью над иными народами, но благодаря мудрым законам и общеполезному правлению; имея такие блага, не большой народ не покорит, конечно, весь мир, но зато может стать для него путеводным светочем, что во сто крат предпочтительнее /.../. В нашей стране все еще живо обаяние войны и завоеваний, несмотря на уроки, полученные от Бога Небес и бо жества земли — своекорыстия /.../.

Я надеюсь еще дожить до ниспровержения сего кровавого идола войны и грубой силы. Любой терри тории и любой власти достаточно, если есть му жество жить и умереть за истину; если стремишь ся искоренить ложь и готов пролить кровь в защи ту справедливости.

И не алчные взгляды на соседей приносят наро дам всеобщее признание, а лишь обращение внутрь себя и развитие самих себя духовными и матери альными средствами цивилизации. Подобные заслу ги столь же превосходят пропаганду меча, насколь ко добродетель выше любой славы.

Однако такое распространенное выражение, как «первоклассная держава» применительно к нацио нальной политике еще долгое время будет оста ваться источником бедствий для всего мира» 54 .