и барахтаюсь почти на месте.

Медленно сокращается расстояние. 

Раскидываю воздух клочками ваты. 

Помимо ушей хлещет городской гвалт. 

Воздуха масса трещит, как трещат 

по швам разорванные брюки. 

Вижу собственные руки, 

тянущиеся к тебе. 

Вроде это во сне 

привиделось мне, 

когда и где - 

не помню, 

словно...

А быть может действительно - 

всё это мне только кажется?.. 

Мы стоим уже друг напротив друга, 

немо глядим в глаза. 

С усилием разжимаются губы, 

кто-то из нас сказал: 

- Здравствуй!.. 

- Здравствуй!.. 

- Ты!.. как живёшь? 

- Спасибо, хорошо, а ты... 

- Я!.. я тоже...

Что ж мы говорим? О боже!

Как сиамские близнецы 

плотью чувства мы сращены. 

Почему же и я, и ты, 

как набравшие в рот воды, 

стоим. 

Глаз не в силах от глаз отвести!..

Мир запрокидывается навзничь. 

Трамвай юзом по рельсам плачет. 

На клумбах головками вниз 

свешиваются цветы. 

Дыбом встают мосты. 

Исчезаешь ты! 

Как виденье

 в мгновенье 

конца 

сна!

Что ж молчу я?!.

Да здравствуй же, любовь, 

во все века! 

Пусть люди вновь и вновь 

ищут тебя!

И как маяк впотьмах, 

как вечный крик, 

пусть в душах и умах 

любовь горит! 

Кричу я, задыхаясь, 

и горлом - кровь: 

"Да здравствует большая 

моя любовь!"

А по фасаду неба 

горизонт

 трепещущей растёкся 

живой 

слезой...

РАССТАВАНИЕ

Отныне обречён 

дверь отпирать ключом, 

валиться на кровать 

и думать ни о чём.

В САДАХ СУДЬБЫ

И вот уж яблоки опали, 

пусты зацветшие листы. 

Пускай грустны мои печали, 

в них нет и привкуса беды.

Чисты синеющие дали. 

И мы в преддверии зимы, 

конечно же, мудрее стали. 

Не стали счастливее мы.

И петь, и плакать мы устали, 

благословляли и кляли, 

и верить мы не перестали, 

и в вере сил не обрели.

                    ... и лишь следы в

                     садах судьбы...

К ТРИДЦАТИ

К тридцати седины

             на висках не спрячу.

Но ещё отчаянней

             верю я в удачу!

К тридцати мысль моя

              видимо окрепла:

из камней строю дом,

              а любовь - из пепла.

Жить так жить! Говорить

              не имеет смысла.

На вершине крутой

              жизнь моя зависла.

Билась жизнь в двери лбом,

               а от счастья слепла.

А теперь из камня дом,

               а любовь - из пепла.

Как я лез, как я полз,

                ах, до той вершины!

Соскользну теперь легко

                с парной половины.

Даже если потом

                 помниться в веках мне

из золы моя любовь,

                 а мой дом из камня...

***

Боль души своей глуша

                   тяжело, с надрывом,

ухожу я от тебя

                    шагом торопливым.

Пролетают надо мной

                    птиц крикливых стаи,

только что-то по весне

                    вновь их возвращает.

Почему не держат их

                     солнечные блицы?

Помнишь, ты сказала мне:

                     "Ты похож на птицу..."

ТАК ЛИ ЖИЛ

Так ли жил иль жил не так, как надо, 

к тридцати годам не разобрать. 

Но не спится по ночам - нет сладу 

с совестью, что не желает спать.

Точит мозг вопрос такого рода: 

чтобы что-то на земле понять, 

то ли верить надо мне во что-то, 

то ли что-то надо объяснять?

Но не верится, как ни стараюсь. 

Видно, что-то лопнуло в душе. 

Объяснять и вовсе не пытаюсь, 

так как всё объяснено уже.

Я лежу, курю в своей постели. 

За окошком звякает трамвай. 

А душа от боли рвётся в теле 

и кричит, хоть рот ей зажимай...

* * *

Меня родня осудит. 

Друзья?.. Те не поймут. 

Любимая забудет, 

что её писем ждут. 

Осунутся вокзалы 

в тоске и суете

 и женщины, что будут,

не те,

           не те,

                       не те...

ПОД НОВЫЙ ГОД

Занавесит окна ледяным узором, 

веткою еловой разукрашу дом. 

Постучится в двери странник безнадзорный, 

карлик невезучий по прозванью "гном".

Он приносит счастье тем, кто глуп и молод, 

кто не выпускает радости из рук. 

Мне не надо счастья и любовный голод 

пусть других тревожит. Мне же недосуг.

Сяду с другом рядом, обниму за плечи, 

не скажу ни слова. Он поймёт всё сам. 

В этот новогодний и последний вечер 

не доверю душу пагубным словам.

Только за окошком ветер воет, злится 

и разносит снежный и бездушный хлам. 

Карлик молча встанет, мол, воды напиться, 

и закроет двери за собою сам.

Мороз безмолвием звенел. И в сумерках белесоватых клочками посеревшей ваты на крышу дома дым осел.

* * *

Спать, спать, спать! И выдумывать нечего. 

Для того ли дана нам кровать, 

чтобы мыслью своей гуттаперчевой 

из бессонниц слова корчевать, 

поворачивать так ли их, сяк ли, 

и опробывать точность на вкус?

Сны дневные до завтра иссякли. 

Мозг ночной избирательно пуст.

Я вбежал к ней весёлый и шумный, снег стряхнул с рукавов пальто, стал кричать, что люблю безумно женщин, зимнюю вьюгу, вино, сбросил кошку с дивана на пол, декламировал ей стихи про чужие, но мне знакомые упоительные грехи, добрался до гитары старенькой, лихо взял разудалый аккорд, а она мне сказала: "Маленький, ты пришёл ко мне! Как я рада! Как мне жалко тебя..." - и вот у меня не осталось слов и меня покинули силы.

ФОРМУЛА ЗИМЫ

Если все цвета из спектра 

наложить, то снежный свет 

суммою огня и ветра 

брызнет в осени просвет.

Этот снег рисует зиму: 

ветки, крыши и забор - 

ежезимне повторимый 

бело-чёрный, утончённый 

в зримой грубости узор.

Всё, что напитало зренье,